Осколки вечности - Александра Верёвкина

По пути я соединился с одним из Айвенов и попытался выяснить, все ли в порядке. Обладатель колющего виски баса бодро отрапортовал, что смена проходит спокойно, посторонних замечено не было. Теряя контроль от затмевающей сознание паники, я оставил Кадиллак прямо на дороге, кинул ключи выскочившему меня поприветствовать охраннику, без слов намекая на кратковременную должность парковщика, и два раза приложился кулаком к входной двери. На повторный стук, грозящий проломить дыру в деревянном изделии, никто не ответил, чего я, собственно, и ожидал.

Пришлось воспользоваться привычными услугами черного хода. Ступая на порог залитой солнечным светом кухни, я различил щемящие сердце звуки безудержных рыданий и без труда определил местонахождение Астрид. Она сидела на полу в гостиной, жалостливо прислонившись спиной к дивану, спрятав голову в колени, обхватив ее руками, и плакала. Хрупкие плечики сотрясала частая дрожь, отчего я вдруг ощутил абсолютную беспомощность. Прежде меня не смущали телесные жидкости. Кровь, слезы…на них с годами выработался стойкий иммунитет. Я не впадаю в агрессию при виде порезов, не спешу разорвать глотку, если от ее обладателя за версту несет чем-то аппетитным. Но сейчас растерялся, поэтому просто присел на корточки рядом с девушкой и погладил искрящиеся в свете дня волосы.

— Астрид! — обеспокоенно позвал я. — Девочка моя! Что случилось?

Ответом мне послужил протяжный всхлип, переросший в глухой стон.

Усилием воли заставив себя быть нежным, я отодвинул в сторону в буквальном смысле рвущие волосы ладони и заставил малышку поднять взгляд. Хотя не следовало это делать, потому что через мгновение на меня воззрились покрасневшие глаза, на глубине которых плескался коктейль ненавистных каждой клеточке моего тела проявлений. Обида, боль, ярость, ненависть и ревность, преобладающая, превратившая некогда милую девочку в настоящие исчадие ада. За те несколько секунд, что ушли на осмысление ее внешнего вида, она умудрилась трижды ударить меня, беспорядочно молотя руками пространство.

— Так больно, это так больно! — словно заезженная пластинка, твердила истеричка, в то время как я уговаривал проснувшегося внутри хищника не реагировать на отупляющий по своей природе визг. — Уйди, я прошу тебя! Такое не прощают!

— Да что я сделал? — закричал я, теряя последние остатки человеческого облика. — Что?

Должно быть, занятно мы выглядели: оба злые, всклоченные, нескончаемо обиженные и не желающие понимать друг друга.

Все внутри меня корчилось в предсмертных судорогах от осознания мысли о том, что все кончено. Я допустил оплошность, где-то проштрафился, выпустил из рук то, за что обязан был цепляться изо всех сил.

Черта с два! Сначала я хочу получить объяснение, а там уж решу, как поступать дальше.

Утихомирить разбушевавшуюся стихию не составило проблем, я просто сгреб девчонку в охапку и поволок в ванную, на ходу выслушивая ворох самых нелепых упреков. Она припомнила мне все грехи, начиная с подлости в отношении Рейчел и заканчивая тоннами лжи. Из ее слов выходило, что каждый наш разговор не более чем складно изображенная сказка. Я не тот, за кого себя выдаю, и она это знает, а терпит лишь потому, что любила.

Окончательно выбил из колеи именно этот глагол, произнесенный в прошедшем времени. Мой маленький уютный мирок рухнул прямо на голову в тот же миг, мелодичным звоном множества осколков разбивая мечты, нереализованные желания и поставленные цели. Тупик, в стены которого я умудрился врезаться на скоростном ходу.

— Я верила, что ты изменишься, — пафосно вещала убийца былых надежд. — Что станешь со мной откровенным. Но ты врешь все время!

Жаль, под рукой не оказалось скотча. С каким огромным удовольствием я бы заклеил этой молодой особе рот, а после чинно удалился, оставив ее наедине с километровым списком претензий. Попутно извлекая из ситуации мораль: не доверяй обаятельным тихоням; я на полную мощность выкрутил вентиль холодной воды, подставил под струю сведенные вместе ладони и с удовольствием выплеснул их содержимое в лицо Астрид.

— Остыла? — злорадно полюбопытствовал я у охающей школьницы, застывшей в немом удивлении. Не испытывая ни малейшего чувства вины, я легко приподнял над полом девчонку, усадил на стиральную машинку и процедил сквозь зубы следующее. — А теперь внятно, без всех этих соплей, объясни, что я тебе сделал? Начнешь испытывать мое терпение, окажешься под холодным душем. Усвоила?

Наверное, в прежние времена я никогда бы не позволил себе заговорить с малышкой в подобном тоне, но сейчас все изменилось, в том числе и мое воспитание, упаковавшее багаж еще двадцать минут назад.

Письмо с диском, пожелание приятного просмотра, рыжая девушка и отсутствие сомнений — ее монолог трудно было назвать связным. Я не понял и сотой части сбивчивого повествования, а уж когда услышал сакраментальное: 'Ты изменил мне!', машинально сжал зудящие кулаки и поскорее спрятал их в карманы шорт.

Что за бред, в самом-то деле? Да на протяжении последних месяцев я на стену лезу от отсутствия банальных радостей, но даже близко не подхожу ни к одной женщине. В моем словаре нет понятия физической неверности, я считаю, что предательство может быть только в чувствах. Однако и с учетом этих спорных аспектов, о сексе пришлось забыть. Не секрет, что ожидание зачастую бывает гораздо приятнее непосредственного процесса, а больше всего на свете я хотел Астрид. Не в том смысле, чтобы поскорее затащить ее к себе в постель, вкусить все прелести молодого тела и поставить в блокноте галочку. Мне важно было бесценное знание о том, что теперь она моя, сердцем и душою. Целиком.

В общем, своими обвинениями девочка умудрилась наступить на больную мозоль, потревожившую гордость, чем довела до крайностей.

Я сдавил двумя пальцами тоненькое запястье, резко потянул на себя и, распространяя в радиусе одного километра волны удушающей злобы, понесся в гостиную, где с удобством расположился на диване напротив мерцающего синим цветом телевизора.

— Не терпится увидеть это воочию, — саркастично признал я наличие ядовитого шипа агрессивности. — Включай!

Девушка ткнула мелко дрожащим пальчиком кнопку на пульте, а затем попыталась трусливо сбежать, чего я не позволил сделать из садистских соображений. Пусть еще раз внимательно посмотрит и убедится наконец в ошибочности собственных выводов! Я никогда бы не позволил себе предстать в облике настоящей скотины, втаптывающей в грязь столь светлое и чистое чувство, как любовь этой малышки.

Из динамиков полилось бессмертное творение Моцарта 'Реквием' и на экране ярко вспыхнула фотография…Лоры Баккли, той самой, чью голову я получил в качестве предупреждения. Следом мелькнула пояснительная надпись и, чего уж никак не приходилось ожидать, мое изображение, взятое с водительских прав. Было отчего тронуться умом! Тем более что за небольшой прелюдией моим глазам представилась поистине удручающая картина. Прикованная цепями к стене девица, изнывающая от удовольствия под напором моих ласк.