Римский сад - Антонелла Латтанци

— Я видела.

— Он, должно быть, пытался стереть надпись, этот… (Этот?) Мы уезжаем.

— Ты знаешь, кто это написал, верно? — Франческа говорила спокойно.

— Кто бы это ни был, Франческа, мне насрать. Кто-то уверен, что это он забрал Терезу. Мне плевать, мне плевать. Бери Анджелу и Эмму и отправляйтесь в отель. Сегодня же.

— Я никуда не поеду.

— Но Франческа, ради бога! Ты же сама хотел уехать отсюда. Ты всегда… Ты хотела уехать с того самого дня, как мы переселились сюда. Ты была права. Ты была права. — В тусклом свете было слышно, как скрипит дом. — Уходите сейчас же.

— Нет.

— О да, да, ты уедешь. Вы уедете, — голос стал жестким, угрожающим.

— Массимо, о чем ты говоришь? Как им удалось тебя убедить?

— Им? Кому, Франческа? Ты с ума сошла?

— И давно ты знаешь? Давно ты знаешь, что они думают, будто это он забрал Терезу? А если ты знал, знал то, что знаешь сейчас, то, в чем ты сейчас уверен, что Фабрицио — педофил, почему ты ничего не делал все это время? Ты позволил своим маленьким девочкам жить рядом с убийцей?

— Только что, Франческа, я узнал все только что, — муж провел рукой по побелевшему лбу. — Но сейчас вы уедете, втроем. Я приеду завтра.

— Почему завтра? Что ты должен сделать? Что вы должны сделать?

— Заткнись, Франческа, — он сжал кулаки. Костяшки так побелели, что, казалось, сейчас прорвут кожу. — Заткнись.

— Назови мне одно доказательство, всего одно доказательство его вины, которое у вас есть. Только одно, и я уеду.

«Франческа, — сказал дом, — держи язык за зубами».

Массимо стукнул кулаком по столу. Он посмотрел на нее, будто хотел наброситься на нее. Она подобралась. Если он все еще был тем Массимо, которого она знала, он никогда не причинит ей вреда. Если нет, Франческа была готова. Он подошел к ней, злобно глядя ей в глаза, лицом к лицу, лицом, которое Франческа так хорошо знала.

Затем его глаза превратились в две узкие щели, он замер в миллиметре от нее. Сказал (но на самом деле это не было вопросом):

— Как думаешь, почему они больше не отправляют к нему детей учиться?

— Кто не отправляет?

— Жильцы, Франческа, все жильцы, — Массимо посмотрел на нее. — Ты не знала?

В ее голове промелькнуло воспоминание: она, Фабрицио и Эмма едут на пляж, и он говорит, что «ребенок» отменил урок музыки. Но он не сказал, что это был маленький ребенок или ребенок из их двора. И не сказал, что этот ребенок был не единственным. Что они все так поступили. По ее коже пробежали мурашки: почему он мне не сказал? Потому что он не хотел, чтобы ты волновалась.

— Ну, как думаешь, почему они больше не позволяют ему видеться со своими детьми?

— Потому что они сумасшедшие.

— Я бы хотел, чтобы они были просто сумасшедшими, Франческа, — Массимо успокоился, посмотрел на нее нежным, отстраненным взглядом. — Я бы хотел, чтобы мы были просто сумасшедшими. Но это не так.

Вы. Ты сдался, Массимо? Теперь ты один из «них»?

— Массимо, о чем ты, черт возьми, говоришь? Что вы знаете такого, чего не знаю я? Что вы затеяли? Расскажи мне!

«Молчи, Франческа», — сказал дом.

Массимо взял ее за руку. Он дрожал.

— Франческа!..

Он всегда был ее мужем. Каким бы путем он сейчас ни шел, он по-прежнему оставался человеком, которого она знала лучше всех на свете.

— Да, — единственное, что ей удалось сказать.

Казалось, внутри него с чудовищной силой бурлила волна темной энергии, он боролся с ней. Но он все еще был очень нежен, когда сказал:

— Я совершил так много ошибок, — он держал ее за руку. Она позволила ему держать ее за руку. — Я совершил так много ошибок. И ты тоже наделала много ошибок, — волна кислоты прокатилась по ее желудку, разлилась по всему телу. — Но для меня, Франческа, наша семья стоит на первом месте. Прости мне мои ошибки, — Массимо, казалось, съежился в полумраке, — потому что я готов простить твою.

Он знает.

Она крепко держала его за руку. Время настало.

— Расскажи мне все, Массимо, — сказала она, и это была Франческа, настоящая Франческа, которую он не видел несколько месяцев. — Хоть раз давай посмотрим правде в глаза.

Он убрал руку. Напрягся.

— Некогда. Бери девочек и уезжай.

Нет, я его знаю. Он был со мной, когда Тереза исчезла. Я знаю его. Я не брошу его. Яне позволю тебе сожрать его.

— Давай поговорим, — попросила Франческа. — Пожалуйста, Массимо. Я тебя слушаю. Давай поговорим.

— Заткнись хоть сейчас! — крикнул он. Затем понизил голос и что-то прошептал, но Франческа не расслышала, потому что слова заглушил вкрадчивый стук в дверь. Кто-то стучал в дверь. Не звонил в дверной звонок. Стучал.

Массимо пошел открывать.

— Не уходи, — сказала Франческа. — У тебя есть выбор.

Но он не остановился. Он открыл дверь, и кто мог оказаться на пороге, кроме Колетт? Цербера Колетт, которую никто не мог победить.

Эти двое о чем-то говорили, Франческа не слышала ни слова, потому что готовилась к последней битве. Я не уйду.

«Франческа», — позвал дом таким тихим голосом, будто задыхался от нехватки кислорода.

«Слушаю тебя, дом», — сказала она, убитая горем.

Последовало молчание. Дом думал. «Делай, что я тебе говорю».

«О чем ты?»

— Привет, Франческа, — Колетт подошла к ней. «Твой муж знает все о вас с Фабрицио».

«Но Колетт сказала, что, если я выполню ее указания, она подождет!»

«Но она не стала ждать, Франческа. Обещания для детей. Держись от них подальше, Франческа, и слушай меня. Твой муж знает все о вас двоих, и все соседи убеждены, что Фабрицио — педофил. Если ты не сделаешь то, что они сейчас скажут, они могут отыграться на тебе, даже попытаться отобрать девочек. И даже если они их не заберут, если не будешь делать то, что они говорят, ты не сможешь помочь Фабрицио. Иди. Изобрази покорность. Ощути себя покорной. Стань такой. Но как только они отвернутся — вспомни, что поклялась не бросать его».

— Колетт отвезет тебя в отель, — сказал Массимо.

«Меня от них тошнит», — сказала Франческа дому.

«Но вместо этого просто мило улыбнись. И лелай то, что они говорят. Иначе они победят».

Взгляд Франчески смягчился.

— Пойду соберу вещи девочек, — сказала она. «Дом, меня увозят от тебя, что мне теперь делать?» «Я всегда буду здесь, Франческа. Буду ждать тебя, — и, возможно, впервые Франческа услышала, как этот голос надломился, как если бы дом плакал. — Франческа, — дом