Ленин без грима - Лев Ефимович Колодный

формальностей, делал все, чтобы произошел немедленный выезд отряда на Волгу, где оставался хлеб. Эти «железные отряды» и «крестовый поход» казались ему тем самым звеном, за которое можно было вытащить всю цепь, в конце которой позвякивали серебряное кольцо социализма и золотое кольцо коммунизма, большевики начали посылать коммунистические приветствия даже в письмах.

Ну а жизнь текла своим чередом. Россия превращалась в Совдепию, как ее называли враги. Понятие «советский» стало синонимом ненадежного. Во время одной из автомобильных прогулок по Подмосковью машина главы правительства остановилась перед мостом, показавшимся водителю опасным. Владимир Ильич сам обратился к стоявшему у моста крестьянину с вопросом: можно ли проехать по мосту на автомашине? И услышал неожиданный ответ: «Не знаю уж, мост-то ведь, извините за выражение, советский». Как пишет Надежда Константиновна, бывшая свидетельницей данной сцены, Ильич потом не раз повторял это выражение крестьянина, смеясь.

Оптимизм и юмор не покидали вождя, который, по словам жены, «горел на работе». А приостанавливая горение, уезжал из города.

«Когда вырывалась свободная минута, любил он, забрав меня и Марию Ильиничну, — пишет Н.К. Крупская, — ездить по окрестностям Москвы, ездить все в новые места, ехать и думать, дыша полной грудью. Он вглядывался в каждую мелочь».

Однажды во время такой импровизированной поездки большой черный лимузин столкнулся со стадом коров, не пожелавшим уступать путь первому лицу государства. Пришлось остановиться и переждать прохождение пастуха и услышать от крестьянина ехидное замечание: «А коровам-то подчиниться пришлось».

«Скоро, однако, — заключает после описания этой картины жена вождя, — крестьянам пришлось расстаться со своей мелкособственнической нейтральностью: с половины мая классовая борьба стала разгораться вовсю».

Пришлось им расстаться и с хлебом, и с коровами. Пришлось в дополнение к железным отрядам пролетариата создавать железные отряды крестьян, так называемые комитеты бедноты. Как это происходило на практике, дает представление Василий Панюшкин, комиссар и командир Первого социалистического рабоче-крестьянского партизанского отряда ВЦИК, находившегося в личном подчинении у председателя этого органа Якова Свердлова. Был этот товарищ членом коллегии и президиума ВЧК, стало быть, чекист, верный ленинец. Жил он с вождями в Кремле.

Утром встречает его Яков Михайлович в кремлевском дворе и говорит, что Владимир Ильич предлагает разослать чрезвычайных уполномоченных в ближайшие к столице губернии, а Панюшкина отправить в тульские края. Вместе с железным батальоном, то есть отрядом ВЦИК. Имя этого комиссара свыше десяти раз упоминается в ленинской «Биохронике», относящейся к маю — июлю 1918 года, ему, в частности, адресована телеграмма в Тулу с просьбой сообщить о присылке хлеба, а также о том, сколько арестовано кулаков и спекулянтов хлеба, то есть тех, кто его продавал. Насчет расстрелов в этой телеграмме ничего нет. Пока. О расстреле говорят посланные на село командиры железных батальонов. В частности, тот, который подготовил проект приказа, цитируемого Василием Панюшкиным в воспоминаниях под названием «Нужен хлеб». Вот оно:

«Я, чрезвычайный комиссар Новосильского уезда балтийский матрос Иван Петров сим объявляю: кто не выполнит продразверстку, у того будет конфискована вся худоба, недвижимое имущество, отобрана выданная революцией земля, а главы семьи… мною будут преданы трибуналу на предмет расстрела».

Вышестоящий комиссар Панюшкин удержал его от расправы, применил дипломатию, обратился сам к кулаку со словами: «Наш чрезвычайный комиссар уезда товарищ Петров предлагает вас расстрелять. Как вы к этому относитесь? Время военное. Говорят, что у вас много хлеба…»

Это был кнут. Он срабатывал. Был и пряник. Собрали бедноту, заприметили в ней товарищи из центра плешивого мужика в продырявленном зипуне, несмотря на летнюю пору. Оказалось, по его словам, что таким образом мужик летом сохранял тепло на зиму; узнали комиссары, что, кроме этого зипуна, работая на помещика, ничего бедняк не заимел.

— А если землю тебе дать, — предложили ему товарищи.

— Мне? А чем ее пахать буду? Блоху в плуг не впрячь.

— И лошадей дадим.

Дело было сделано. «Уговорили бедняка ехать в тепелевскую усадьбу. Выделили ему лошадь, дали зерно, одели по-человечески… Многие бедняки поняли в тот день, что такое Советская власть», — заключает рассказ Василий Панюшкин, сам, между прочим, приставленный к стенке и чуть было не расстрелянный в известные годы. Но он выжил, пройдя круги ада в лагерях, был даже «реабилитирован» и восстановлен в партии, умер своей смертью. Панюшкину повезло. Другим упомянутым героям хлебного фронта, Николаю Муралову, Василию Каюрову, пришлось расстаться с жизнью в годы большого террора.

Да, хлеб пошел в Москву. Оправдавший доверие Ильича Василий Панюшкин приехал в Кремль. Во время доклада в кабинет главы правительства пришел нарком продовольствия Александр Цюрупа, который должен был удостоверить доложенную информацию тульского эмиссара. Во время той встречи произошел эпизод, ставший легендарным, характеризующий честность первых большевиков. Вид у наркома был неважный: лицо бледное, глаза впалые и усталые, походка вялая. Ну а во время беседы лицо наркома покрылось потом, он резко побелел и зашатался. Пришлось уложить на диван.

«— Недоедает нарком продовольствия, — попытался пошутить Цюрупа.

Владимир Ильич подал ему стакан воды, присел на край дивана, взял руку», — свидетельствует Василий Панюшкин.

После этого случая появилось распоряжение, неоднократно цитируемое как признак высокой гуманности вождя: «За неосторожное отношение к казенному имуществу (2 припадка) объявляется А.Д. Цюрупе 1-е предостережение и предписывается немедленно ехать домой». И подпись — Ленин.

Таким было это правительство, такими мерами оно пополняло хлебные запасы. Многие стремились подражать вождям. Но не все. В конце июля Василий Панюшкин явился в кабинет Ильича со слезной просьбой освободить из-под ареста казначея его рабоче-крестьянского партизанского отряда, взятого за… растрату казенных денег. Из кабинета вождя вышел Василий сибиряком. Его послали изымать хлеб в далекую Сибирь. Вблизи выгребли всё.

Глава седьмая

Была ли дача?

Дачи не было…

Из воспоминаний М.И. Ульяновой

Обосновавшись в Москве, начал Владимир Ильич задумываться о даче. С подмосковными дачами и пригородами был знаком с давних пор, когда семья Ульяновых жила в Москве, снимая на лето квартиру в Кузьминках, обитая в отдельном доме в Подольске. И за границей Ленин непременно подолгу проводил время на природе, совершал длительные пешие, велосипедные прогулки в горы, леса, о чем подробно рассказывалось в очерках о его пребывании за границей.

Располагая легковой машиной, на этом транспортном средстве начал он осваивать подмосковную природу и пространство. «Весну и лето 1918 г. Ильич жил в Москве и буквально горел на работе. Когда вырывалась свободная минута, любил он, забрав меня и Марию Ильиничну, ездить по окрестностям Москвы, ездить все в новые места, ехать и думать, дыша полной грудью. Он