Птица-жар и проклятый волк - Полина Бронзова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потолковали они меж собою, да и отправился Пчела на торг за нитками да за козьей кожей. Дарко пошёл искать, где живут Крив да Орлик, и Добряка с собою взял. Боялся наткнуться на разбойников.
Да понапрасну, видать, боялся. Завид с мужиками вернулся в корчму, где они остановились, а корчма, будто улей, гудит. Говорят, спозаранок отправились люди хворост собирать, да и нашли на опушке окоченелые тела, все в крови. Трое, да будто от чего-то бежали, только спастись не успели. У двоих-то ножи, да супротив того зверя, что им попался, и ножи не помогли.
Да и зверь ли то был? На телах ни следа клыков, они когтями разодраны и клювом расклёваны. Охотники глядели, сказали, будто сова, да только что ж это за сова, что троих одолела?
Припомнили тут волхва и его смерть. А Завид припомнил, как ночью к реке бежал, а до леса-то было рукой подать. Не по себе ему стало.
Пчела с торга пришёл, а на торгу, видно, о том же толкуют. Спрашивает:
— Слыхали?
— Слыхали, — кивает Невзор.
Чуть погодя и Дарко с Добряком явились.
— Слыхали? — говорят. — Да кто же это нам встренулся? И мы бы этакую награду получили, ежели бы взялись за дело!
Нынче им предстояло иное дело: отговорить Крива либо Орлика работать на царя. Крив с отцом да братьями жил, все крепкие, косая сажень в плечах, а Орлик вдвоём со старой матерью, оттого к нему и решили идти.
Потрудился Дарко, вырезал из кожи сову, крылья ей на нитках подвесил. Взял ещё лучины, нитяными петлями к ним сову прикрепил. Тянет лучины, сова крыльями машет, клюв разевает. После ещё чёрта из кожи смастерил.
Пошли они ввечеру к избе, где Орлик жил. Дарко с Завидом спрятались в малиннике за сараем, а Пчела с Добряком на дороге встали, будто шли да встретились, языками зацепились.
Слышит Завид, от дороги несётся:
— Кря, кря!
То Пчела условный знак подаёт. Значит, Орлик уж близко, к хлеву идёт. И верно, слышно, как лошадиные копыта ступают.
— Поджигай! — шепчет Дарко.
Завид тут живо разжёг свечу. Дарко сову держит, свеча за нею горит — упала на хлев страшная чёрная тень. Крыльями машет, клюв разевает да воет по-волчьи:
— У-у-у!
Это Завид позабыл от волненья, как совы ухают.
— У-у-у, — воет, да вот исправился: — У-ух!
Орлик лошадёнку вёл, да как вкопанный и встал, забормотал:
— Чур меня, чур меня!
— Как поедешь к родничку, тут тебе и смерть! — не своим голосом говорит Дарко из-за сарая. — Мимо леса поедешь, тут тебе и смерть!
Захохотала сова, захлопала крыльями, да и сгинула. Затрещало в малиннике и стихло, а Орлик всё дрожит, озирается. Вот за лошадёнкою в хлев заскочил, да и заперся там, не выходит.
Дождались мужики ночи. Слушают под окном, как мать Орлика бранит: вот-де простофиля, небось пособрал сплетни на торгу, с дурной головы этакое и примерещилось.
— Откажусь от работы, матушка, откажусь, — всё приговаривает Орлик. — Дядька к себе звал — что же, и плотничеством прожить можно!
А мать-то его разошлась, сердится.
— Что этакое сказываешь, какая ещё сова? — говорит. — Ныне я перед соседями похваляюсь, что-де мой сын у самого царя служит, а плотником быть — эко диво! Полно бояться, ничего тебе не станется, это со страху привиделось. Завсегда ты был трусоват!
Вот затихли они, уснули. Выждали Дарко с Завидом ещё немного, да и забрались в сени. Разожгли свечу, дверь в горницу приотворили, да чёрта и сунули. Возникла на белой печи рогатая тень, глазами туда-сюда водит, зубами щёлкает, когтями скребёт.
— Матушка, матушка! — раздался дрожащий голос. — Гляди, у нас будто чёрт на печи!
— Да будет тебе, — ворчливо сказала старуха и смолкла. Тихо стало в избе, будто там и дышать забыли.
— Нашим, нашим будешь, — зашипел тут Дарко. — Не уйдёшь от царя, поедешь по воду, тут тебя и сцапаем!
Старуха тут ахнула и заголосила:
— Ох, сыночек, ох, родимый — пожалуй, иди к дядьке плотником!
На другой вечер пошли мужики в корчму у Нижних ворот, а сокольничий уже там. В кружку глядит, хмурится.
— Чего смурной? — говорит ему Дарко да подсаживается. — А я новую загадку знаю: что на печи не сохнет, а мокнет, зато в воде сохнет?
Лютой оживился, подумал, да не сыскал разгадки. Видно, не до того ему, головою покачал.
— Не знаю, — говорит. — Ответь.
— Это воск!
— Хитро, хитро! На печи, значит, не сохнет… А у меня, вишь ты, беда: водовоз от работы отказался, и будто не мудрено его заменить, да он наврал с три короба, наплёл кошелей с лаптями, что люди теперь боятся по воду ехать. Двое их было, да второй говорит, сам-один не поедет, а вода-то нужна, её через день доставляли. Завтра ехать, а некому! Засохнет яблонька либо птица помрёт без воды, тут и мне головы не сносить.
— Это горе не беда! — говорит Дарко. — Ведь я работу ищу, ничего не боюсь — пожалуй, и соглашусь!
Сокольничий тут лицом просветлел.
— И верно, — говорит, — как это я сразу о тебе не подумал!
До утра они веселились да пили, а с утра и пошли к царю во двор. Мужики в корчме подождали, не вернётся ли Дарко, если вдруг его выставят — нет, не вернулся. Видно, всё удалось.
Стали тогда вечера ждать да гадать, сумеет ли он что узнать.
Явился Дарко ввечеру, а сам так носом и клюёт — ясно, ведь ночь не спал. Мужики-то днём выспались, давай его тормошить:
— Ну, сказывай, что разведал!
Рассказал им Дарко, что птица-жар, и верно, сидит на соколятне, да наособицу, он её и не видал. Заперта она, и хотя замок сбить нетрудно, да на Соколином дворе завсегда сторожа сидят, да подсокольничьи, да старые сокольники. Он бочки с водою подвёз, одну для птицы взяли, остальные в сад…
Тут он носом засвистел.
— Сторожей испужать можно, — говорит Пчела. — Дарко, эй, Дарко! А бочки-то простые? Ежели мы, скажем, одну подменим?
Дарко пошевелился, бормочет:
— Особые… Я уж разузнал, где мастер живёт, который эти сапоги стачал…
— Вишь, мы от него ничего не добьёмся, — сказал тогда Невзор. — Что же, и так узнали немало. Давайте-ка, братцы, готовиться, скоро к царю в гости наведаемся.
Глава 24
Прежде царь Борис шибко любил соколиную охоту, с весны до поздней осени всё выезжал в поля. И стар, и мал выходили глядеть,
