Анжелика в Квебеке - Анн Голон

Анжелика почти забыла этот тип. Она села за стол в этой компании с мыслью, что она бы чувствовала себя непринужденнее на пиру у индейцев. Глаза дохлой рыбы у накрашенного старика, одновременно вкрадчивые и недоверчивые манеры барона Бессара, оживленные и слишком блестящие глаза Мартена д'Аржантейля показались ей достойными какой-то фальшивой комедии. Среди людей королевского двора они выглядели бы просто очень оживленными. Здесь, изолированные, они выглядели просто опасными.

Они начали с комплиментов и пустых фраз, от которых она отвыкла. Но довольно скоро она вновь обрела дар ядовитых ответов, скрытых за очаровательной улыбкой.

— Я надеюсь, что вы не очень запомнили то, что я рассказал вам о секретаре министра, — сказал Вивонн.

— Ровно столько, сколько нужно.

— Неважно, если вы сумеете держать это про себя и не пользоваться этим.

— Кому нужны эти сведения?

Он говорил языком интригана, и под небом Канады в маленьком городке, застывшем в зимнем холоде, в этом было что-то смешное.

— Сударь, мы все здесь — пленники ледяной зимы.

Жена владельца таверны принесла им воды, почерпнутой из внутреннего колодца. Возможно, от индейцев перешел обычай начинать еду со стакана воды. Это было необходимо в этом сухом климате. Здесь во рту всегда было ощущение сухости. После стакана воды ей стало легче. Затем они заказали сливовую водку.

Анжелика похвалила красные перчатки Мартена д'Аржантейля. Он постарался показать свои руки в выгодном свете и стал говорить о своих талантах в игре в мяч и о привязанности к нему короля. Перчатки были из птичьей кожи, Гобер де ла Меллуаз порекомендовал ему опытного в этом деле эскимоса, колдуна, обитающего в Нижнем городе.

— Но этот колдун ничего не стоит, — заметил де Сент-Эдм.

— Вы заказали ему яд, как в Париже? — осведомилась Анжелика.

Было хорошим тоном отрицать:

— Но в наше время в Париже уже не отравляют! Теперь используют заклинания и дурной глаз.

Мартен д'Аржантейль, который казался наиболее недовольным своим пребыванием в Канаде, оживился, видя, что Анжелика обращает на него внимание.

Он признал, что ему очень скучно в Квебеке. Его сжигали тоска и меланхолия. Нашлись несколько молодых людей для игры в мяч, и Виль д'Аврэй устроил у себя площадку.

— Но я слишком хорошо играю для них. Только король был для меня достойным противником.

Он предпочитал алхимию. В особенности его преследовали воспоминания о Марии-Мадлене де Бринвильер. Поэтому, когда Анжелика упомянула, что у нее был дом в квартале Марэ, он осведомился с лихорадочным оживлением.

— Вы должны быть соседями с маркизой де Бринвильер?

— Да, действительно. И, во всяком случае, я уверена, что она-то пользовалась ядами. Она отравила больных в больнице. Это я знаю из достоверных источников.

Они стали смеяться, подняв глаза к небу.

— Все знают об этом и о многом другом. Вы отстаете, дорогая! Ее недавно казнили. Ее признания пришлось читать по латыни, так отвратительны были ее преступления.

— Исповедник, который сопровождал ее до эшафота, говорил, что она святая,

— запротестовал королевский игрок в мяч.

Этот недавний процесс волновал умы. Если бы Анжелика поинтересовалась, она могла бы уже знать о нем, так как известие о казни мадам де Бринвильер и о деталях процесса были привезены на кораблях, пришедших летом. — Над миром властвуют немнбгие, — говорила Амбруазина-демон, — остальные — только серая масса, только пыль.

Анжелика посмотрела в окно.

Как из всех домов Верхнего города, из таверны «Восходящее солнце» открывался великолепный вид на дальние просторы в ясном голубом и белом утре.

У соседнего столика три пары среднего возраста оживленно и весело беседовали. Это были здоровые, краснощекие люди, удобно одетые, которые смеялись, показывая белые зубы. Они казались членами одной семьи, братьями и сестрами, нашедшими друг друга.

Когда-то они приехали в эту страну без гроша, сыновья разоренных крестьян, нищих рабочих, неудачливых ремесленников, но здесь, дав им право охоты и рыбной ловли, старые привилегии дворянства, из них сделали господ, и теперь они были господами.

Герцог де Вивонн, который попросил Мартена д'Аржантейля перестать вспоминать о маркизе де Бринвильер и поменьше пить, заметил рассеянность Анжелики, и это рассердило его. Он сделался агрессивным, насмешливым.

— Решительно, чем больше я вас наблюдаю, тем более я понимаю, что Атенаис была не права, беспокоясь из-за вас тогда и теперь. Я оповещу ее об этом, как только смогу. Я не понимаю, почему она опасается вас даже на расстоянии, даже когда вы исчезли. Она считала вас очень ловкой, а я понимаю, что только случай вам помог. Случай, который покровительствует простакам. Ибо, в самом деле, это чудо, что вы, наивная простушка, вы сейчас живы и в Канаде, куда вы никогда не должны были попасть. Моя сестра в сто раз сильнее вас, вы даже не можете знать, до какой степени. Ха, ха, ха, она приготовила вам рубашку. Хо, хо, хо. Когда я об этом думаю…

Он злобствовал, видя, что она его почти не слушала, а обращала внимание только на соседний столик, где говорили о свином рагу и приготовлении окорока.

— …Ха, ха, ха. В Версале очень бы посмеялись над позорной смертью мадам дю Плесси-Бельер, умершей от венерической болезни. Ха, ха, ха, — никто бы не подумал… поносив рубашку…

Анжелика повернулась к нему.

— Вы думаете, я этого не знала?

Она посмотрела своими зелеными глазами в его глаза. Наклонившись к нему над столом, она сказала вполголоса:

— Эта рубашка уже много лет в руках де ла Рейни, главы полиции Королевства. Ее исследовали, черное мыло и мышьяк. Это — исчерпывающее доказательство преступлений, которые часто повторяются в Версале. Он знает, для чего она была предназначена: умертвить меня. В запечатанном письме, которое я ему передала, я открыла имена тех, кто работал над этим, и в особенности — имя той, которая была подстрекательницей преступления. Имя, которое он жаждал узнать, о котором и он подозревает. Но он должен вскрыть это письмо только в случае, если со мной произойдет несчастье или если я сама попрошу об этом лично или письмом за моей подписью.

— И… он вскрыл его…

Вивонн был смертельно бледен. Анжелика заметно замялась.

— Нет, пока нет.

— Не хотите ли вы колбасы?

Это вмешался Антонэн Буавит. Стоя над их столом, он предлагал блюдо с великолепной колбасой и гарниром из яблочного и тыквенного пюре.

Хозяину совсем не нравилось, чтобы кто-нибудь приходил в его святилище для зловещих ссор. В особенности в праздничный и торжественный день, когда знаменитая мадам де Пейрак, которая каждое утро проходила мимо, наконец переступила его порог. Он сожалел, что она пришла в обществе этих «придворных», к манерам которых он не мог привыкнуть, и беспокоился за нее, видя, что беседа была не слишком приятной.