Вверх тормашками в наоборот - Ева Ночь

  Он давит в себе раздражение, делает глоток нектара и понимает: вкус испорчен. Ставит бокал на столик и мягко поднимается на ноги.

  - Поднимись, - обманчивая мягкость в голосе ночную посетительницу не обманывает: она слышит угрозу и знает, что лучше подчиниться.

  Как только она встаёт на ноги, он тут же хватает её за горло. Почти нежно, не сжимая пальцев.

  - Ты же знаешь: я не люблю повторять дважды. И знаешь, почему ты его не увидишь?

  Ловит затравленный взгляд.

  - Умница, - удовлетворённо скалится он, - в следующий раз ты будешь рассказывать всё, в мельчайших подробностях, без утайки.

  - Я рассказываю всё, что знаю, - бормочет она скороговоркой.

  - Да? - он вкладывает весь яд в короткое слово и наслаждается её дрожью. - И о появлении у выродка сорокоша ты рассказала?

  Она невольно вздрагивает, а он наслаждается испугом и тем, что сумел её подловить.

  - Для этого не нужно знать сплетни Долины, кого-то расспрашивать: кош ходит за хозяином по пятам, но ты почему-то предпочла промолчать.

  Он слегка сжимает пальцы на трепещущей тонкой шее, впитывая тихий писк и клокотанье.

  - Ступай, - он опускает руку.

  Фигура опрометью кидается к проходу. Он широко улыбается вслед. Как жаль, что она так легко сдаётся, даже скучно.

  Пора навестить Лимма, посмотреть, не свихнулся ли чудак окончательно. Впрочем, учёному никогда не скучно: он без конца что-то придумывает, экспериментирует, танцует сам с собой и своими гениальными мыслями, довольствуется малым и ни на что не жалуется. Удача, что ему удалось найти столь неприхотливого человека с блистательными мозгами.

  Мейхоновая дверь скрипит, словно жалуется на ревматизм. Лимм сидит за столом, уставившись в пространство и не слышит, что у него - гость.

  - Лимм, - тихо зовёт Лерран учёного.

  Тот поворачивается всем корпусом. Улыбка безнадежного идиота Леррана не сбивает и не пугает: гений не вынырнул из своих мыслей и пялится, пока что не соображая, кто и зачем пришёл.

  - Лерран. - глаза вспыхивают зелёным и прячутся под тяжёлыми веками. - Ты опять среди ночи. Есть хорошие новости?

  - Пока нет, но, надеюсь, скоро будут. Терпение, мой друг.

  - Да я как раз и не спешу. Вечность терпит, вечности безразлично, а открытиям можно и подождать, пока звёзды встанут в нужный ряд.

  Лерран улыбается восхищённо: при всей своей оторванности от мира, Лимм на редкость тонко чувствует дыхание времени и умеет ждать. В отличие от Пиррии, например.

  - Ещё немного, и мы получим место, откуда сможем черпать энергию бочками.

  - Ты ничего не боишься, да, Лерран? Тебя не тревожат судьбы людей, что попадут в зону воздействия и исчезнут?..

  Лерран пожимает плечами:

  - А почему меня должно это заботить? Я иду к своей цели, и нет разницы, что стоит на пути. Бревно - я уберу неповоротливый ствол. Люди - разбегутся или будут растоптаны неизбежностью. У них своя Обирайна. Сумеют просчитать шаги - смогут выжить. Не сумеют... сколько их, бездарно гибнущих и не сделавших в этой жизни ничего полезного, нужного?..

  - А не тяжел ли для тебя венец бога?

  Лерран смотрит остро, вглядываясь в дёргающееся лицо с пляшущими губами. В тело, что не в ладах с собственными мышцами. Впервые Лимм задаёт странные вопросы, от которых тянет каким-то полузнакомым запахом... Пока что нет возможности вспомнить. Но зарубка в мозгах сделана: он обязательно вспомнит, чем пахнут подобные размышления и к чему на самом деле ведут...

  - Главное, не переоценить себя и тех, кто рядом. Считать шаги, чтобы не попасть, куда не хочешь. Я не ношу венцов, Лимм. Они - бремя. Игры с Обирайной - другое дело. Это азарт.

  - Не боишься проиграть?..

  - Нет. Страх - первая ступень к поражению. Поэтому пусть боятся другие. Отдыхай, Лимм. Время позднее. А впереди охота. Вначале для меня.

  Он дружески похлопывает чудака по плечу, улавливает тремор мышц. Вглядывается пристально в лицо, но Лимм уже не здесь - танцует в такт своим мыслям, бормочет полуречетатив-полумелодию, царапает пальцами воздух. Будто и не было никакого разговора в серьёзных тонах. Слишком уж серьёзных... Но на то он и гений, чтобы перескакивать с одного на другое, не особо задумываясь и запоминая.

  Лерран уходит не прощаясь и не поворачиваясь назад. Он не видит пронзительного, цепкого взгляда, что провожает его. В глазах - ни капли сумасшедшинки, а на губах - презрительная улыбка человека, который знает намного больше, но никогда не покажет этого явно, пока не пробьёт его час выйти на сцену и повернуть ход событий...

  Глава 52

  Ярмарка в Зоуинмархаге. Геллан

  Тихо покачиваясь, медленно ползут возы, наполненные товарами. Ночь, мороз, яркие звёзды, облепившие небо разноцветными точками. Длинный караван, искривляясь, повторяет изгибы дороги. Это не прямой тракт, а извилистый горный путь. Мужчины впереди, мужчины сзади: охрана не от людей, а от диких животных. Дара трясётся на осло: упрямая девчонка наотрез отказалась ехать в повозке с Милой и меданами.

  - Ты хочешь, чтобы я свой первый выезд в свет наблюдала из окошка? Ни за что! - заявила она, упрямо сжимая губы. И ему не хватило духа отказать.

  Два дня назад состоялось великое переселение мерцателей из дворцового сада в Верхолётную долину. Великий полководец Дара гордо восседала на Ушане, а вслед за нею, смешно подкидывая толстенькие зады, мчалось радужное войско. На новое место переехали не все: по какому принципу разделились животные оставалось загадкой. Из сада не ушла Тяпка и десятка два других мерцателей. Остальные устремились к новой жизни.

  В Долине мерцатели повели себя интересно: радужная толпа брела от домика к домику и таяла. Неожиданно богатой стала Тималайна - задорная хохотушка с ярко-бордовыми волосами: в её дворике охотно поселилось шестнадцать забавных радуг.

  - Удивительно, - шептала Дара, наблюдая за самовольным расселением, - ты обратил внимание? Они не в каждом дворе остаются. У Иранны грядка готовых мимей, но осталась только парочка. Я думала, они пока у муйбы обоснуются, так нет же!

  Мимеи спешно сажались на каменистых клочках земли. Семена гулко лопались и тянулись толстыми плетями к холодному солнцу. Казалось, растения радуются и щедро дарят себя налево-направо, но Дарин эксперимент провалился: мимеи отказались делиться.

  - Жадины! - возмущалась девчонка. - Никакой сознательности и солидарности!

  Геллан прятал улыбку: Дара беседовала с ними, как с живыми, фыркала, размахивала руками и обижалась до слёз. А мимеи, покачиваясь, молчали. Гладили ей руки и не делились своими дарами.

  - Ничего, - гудела она, как полосатобрюха, - я всё равно что-то придумаю. И не смей ухмыляться! - срывала обиду на нём.