Сироты Земли - Шон Уильямс

— Новые времена требуют перемен и новых начинаний, — ответил он. — Или так: крутые времена требуют крутых решений.

Сол уже собиралась что-то сказать в ответ, как вдруг из-за спины Питера вышел Юэй.

Он приветствовал Хацис простым жестом, выражавшим, как уже было известно Эландеру, знак уважения к собеседнику.

— Еще раз приветствую вас, Кэрил/Хацис, — произнес чужак. — Я — Юэй/Эллил, посланник/проповедник Юлов/Гоэлов.

— Разве мы встречались с вами раньше? — удивилась Сол, нахмурившись и исподлобья рассматривая инопланетянина. — На борту «Меркурия»?.. А, так вы тот молчаливый чужак-тихоня?

— Нет, больше не тихоня. — Юэй немного прикрыл рот, обнажив редкие, но довольно острые зубы. — Практик потребовал, чтобы теперь я вел переговоры.

— Кто-кто? — переспросила Сол.

Чужак еще не успел ответить, как она подняла руку и сказала:

— Нет, с этим позже. Мы еще успеем вас как следует расспросить обо всем. Благодарю вас, Питер, — добавила Кэрил, поворачиваясь к Эландеру, — за то, что вы наконец доставили к нам очень ценное инопланетное разумное существо. Я заберу его с собой.

— Э, нет, Кэрил, так не пойдет, — возразил Эландер и сделал движение, чтобы встать между Хацис и Юлом.

У Питера возникло какое-то странное чувство по отношению к Сол — не то злость, не то раздражение, — которого раньше никогда не было. Он не знал, что еще придумает Хацис, на что способен ее усовершенствованный Винкулой организм.

— Я не мальчик на побегушках, — твердо произнес Эландер. — А Юэй — не ваш пленник.

— Это простая игра слов. — Они обменялись холодными взглядами. — Питер, мы оба все прекрасно знаем.

— А мне наплевать, — резко сказал Питер. — Попробуйте только пальцем к нему прикоснуться — и я тут же улечу отсюда, причем вместе с ним.

— Значит, по-вашему, лучше сразу сесть за стол переговоров? — коротко усмехнувшись, спросила Сол. — Так, что ли? И мы начнем нести всякий вздор и пускать мыльные пузыри, будто мы — закадычные приятели?

Выражение ее лица вдруг стало серьезным, и она добавила:

— Черт возьми, Питер, ведь мы же воюем.

— Нет, Кэрил. Это вы воюете, а я — нет. Она скрестила руки на груди.

— Неужели? Значит, вы стали предателем?

— Нет, — отрезал Питер. — Я занимаюсь очень важным делом. Послушайте, нам выпал шанс, и мы будем круглыми идиотами, если не воспользуемся им. Если вы говорите о разумных существах, то Юлы подходят под это определение. Ведь они могли бы стать нашими союзниками в борьбе против настоящего врага.

Сол выпучила глаза.

— Не хватало мне еще от вас такое услышать, — с заметным раздражением сказала она. — Нет, только не это!

— Ну что же, счастлив вас разочаровать, — усмехнулся Питер. — Простите, что сейчас не поддержал вашу акцию, Кэрил. Если собираетесь сражаться с Юлами — пожалуйста, но только без меня.

Хацис засопела и на какое-то мгновение опустила глаза. Затем снова подняла голову, и на ее лице застыло холодное непроницаемое выражение. И все же Кэрил выглядела несколько разочарованной.

— Прежде чем вы улетите на закате подобно мрачному мстителю, — высокопарно произнесла она, — хочу, чтобы вы помогли мне разобраться в создавшейся ситуации.

— Что вы имеете в виду? В какой еще ситуации?

— Пройдемте со мной, и все поймете, — сказала Сол. Затем, мельком взглянув на Юэя, добавила:

— Даю вам слово, что вашего приятеля здесь никто не тронет.

— Не надо мне никаких обещаний, — возразил Эландер. — У него имеется объединенное управление «Тихой Заводью». Юл может улететь в любое время по собственному желанию.

Хацис оценивающе посмотрела на Юэя сверху вниз. Его крылья-перепонки открылись и захлопнулись. Питер узнал этот жест — удовлетворение сказанным; чужак полностью согласен со словами Эландера.

— Как вам будет угодно, — сказала Сол.

Она бросила на Питера прощальный взгляд, затем повернулась и направилась к выходу из кокпита.

— Пойдемте. И давайте на этом закончим.

«Вот же сука!»

Эландер нервно вышагивал взад-вперед по каюте, в которую его поместила копия Хацис по имени Гу Мань. Его гнев был искренним и сильным; он даже заслонил все остальное.

Питер цепко ухватился за эту праведную злость, а все остальные эмоции куда-то подевались. Непрерывность и последовательность — вот что ему нужно, чтобы восстановиться, собраться и успокоиться. Ужасные в своей несуразности мгновения, когда его мысли мчались и спотыкались подобно атлету в связанных друг с другом шнурками кроссовках, повторялись все чаще и чаще — и все ближе он скатывался к безумию. У Эландера начало появляться ощущение, что земля выскальзывает у него из-под ног — или он ускользает даже сам от себя. Он просто потерял уверенность во всем. Ничего вокруг больше не было определенным, верным и надежным.

Но Питер не мог постоянно гневаться. Злоба находила выход приступообразно, и в такие моменты его охватывало жуткое отчаяние. Единственно, что Эландер знал определенно: он не хотел сойти с ума. Питер скорее согласился бы потерять самосознание, чем все свои способности — во всяком случае, так он думал.

На Земле Эландеру внушили, что его энграммы будут способны думать точно так же, как и подлинник, поскольку лишь правильные мыслительные процессы можно скопировать с абсолютной точностью. Зафиксировать воспоминания и эмоции — эти призрачные, беспорядочные мгновения, которые помогали лишь отличить одного субъекта с индивидуальными функциональными расстройствами от другого, — было очень трудно. Иногда Эландера удивляло, зачем вообще стоило затевать бесполезное копирование. Пустая трата сил и средств: его теперешнее состояние лишний раз доказывает это.

«Лючия, они не похожи на нас, настоящих людей».

Эландер сказал эти слова Бенк ночью, накануне активации своих копий. Или, что вернее, их произнес его подлинник — и завещал свою память всем энграммам.

«Лючия, они не похожи на нас, настоящих людей, — так сказал Питер. — Они — всего лишь копии».

В этот момент его больше всего беспокоила сильная головная боль. Она была очень естественной и переносилась намного тяжелее, чем боли во всем андроидном теле, в которое поместили мысли подлинного Питера Эландера.

Посмотревшись в зеркало, он не узнал самого себя. На Питера таращилось какое-то отвратительное существо с пустыми, невыразительными глазами, полными слез.

— Лючия, где же ты? Почему тебя нет рядом? Куда вы ее подевали?..

Вполне возможно, что Хацис забрала Лючию. Ведь они отобрали у него прорезатель «Бетти». Лишили свободы. Но зачем? Лишь потому, что он выражал свои мысли? Неужели в этом новом ужасном веке простое облачение мыслей в слова уже является тяжким преступлением? Очевидно, так оно и было, а он… он…