Затерянный остров - Беатрикс Маннель

— Нам нужно поторопиться, и не глотайте зерна, иначе они не подействуют. Вы должны их раскусить, но кусаться вы умеете. — И вдруг на его губах появилась робкая улыбка. — Я несколько иначе представлял себе наш первый поцелуй, но у меня нет выбора. Мне очень жаль, что иного пути нет.

Он посмотрел на Ракотовао, которая им кивнула.

— Давайте!

Вильнев нежно дотронулся своими губами до губ Паулы, и, когда они соприкоснулись, по спине Паулы пробежала дрожь. Она жадно хватала ртом воздух; она не была готова к этому. Его рот был мягким, но он так электризовал Паулу, что у нее закружилась голова. Она закрыла глаза, отстранилась от остальных и осталась с ним наедине. Паула ответила на его поцелуй, полный отчаяния, не потому, что это мог быть ее последний поцелуй, а потому что это был первый настоящий поцелуй в ее жизни.

Кончиком языка он коснулся ее губ, он искал путь к ее рту. Пауле пришлось шире расставить ноги, чтобы не упасть, ей хотелось, чтобы этот поцелуй никогда не заканчивался. Сколько времени они потратили в спорах! Она открыла рот, почувствовала его язык, что пробудило в ней желание обнять его, подойти ближе, но, когда она сделала шаг к нему, сразу же раздался возмущенный возглас. Она открыла глаза и увидела всех этих людей вокруг себя. Она не могла не помнить о реальности. Ее открытые глаза смотрели прямо в его глаза, которые были так близко, такие огромные, они смотрели с такой любовью, что у нее на глазах выступили слезы.

Она снова отошла немного назад, не отрывая губ от него. Вдруг она ощутила зерна у себя под языком и отодвинула их в сторону.

— Хватит! — скомандовала Ракотовао и подошла к ним ближе.

— Сразу же хорошо разжевать, чтобы никто не заметил, — пробормотал он быстро, глядя ей в лицо. Она раскусила зерна. — Все будет хорошо, — сказал он и улыбнулся намного более обнадеживающе, чем прежде. — Наверняка, если мы это переживем.

Ракотовао встала между ними и велела двум охранникам с копьями увести Вильнева.

«Увижу ли я его еще когда-нибудь?» — спросила себя Паула и вытерла слезы, пока у нее во рту распространялся горький привкус.

Горький? Впервые с тех пор, как ее нос был травмирован, она почувствовала вкус. Ракотовао привела Паулу к столу под манговым деревом, где уже лежали три обработанные ядом шкурки и стоял сосуд из тыквы. Снова наступила гробовая тишина, только под манговым деревом слышен был тихий шелест. На какое-то мгновение Паула снова вообразила, что там, наверху, ее спасители держат канат, собираясь вытащить ее, прежде чем она проглотит смертельный яд. «Ерунда, — сказала она себе. — Вильнев был здесь, он поцеловал тебя, ты снова начинаешь грезить. Теперь все зависит только от тебя».

Горечь у нее во рту стала вязкой, хоть бы это был хороший знак. У Паулы дрожали колени в такт биению ее сердца. Она почувствовала, как начало бурлить у нее в желудке. Глазами она искала Вильнева, но нигде его не видела.

Ракотовао расставила ее руки и крикнула что-то, чего Паула не поняла, но от чего у нее по спине побежали мурашки. Зрители встали и начали ритмично хлопать в ладоши и что-то при этом напевать.

Затем пение перешло в оглушительный рев, из-за чего пульс Паулы еще больше участился, все мысли исчезли у нее из головы, сменившись громкой пульсацией.

После мощного заключительного аккорда все снова замолчали, и Ракотовао протянула Пауле первый кусочек куриной шкурки. Она должна была запивать кусочки рисовой водой; Паула с большой радостью ощущала, что с каждым глотком воды ее тошнит все сильнее.

После того как она проглотила последний кусок, ей стало по-настоящему плохо и все вокруг нее начало кружиться. Она покачнулась, на что последовал тихий возглас толпы, и затем, как раз когда она наклонилась вперед, чтобы ее вырвало, что-то прыгнуло ей на плечи. Несмотря на свое ужасное состояние, она узнала этот вес и острые когти. Это был маленький лемур, который следовал за ней от реки с крокодилами. И хотя она прежде радовалась его появлению, но на этот раз он только усилил ее страдания. Она попыталась его стряхнуть, но у нее не получилось, и ей ничего не оставалось, как с лемуром на спине, с ужасными спазмами в животе извергнуть из себя куриные шкурки.

В это время началась невероятная суматоха, которую Паула едва заметила, потому что ее внимание было приковано к собственному телу, которое корчилось в судорогах. И только когда она, вывернувшись наизнанку, обессиленная упала на землю, лемур спрыгнул с ее спины и исчез на манговом дереве, к стволу которого она как раз прислонилась. Она жадно хватала воздух ртом и закрывала себе нос, чтобы не вдыхать больше запах вонючего содержимого своего желудка, и ей было абсолютно все равно, если вдруг шкурки окажутся не целыми. С нее было достаточно. Все, что здесь произошло, было вершиной всех тех унижений, которые ей пришлось испытать. Хватит. Ей хотелось просто умереть.

«Сказки, — раздался ее внутренний голос, — слово на С. Сказки и еще к тому же сверхъестественно зловонный сор».

На лице Паулы появилась широкая улыбка. Она выпрямилась и сделала глубокий вдох. И правда, ощущалась не только кислота желудочного сока, но и пыльная земля, на которой она сидела, кора мангового дерева с легким запахом корицы, запах свежего пота на ее одежде и аромат несозревших плодов манго, которые висели над ней, — они напомнили ей запах ежевики. Все в мире встало на свои места.

Ракотовао наклонилась к ней, помогла ей встать и повела ее к столу, где лежали три извергнутые отравленные шкурки. Паула не могла на них смотреть, ей все еще было плохо. Несмотря на это, она заметила, как все взволнованы. Все показывали на нее и разговаривали друг с другом.

Ракотовао подняла руки, и все замолчали, но такой тишины, как прежде, не было, небольшое волнение осталось.

Староста тихо сказала Пауле, что боги сочли ее невиновной и она теперь свободна. Затем она повысила голос и произнесла речь, в конце которой все ликовали, будто это было начало большого праздника.

Ракотовао улыбнулась ей и сказала, что она будет почетным гостем у них на празднике.

Но все произошло слишком быстро для Паулы: ее днями держали взаперти, считая отъявленной преступницей, ей давали смертельный яд, а теперь она должна с ними праздновать?

— Это большая честь, но я чувствую некую слабость, — сказала она. — Где мой ребенок? Я хотела бы прилечь, и мне нужно что-нибудь выпить.

Ракотовао кивнула одному из охранников, и тот по ее указанию принес сосуд из тыквы с водой для Паулы, которую она так жадно выпила, что подавилась и закашлялась. Ракотовао велела снова наполнить сосуд и позвала одну из молодых женщин, которая отдала Пауле Нирину. Его тоже запеленали в свежие пеленки, и он радостно на нее смотрел. Непроизвольно Паула улыбнулась ему в ответ, но, уже собравшись уходить с ним, она поняла, насколько слаба. В конце концов она несколько дней ничего не ела.