Крупская - Леонид Млечин

Пятнадцатого марта: «Паралич конечностей без перемен. Владимир Ильич съел тарелку супа с сухариком, маленький бутерброд с икрой, немножко каши и выпил немного кофе».

Шестнадцатого марта: «Он всё старается говорить, но его почти никто не понимает».

Семнадцатого марта: «Он хотел высказать какую-то мысль или какое-то желание, но ни сестра, ни Мария Ильинична, ни Надежда Константиновна совершенно не могли понять Владимира Ильича. Он начал страшно волноваться, ему дали брома».

Восемнадцатого марта: «Сегодня утром, когда Владимир Ильич разговаривал с Надеждой Константиновной, он всё старался что-то объяснить, и Надежда Константиновна поняла, что Владимир Ильич хочет, чтобы кто-то приехал; задавая вопрос и называя разных лиц, в конце концов выяснилось, что Владимир Ильич будто хочет приезда т. Обуха».

Вызвали профессора Владимира Александровича Обуха, заведовавшего Московским отделом здравоохранения, создателя Института гигиены труда и профессиональных заболеваний.

Девятнадцатого марта: «Речь сегодня хуже, произвольно почти никаких слов Владимир Ильич не говорит, а повторяет сегодня хуже, чем вчера, хотя хорошо сказал: “Мари”, “Гум”, “Русский”; “Москва” сразу выговорить не мог. Владимиру Ильичу сказали, что у него надо взять немного крови для анализа. Владимир Ильич начал волноваться, пытался что-то объяснить, но понять его оказалось невозможно… Владимир Ильич взволнован, пытается что-то высказать и, когда это ему не удается, безнадежно машет рукой. Затем Владимир Ильич немного успокоился, но ненадолго и скоро опять начал волноваться по какому-то поводу».

Двадцать второго марта: «С утра волновался, хотел садиться. Началось двигательное возбуждение, Владимир Ильич пытался встать с кровати, его трудно было удерживать. Когда приехали Фёрстер и Минковский (Оскар Минковский — директор клиники внутренних болезней в Бреслау, диабетолог. — Л. М.), Владимир Ильич сильно волновался, и его пришлось посадить в кресло. Он сидел в кресле боком с опущенной головой. Поднял голову, улыбнулся, поздоровался со мной и, схватив мою руку, снова начал делать попытки к вставанию. Во время припадка (по-видимому, был спазм какого-нибудь сосуда) Владимир Ильич часто брался за голову».

Двадцать третьего марта: «Когда вошла Надежда Константиновна, а потом Мария Ильинична, Владимир Ильич на их приход никак не реагировал. За завтраком почти ничего не ел. Съел только пять-шесть ложек яиц всмятку. Простокваши не ел, кофе не пил… Временами кажется, что у него зрительные галлюцинации, но утверждать это очень трудно. Вчера создалось впечатление, что Владимир Ильич хуже видит. Когда вечером ему дали сухари, он долго не мог сразу попасть рукой на блюдце, а всё попадал мимо. Сегодня такое впечатление, что всё, что говоришь Владимиру Ильичу, до него не доходит, и он не понимает того, что ему говорят, или, быть может, его мысли заняты другим. На вопросы Владимир Ильич никак не реагировал».

Двадцать пятого марта: «Результат сегодняшнего исследования с несомненностью говорит за то, что третьего и четвертого дня снова был спазм сосудов, которые окончательно затромболировались, и поэтому развилась полная, вялая гемиплегия (паралич мышц одной половины тела). Когда посидела у него Надежда Константиновна, Владимир Ильич принял бром и йод».

Двадцать седьмого марта: «Говорил много, больше шепотом, только несколько раз говорил громко и членораздельно. Утром сказал: “Правая сторона”. Затем он отчетливо сказал несколько раз: “Мы сегодня”, а вечером, когда Фёрстер кормил Владимира Ильича, он вполне ясно и громко сказал: “Мерси”, а прощаясь, сказал: “Гуте нахт”».

Тридцатого марта: «Вид у Владимира Ильича очень плохой, бледен, осунулся, очень слаб. Говорит шепотом. В левом боку сильные боли, Владимир Ильич стонет, поэтому сделано впрыскивание. После этого Владимир Ильич заснул. Спит очень спокойно, не стонет. Проснулся с не очень ясным сознанием. По-видимому, Владимир Ильич плохо понимает, что ему говорят. Предложенную еду отталкивает, сжимает губы и стискивает зубы. Всё-таки Фёрстеру удалось ввести ему в рот немного зернистой икры, но Владимир Ильич ее тотчас же выплюнул. От еды отказался. Ввиду этого сделана клизма из одного стакана бульона с желтком, ложкой сахара и 2,0 брома».

XII съезд партии, проходивший с 17 по 25 апреля 1923 года, приветствовал отсутствовавшего Ленина. В тексте обращения были и такие строки: «Съезд посылает свое товарищеское и братское сочувствие Надежде Константиновне, жене-соратнице, и Марии Ильиничне, сестре-другу Ильича, и просит их помнить, что все тяжкие тревоги переживаются вместе с ними изо дня в день той великой семьей, которая называется РКП».

На политбюро Троцкому предложили вместо Ленина произнести на съезде главный, политический доклад — отчет о работе ЦК. Лев Давидович отказался:

— Попытка заменить Ленина только усугубит угнетенное настроение партии, вызванное болезнью Владимира Ильича.

Сталин сделал всё, чтобы обращение Ленина не дошло до делегатов XII съезда, которые — при жизни Владимира Ильича — могли бы и потребовать исполнения ленинских указаний. Появление на съезде Троцкого было встречено такой бурной овацией, таким длительным, несмолкаемым громом аплодисментов, что Сталин и другие члены политбюро позеленели от зависти. Будущий нарком обороны Климент Ефремович Ворошилов сказал, что «подобные овации просто неприличны, так можно встречать только Ленина». Увидев, как вслед за Троцким в зал заседаний входит один из руководителей Коминтерна, Карл Радек, Ворошилов пренебрежительно бросил:

— Вот идет Лев, а за ним его хвост.

Остроумный Радек ответил ему четверостишием:

У Ворошилова тупая голова,Все мысли в кучу свалены,И лучше быть хвостом у Льва,Чем задницей у Сталина.

Радек ошибся. Его отправили в лагерь и там убили. А Ворошилов стал формальным главой государства и умер в своей постели.

Делегации, которые приходили приветствовать съезд, провозглашали: «Да здравствуют наши вожди Ленин и Троцкий!» Сталин и другие твердо решили, что от Троцкого нужно избавиться. А состояние Ленина всё ухудшалось. Он испытывал тяжкие физические страдания. «Больного нельзя было оставлять ни на минуту одного, — вспоминала Крупская. — При нем постоянно была сестра, к нему постоянно входил дежурный врач, были беспрерывные консультации».

«Положение было отчаянное, — рассказывала Надежда Константиновна. — Об этом первом периоде Владимир Ильич старался впоследствии не вспоминать — не ходил в ту комнату, где он лежал, не ходил на тот балкон, куда его выносили первые месяцы, старался не встречаться с сестрами и теми врачами, которые за ним тогда ухаживали. В этот период вопрос шел главным образом о спасении жизни».