Генофонд нации - Владислав Виноградов

Напрасно. Аппарат был отключен.

…Он был отключен по рекомендации Ноздри, считавшего, что после того, как принято решение, его надо исполнять любыми средствами, не меняя. А телефонные звонки всегда несут иформацию – повод для сомнений, колебаний, мандража. К тому же «билинг» – новая придумка чертовых органов – заставлял оставить трубку подальше от места предполагаемых действий…

Ильяс тупо уставился на пиликающую в автоматическом режиме трубку. В висках пульсировала, билась, трепетала синей жилочкой единственная мысль: «Знал, но не предупредил… Знал, но не…»

Переминавшаяся с ноги на ногу Телембекова, прекрасно видевшая, что ее услуги в ближайшее время шефу не понадобятся, рискнула напомнить:

– Холодно, шеф… товарищ подполковник…

Ильяе Сарлыбаев опустил глаза, слабым голосом печально подтвердив:

– Холодно… Можешь быть свободна, Тулембекова.

«…Знал, но не предупредил!»

2. Дурь, снег, антрацит, отрава, лепешки…

Место работы Альбина Павловны Стерлиговой – ночной клуб «Клозет», где пересекаются пути бизнесменов и проституток, наркоманов и просто богатых бездельников – кое-что объясняло Вадиму Токмакову. В пятницу она его там видела. Ну а почему решила причислить к наркомафии и потянется ли от этого предположение новая ниточка, – это теперь в руках госпожи Удачи и на кончике языка Стерлиговой-старшей.

Вторник в «Клозете» выходной день, и Альбина Павловна была дома. Она жила недалеко от дочери в однокомнатной «хрущевке». Рядом с пятиэтажками помойного вида новые русские возводили свои особняки.

На встречу Токмаков решил идти вместе с Назаром. Вдвоем проще вести разговор. Особенно если не знаешь, о чем конкретно спрашивать, когда в начале первого ночи вламываешься к пожилой интеллигентной женщине, с дочерью которой ты вступил в интимные отношения, причем последний раз четверть часа назад.

На лестничной площадке перед дверью Назар спохватился:

– Блин, а ведь ночью оперативно-следственные действия без разрешения прокурора не рекомендуются…

– Какие действия? – пожал Токмаков плечами в своей, то есть арендованной, дубленке, все больше приходившейся ему по вкусу. – Просто мы идем на чашку чая к бабульке, которая считает меня главарем наркомафии.

– Почему?

– Как раз это и надо выяснить.

– У нас в провинции все проще, чем в столицах. Выясним! – пообещал Назар, разминая, массируя лицевые мускулы. Перехватив вопросительный взгляд Токмакова, охотно пояснил: – Производственная гимнастика. Мое «ноу-хау». Чтобы разговорить старую ведьму, надо почаще улыбаться. А для этого размять «морду лица», как говорят наши братья-казахи. Знаешь, какой у них эталон женской красоты? Глаз нет, носа нет, один большой морда лица!

До столь высокого эталона приоткрывшая дверь Альбина Павловна явно не дотягивала. Носик, правда, был маленький, зато глазища – большие, испуганные занимали вместе с очками всю верхнюю половину лица. Вот теперь Вадим идентифицировал ее четко: «Клозет», уборщица в туалете.

Вспомнила и она его, поэтому лишь вовремя подставленная Токмаковым нога помешала двери с треском захлопнуться. Удостоверение оперсостава финансовой разведки лишь усугубило недоверие: черное портмоне на цепочке с какой-то странной бляхой. И лишь привычные красные корочки Назара и его каучуковая физиономия, украшенная носом с невызывающими подозрений красными прожилками, содействовали успеху на первом этапе операции – проникновение в жилище объекта.

Жилище было захламлено неимоверным количеством книг, сувениров и прочей дребедени, превращающей уборку квартиры в первый подвиг Геракла. Портрет Есенина с курительной трубкой, гитара, отдельная полочка со стихами Булата Окуджавы характеризовали объект как злостную интеллигентку. Однако новый телевизор, большой холодильник, оказавшийся к тому же не пустым, свидетельствовали, что на старости лет женщина бросила заниматься хренотенью, взявшись, наконец, за ум.

Живым – и притом очень живым, активно поглощавшим на кухне бутерброды, варенье и чай, – подтверждением того, что учить русского человека иностранным языкам бесполезное дело, был Назар. Оказалось, лет десять назад он учился именно в том педвузе, где Альбина Павловна преподавала английский в ученом звании доцента.

– Не мне судить, в силу каких трагических жизненных обстоятельств вы оказались в карающих органах, – сказала она Назару. – Но по-вашему одухотворенному лицу я без труда угадываю, что вы закончили… да! Отделение романской филологии.

