Бестужев-Рюмин - Борис Григорьев

В 1742 году, передавая вице-канцлеру вознаграждение за оборонительный союз, заключённый с Англией, посланник Уич намекнул ему, что король Георг I охотно присоединил бы к нему и дополнительный подарок — официальный или тайный, по желанию Бестужева.

— Я ничего тайно не принимаю, — сухо ответил вице-канцлер.

На этом дело было закрыто — в этот период канцлер от недостатка средств, по-видимому, не страдал.

Преемник Уича сэр Хиндфорд в 1746 году был однажды сильно удивлён тем, как Бестужев, рассказывая ему про дом Остермана, полученный по милости Елизаветы, стал говорить, что не в силах содержать его, и чтобы привести его в порядок, ему нужно не менее 10 тысяч фунтов стерлингов, которые следует передать ему как можно секретнее. Хиндфорд стал возражать против этой астрономической цифры, на что канцлер, приняв величественный вид, заявил, что он не просит вознаграждение, а всего лишь ссуду сроком на 10 лет.

Конечно, в Лондоне и пальцем не шевельнули, чтобы выполнить такую экстравагантную просьбу Бестужева, и тогда Хиндфорд, чтобы угодить Бестужеву, пустился во все тяжкие. Он писал в Форин Офис, что отказ в выдаче денег станет большой дипломатической катастрофой для Англии, и представил такие рискованные аргументы, как утверждения о том, что невестка канцлера Разумовская якобы была внебрачной дочерью Елизаветы Петровны, о чём государыня якобы поведала Алексею Петровичу под большим секретом, обещая ему полное доверие и защиту от всех врагов на всё время её царствования. «Таким образом, она теперь обращается с ним скорее как с деверем, а не как со своим канцлером», — писал посланник. Больше того: канцлер рассказал Хиндфорду, что и его жена была якобы родственницей императрицы — двоюродной сестрой!

Мы видим, как изобретателен и убедителен мог быть канцлер, когда хотел добиться своего. Опытный дипломат и разведчик Хиндфорд «заглотил» его «наживку», потому что, судя по всему, искренно поверил в выдумку Бестужева.

И старания Хиндфорда увенчались успехом: деньги канцлеру выплатили, правда, не из государственной казны Англии, а от имени банкира Вульфа под заклад упомянутого дома канцлера. Выплачивая ссуду в течение 10 лет, Бестужев удержал в свою пользу за счёт английского правительства накопившиеся проценты — почти 5 тысяч фунтов. Сделка делает честь хитроумию русского министра, но не его добродетели, пишет Валишевский. Да, добродетелью в этом эпизоде не пахнет, добродетельным человеком Алексей Петрович и правда не был.

При «вспрыскивании» новоселья в упомянутом доме Остермана Бестужев пошёл ещё на одну проделку: он уговорил фаворита Елизаветы графа Разумовского, когда будут пить здоровье хозяина, выступить и рассказать, что хозяин весь в долгах и что дом фактически принадлежит английскому банкиру Вульфу. Бестужев рассчитывал, что Елизавета при этом известии расщедрится и оплатит «долги» своего канцлера. Но Елизавета на этот «трюк» не клюнула, хотя позже, в 1754 году, Бестужеву всё-таки удалось получить от неё «на бедность» 50 тысяч рублей.

Когда деньги от Хиндфорда были получены, посланник пытался намекнуть Бестужеву на взаимную услугу, но тут же получил высокомерный ответ:

— Неужели вы собираетесь входить в сделки со мной?

Конечно, все эти «проделки» не делают чести графу и канцлеру Бестужеву. Он находился тогда в расцвете сил и в зените славы, а испытание властью и славой выдерживал не каждый русский. Не выдержал его и вельможа Бестужев-Рюмин, к тому же постоянно нуждавшийся в деньгах из-за карточных долгов и сильного «преклонения» перед Бахусом.

Финансовыми сделками для него занимался саксонец Функ. Функ заявлял о пожеланиях своего патрона без всяких дипломатических околичностей — начистоту, прямым текстом. Так в ноябре 1750 года, по случаю присоединения Англии к австро-русскому союзу, Функ по поручению канцлера стал требовать от австрийского и английского дворов по тысяче фунтов стерлингов. Австрийский посланник Бернес напомнил ему, что стороны уже обменялись подарками и все своё уже получили. Функ, «приготовивший даже перья для подписи» и рассчитывавший получить и свою долю, нимало не смутился и в течение беседы с Бернесом трижды возвращался к этому вопросу, пока не добился своего.

В 1752 году, когда денежные затруднения Бестужева достигли апогея и ему пришлось «позаимствовать» в КИД и почтовом ведомстве казённые деньги, Функ пытался получить деньги у преемника Бернеса графа Претлака. Канцлеру грозило разоблачение о казнокрадстве, к тому же он должен был сопровождать императрицу в Москву, а все драгоценности и платья супруги Анны Ивановны были заложены. Функ просил у Претлака 20 тысяч дукатов. Три миссии — австрийская, саксонская и английская — вступили между собой в переговоры, но англичане сказали, что они уже выплатили канцлеру 10 тысяч ф. ст., у саксонцев средства были ограничены, и только венский двор посулил ему пенсию. Бестужев, убедившись в ничтожности суммы, воскликнул в негодовании:

— Что мне делать с подобной суммой?

В июле 1753 года Претлаку пришлось выплатить канцлеру 8 тысяч дукатов за ратификацию секретнейшего пункта нового трактата, на который Россия дала своё согласие. Функ продолжал клянчить, используя своё красноречие. «Нельзя называть человека пьяницей, если он просит пить только тогда, когда его жучит жажда», — говорил он, в то время как Бестужев прикрывал своё мздоимство гордыми и независимыми манерами. Претлаку с трудом удалось выпросить у Марии-Терезии 2 тысячи дукатов, но в 1754 году, когда России вместе с Австрией предстояло выступить против Пруссии, Функ просил австрийского посла выложить ещё 12 тысяч дукатов. Преемнику Претлака Эстергази с трудом удавалось «умилостивить» Бестужева третью этой суммы.

Таковы факты.

Определённая склочность характера канцлера и отдававшее высокомерием всевластие и слава доставляли ему много неприятностей. В апреле 1751 году Алексей Петрович не на шутку поссорился с советником и членом Академии наук И.Д. Шумахером, отвечавшим за выпуск «Санкт-Петербургских новостей». Поводом для ссоры между русским и немецким педантами послужило обращение канцлера в редакцию «Новостей» с просьбой напечатать к номеру № 30 важное «Прибавление» — сообщение о болезни и кончине короля Швеции Фредерика I и о восшествии на шведский престол Адольфа-Фредерика I. Отвечавший за выпуск номера надворный советник Я. Штелин (1709—1785)[108] принял материал, но в дело вмешался его начальник И.Д. Шумахер, который, сославшись на установленный порядок, приказал ему напечатать «Прибавление» лишь в следующем номере.