(не)свобода - Сергей Владимирович Лебеденко

поставили, один даже хлопнул Матвеева по плечу и пожал ему руку под мрачным взглядом следователя Уланова.

– Только есть проблема, – выпалил Олег.

Муравицкая, кажется, уже успела несколько раз пожалеть о том, что наняла себе помощника.

– Какая?

– Понятые обязаны предъявить паспорта, – пожал плечами Олег. Это же на руку защите, разве нет? – А паспорта зэк… заключенных хранятся в спецчасти.

Уланов прикрыл глаза и шумно выдохнул.

– Так… Ну-ка пошли отсюда, – рявкнул он зэкам, после чего разорвал лежащий перед ним протокол. Зэки вышли, тихо пожелав Матвееву удачи. – А с вами…

Он попытался взять себя в руки, но пару мгновений напоминал большой красный шарик.

– Приведут дилетантов на мероприятия, – бурчал Уланов, складывая бумаги в портфель. – А потом теряешь целый день на хуйню…

Он поднялся, застегнул форменный мундир и злобно зыркнул на Олега.

– Из-за таких, как вы, господин защитник, и вашей коллеги, клиенты потом по колониям чалятся и отыскать их не могут.

– О, какие новости, – съерничала Муравицкая, пропуская торопящегося покинуть комнату Уланова и семенящего за ним Сергеева. – А я думала, это из-за следователей, которые дела фабрикуют, и надзирателей, которые оставляют родственников в неведении.

Уланов фыркнул вместо ответа, вышел и громко хлопнул дверью.

Матвеев опустил голову на сжатые кулаки и провел в таком положении добрых пять минут. Потом посмотрел на копавшуюся в телефоне Муравицкую – она тактично ожидала, когда подзащитный заговорит сам.

– От Ани ничего не было?

– Нет. Только вот помогает связаться с правозащитниками и, – Муравицкая протянула листы бумаги и пару книг, а потом достала из саквояжа пакет с фруктами и положила перед Матвеевым на стол, – передала.

Матвеев взял одну из книг – это был Спиноза – пролистал. Улыбнулся.

– Это чудесно. Спасибо, – сказал Матвеев. – А тарелки принести не разрешили?

Жена Матвеева собиралась прислать мужу в тюрьму набор расписанной гжелью одноразовой посуды, но администрация СИЗО заартачилась.

– Нет. Пытаемся. Еще я принесла распечатки СМИ по вашему делу. Если надо, через «ФСИН-письмо» можно еще…

– Присылайте, конечно, присылайте, всё почитаю.

Он просматривал лист за листом и улыбался.

– Знаете, что смешно? Я же там меньше года работал, – сказал он, не отрываясь от бумаг. – В Шевченко. Шесть лет назад. И не так много даже успел мероприятий организовать. А они, видели? Сидят и бормочут: «совершали хищения, обстряпывали делишки». Я что, похож на рецидивиста какого? Мафиози?

Матвеев с седой короткой бородкой и усами больше всего напоминал Олегу Деда Мороза. Потрепанного тюрьмой Деда Мороза.

– Все мафиози так говорят, – усмехнулась Муравицкая. – Особенно за решеткой.

– Я всегда предпочитал Коломбо, – хмыкнул Матвеев. – Вот и об этой всей ерунде напишу. Детектив какой-нибудь. Или триллер. Или и то, и другое.

Когда решетчатые двери в продол закрылись, и Муравицкая с Олегом спускались по лестнице к предбаннику в СИЗО, адвокат сказала:

– Ну а теперь давай обсудим твое поведение.

– Какое?

– То, что ты следователю наговорил. Уланову.

Олег не понимал.

– Я же правду сказал. Дело заказное, и он и сам знает, что дело заказное.

– Разумеется, знает, – ласково улыбнулась Муравицкая. – Вот только не нужно тыкать человека в то, что он обосрался. Так ты его только ожесточишь. Надо показывать, почему то, что он делает, неправильно с точки зрения закона в первую очередь.

– Как будто ему есть дело до закона, – фыркнул Олег.

Муравицкая прищурилась.

– Олег, боюсь тебя разочаровывать, но тут не редакция и у нас нет времени на публицистику.

– А как же Кони? Он вполне мог быть публицистичным и одновременно следовал за законом.

– Кони был полтораста лет назад. Время было другое, и знаешь, что? Тогда адвокаты были посвободнее.

Тут Муравицкая заметила, что на ее полуботинках развязались шнурки. Думала, опустить ли саквояж или завязать так, покачала головой в ответ на вежливый жест Олега, и стала завязывать шнурки, держа саквояж на локте, и одновременно продолжала:

– Они хотя бы были уверены, что исход процесса не предрешен заранее, а следователь бы прислушался к нормам закона и судебной практике, а не то, как наш этот, Уланов, че-то хмыкнул, фыркнул, пернул и давай фурычить дальше.

– Так разве это не повод им указывать на то, что их раскрыли? – Уточнил Олег у адвокатского затылка. – Раз закон им не указ.

– Нет. Потому что они любят законность, Олег. – Теперь они спустились на первый этаж и шли по желтушному, освещенному тусклыми лампами коридору. – Они любят законность и справедливость. Просто понимают ее по-своему. Очень по-своему.

– По понятиям.

– Ну, да. И когда ты показываешь им, что их собственные от себя ожидания не соответствуют действительности… – Она щелкнула пальцами. – Бумс. Пузырек лопается. Они бесятся, конечно, но понимают, что мы правы.

Дежурные на входе сменились: теперь здесь сидел строгий молодой мужчина с острыми чертами лица, словно вырезанный из дерева; он двигался несколько дерганно, словно андроид, которому вовремя не обновили прошивку, и, не зная об их прорыве с боем сюда, без осложнений выпустил их из изолятора.

А Матвеева продержали в комнате допросов еще полтора часа. Потом два хмурых надзирателя распотрошили пакет с фруктами, пролистали книги (едва не вырвав страницу из Томаса Гарди). Довели его до камеры, тоже перевернутой вверх дном: разбросанные книги, кофты, спортивные штаны одного из соседей, занимавшегося программированием не совсем законных вещей, распотрошенные сигареты, из которых на пол щедро просыпался табак. Матвеева и соседа привели в камеру практически одновременно, и практически одновременно они матернулись. Потом подняли глаза друг на друга – и в голос захохотали.

Но обо всём этом Олег и адвокат Муравицкая узнали только две недели спустя.

Саша

Первым, что увидела Саша, когда проснулась, были ангелочки и маленькие не то дьяволятки, не то фавнята, которые плясали вокруг парящей в небе арфы на расписанном потолке. Первым, что услышала, был звонкий, с присвистом, храп Романа, отвернувшегося к окну. В окно было видно брызжущие солнцем окна соседних высоток и кусочек сизого неба.

В ее комнате на Преображенке по утрам было темно с редкими проблесками света, когда на деревьях шевелились листья. А на потолке пузырилась штукатурка после того, как хозяйку пару лет назад затопили соседи. В семь утра у тех самых соседей включался будильник с «Yesterday» на рингтоне, и Саше казалось, что она уминает разогретый в микроволновке сэндвич на пару с Маккартни и тоже ищет место, куда бы свалить – желательно сразу с этой гребаной планеты и желательно насовсем.

Саша встала, нет, выплыла из постели, натянула трусы и пошла на кухню за кофе. В коридоре посмотрелась на себя в зеркало – не так уж она и