– Сик транзит глория мунди, [70] – без смущения ответствовал Назар, чье лицо, по непредвзятому и благожелательному взгляду Токмакова, без труда выдавало жизнелюба, профессора по части ухи и шашлыка на свежем воздухе и сопутствующих им ингредиентов и живительных эликсиров.

Назар, будто прочитав мысли Вадима, сказал:

– Ну, раз так, давайте вернемся к нашим баранам…

Обозначилась секундная пауза, но уже в следующее мгновение Альбина Павловна, к удивлению оперов, кивнула:

– Да, вы совершенно правы, именно бедными заблудшими овечками можно назвать этих девушек, которых запутывают разные …мизерабли! – и выразительный взгляд в сторону Вадима дал понять, кто конкретно имеется в виду под загадочным словом.

– Я и говорю, – подхватил Назар, – им надо обязательно помочь.

– Тем более, одна – из нашей с вами альма матер.

Назар, не предполагавший, что в интеллигентном доме его пошлют по матери, да еще незнакомым загибом, поперхнулся овсяным печеньем. Токмаков привел его в чувство, стукнув по спине.

– Расскажите, – прохрипел Назар, – про овечек.

Альбина обладала искусством рассказчика, а заваренный ею чай со смородиновым листом и золотым корнем прочищал не только горло, но и мозги. Токмаков явственно представлял эту парочку юных крыс, сговаривающихся в туалете о передаче халата из Акмолы. Более того, складывалось впечатление, что он их точно видел наяву. Одну из них, по крайней мере, – с лошадиными зубами, тощим задом и непомерным гонором.

– Почему же вы решили, будто речь идет о передаче дури? – спросил Назар. – В смысле, наркосодержащего вещества.

– Коллега, вы меня обижаете! – строго посмотрела поклонница Булата Окуджавы поверх очков. – Это же как раз по теме моей диссертации!

– Дурь? – ошалело переспросил Назар. – По теме этой… романской? Ну, альма матерь, ты даешь!

– Дурь, снег, антрацит, отрава, лепешки, – бойко перечисляла Альбина Павловна. – Если хотите знать, мою диссертацию затребовали в Высшую школу КГБ и Краснознаменный Военный институт!

– А это как раз моя альма матер, – сказал Вадим. – Темой вашей дисстертации был сленг?

– Ненормативная лексика негритянских гетто как форма протеста против расовой дискриминации, – с гордостью произнесла Альбина Павловна. – Поэтому, когда американка пошутила, что халат не простой, а на подкладке из снега, я сразу поняла, о чем речь.

– Так они говорили по-английски, эти две заблудшие овечки? – привстал Токмаков с отведенного ему места у газовой плиты.

– Ну да, а что тут такого.

– И у одной был американский акцент, три серьги в левом ухе и лошадиные зубы?

Альбина Павловна ближе придвинулась к Назару:

– Вы слышите, коллега, он ее знает!

Назар повернул голову к Вадиму:

– Слышишь, коллега, ты ее знаешь?

– Предполагаю, что да.

– Вот видите! – еще ближе к Назару придвинулась Альбина Павловна. – Я же предупредила – он главарь всей шайки. Пока девушки сговаривались в дамской комнате, этот гражданин страховал их в мужском туалете! Вот спросите, спросите его!

Токмаков смеялся редко. Поэтому и сейчас ему ничего не стоило удержаться:

– Назар, спроси лучше уважаемую Альбину Павловну, какой детектив ей больше нравится: Нэш Бриджес или Коломбо?

Назар повернулся было к хозяйке дома, но тут же спохватился:

Озверевший от непоняток, поперхнувшийся печеньем Назар окрысился:

– Что я вам – переводчик? И вообще, чего это мы с вами, вроде интеллигентные, блин, люди, а пускаем друг друга по матери …

– Точно, пора двигать, – выбрался из закутка у газовой плиты Вадим Токмаков. – Ночь. А завтра Альбине Павловне рано вставать, внука в детский сад отводить. Спасибо за помощь. А если потребуется что-нибудь в Питере – всегда буду рад.

– Так кто же вы на самом деле? – прижала Альбина Павловна руки к груди, напомнив этим жестом Людмилу.

– Здесь написано, – положил Вадим на стол свою визитную карточку. – А по совместительству еще главарем колумбийской мафии подрабатываю. Нам ведь тоже Москва денег переводит с гулькин нос.

…Пять минут героических усилий – и двигатель назаровской «десятки» нехотя заработал. Чего нельзя было сказать о печке, и на лице опера застывала от холода маска улыбчивого клоуна.

– Ты в самом деле знаешь ту девчонку из гальюна?

– Гальюна? А, ты, значит, на флоте срочную служил? – догадался Токмаков.