В путь-дорогу! Том III - Петр Дмитриевич Боборыкин

около Берліоза и покалякать съ нимъ на счетъ оркестровки».

Захотѣлось ему увидѣться съ своими закадыками, захотѣлось ему остановить того и другаго и предложить имъ, не разставаясь, выбрать общее мѣсто жизни и дѣятельности; но Темира стояла передъ нимъ какъ безотвѣтный сфинксъ и никуда не пускала, пока онъ не добьется отъ него спасенія или гибели.

XXIII.

Темира сидѣла на террасѣ. Былъ часъ шестой вечера. Она держала въ рукахъ зонтикъ и, наклонивши свою строгую головку, покрытую небольшой кружевной, черной косынкой, шевелила концомъ зонтика листики плюща. Изъ салу несся тонкій духъ черемухи, цвѣли сирень и каштаны. Сквозь рѣдкіе стволы березъ, образующихъ аллею внизу сада, виднѣлась ярко-красная полоса неба. Утромъ былъ дождикъ, и воздухъ, влажный еще отъ паровъ, особенно ласкалъ.

Въ дверяхъ террасы показалась Юлія Александровна.

— Maman, мы поѣдемъ на «Домъ». Телепневъ говорилъ (Темира въ разговорахъ съ матерью называла его Телепневъ, а не Борисъ Николаичъ), что студенты поютъ сегодня въ послѣдній разъ.

— Хорошо, дитя мое, я велю заложить коляску. Да развѣ мы не дождемся Бориса Николаича?

— Нечего его дожидаться, онъ навѣрно придетъ туда самъ.

Дѣвушка опять задумалась. Глаза ея смотрѣли и строго, и радостно. Въ ней не было никакихъ сомнѣній. Все существо ея было переполнено любовью, она боялась только распущенности и сладости. Кругомъ природа благоухала. Высоко дышала грудь, взоры все больше и больше разгорались. Еіце нѣсколько дней — и эта жизнь кончится. Онъ уѣдетъ, не услыхавши отъ нея ни одного слова. «Зачѣмъ эти слова», спросила себя Темира, «эти пустые звуки — развѣ онъ не видитъ?»… «А жизнь? шептало ей сердце и природа ему вторила, — зачѣмъ же ты ее-то гонишь, къ чему ты отсрочиваешь? Ты бранила его за резонерство, за лишнія слова и мысли, а сама бѣжишь отъ радости, отъ силы, отъ наслажденія!»

Темира, сидя съ наклоненной головой, все краснѣла и краснѣла… Потомъ, точно на что-то рѣшившись, она встала, вся выпрямилась, сбѣжала съ террасы и пошла вокругъ газона прерывающейся походкой.

На «Домѣ», около обсерваторіи, пѣлъ хоръ тевтонцевъ. Славный, невозмутимо — тихій вечеръ закатывался надъ академическимъ городкомъ. Коляска везла Деулиныхъ на гору и остановилась около клиники. Онѣ пошли по большой аллеѣ. Темира часто оглядывалась.

— Сядемъ здѣсь, maman, — указала она на скамейку около фонарнаго столба. — Отсюда прекрасно слышно.

А въ это время Телепневъ уже бѣгалъ по «Дому», ища Деулиныхъ. Отъ этого вечера онъ чего-то ждалъ. Терпѣть и ждать дольше онъ былъ не въ силахъ. Онъ испугался своей слабости, онъ ѣдкими упреками раздиралъ себѣ грудь и повторялъ все: «еще четыре дня — и все кончено!»

Но вотъ, по большой аллеѣ налѣво сидятъ двѣ дамы. Онъ бросился почти бѣгомъ. Завидѣвъ его, Темира при встала и подошла къ обрыву.

— Ахъ, Темира, это вы, — запыхавшись сказалъ онъ, подбѣжавъ къ ней и снимая свою бѣлую фуражку съ голубымъ околышемъ. — Я искалъ васъ по всему «Дому».

— Мы только-что пріѣхали, но я намѣрена здѣсь долго гулять. Подите, откланяйтесь maman и вернитесь сюда; я сяду на эту скамейку.

Телепневъ исполнилъ приказаніе. Они сидѣли на скамейкѣ и сначала молча слушали пѣніе. Студенты пѣли двойной квартетъ.

— Вы помните, Темира, четыре года тому назадъ?

— Да. Мнѣ тогда больше нравился «Домъ».

— Я сидѣлъ здѣсь другимъ человѣкомъ.

Телепневъ замолчалъ. Темира не прерывала молчанія. Опять запѣли студенты. За ратушей пылала заря, въ аллеяхъ уже сгустились сумерки.

— Пройдемтесь по саду, — сказала Темира.

Телепневъ не слыхалъ даже ея словъ.

— Проснитесь, Борисъ, я вамъ предлагаю идти по саду.

Онъ вскочилъ и подалъ ей руку.

— Maman, — сказала Темира, подходя къ Юліи Александровнѣ:—ты не любишь, душенька, гулять, я хотѣла бы пройтись по аллеѣ и туда за руину. Ты не будешь за меня бояться?

— Хорошо, мой другъ, только, пожалуйста, не очень ужь долго.

— Какъ погуляется, maman.

Они пошли довольно скорыми шагами. На Телепнева напало оцѣпенѣніе, онъ задыхался и молчалъ.

— Куда же мы? — спросила Темира. — Послушаемъ сперва пѣніе поближе.

Подошли къ хору. Нѣмцы пѣли послѣднюю пѣсню. Гуляющихъ было уже очень мало.

— Пойдемте къ руинѣ, — сказалъ наконецъ Телепневъ и повелъ Темиру по боковой аллейкѣ къ развалинамъ, полуосвѣщеннымъ восходящей блѣдноватой луной.

Объ эту пору не наступили еще бѣлыя приморскія ночи.

Они постояли на площадкѣ предъ руиной. Темира прислушивалась къ вечернимъ звукамъ и отъ времени до времени взглядывала на Телепнева. Онъ, весь тревожный, съ блѣднымъ, почти страдальческимъ лицомъ, стоялъ немного отвернувшись отъ нея, и глядѣлъ вдаль воспаленными глазами.

— Гдѣ ваше любимое гулянье? — спросила Темира, прикоснувшись къ его рукѣ.

— «Philosophengang», — глухо отвѣтилъ Телепневъ.

— Пойдемте туда.

— Надо будетъ спускаться внизъ.

— Ничего, я не испугаюсь.

По крутой дорожкѣ съ уступами сошли они отъ руины, внизъ, въ узкую березовую аллею, гдѣ стояла уже настоящая ночь; только въ просвѣтахъ между вѣтвями глядѣло блѣдноватое небо съ перистыми облачками.

— Какъ же мы оставили maman? — спросилъ Телепневъ.

— Ничего; она вѣдь любитъ быть одна на воздухѣ.

А въ эту минуту Юлія Александровна думала: «какая это Темира скорая, взяла и ушла съ m-r Телепневымъ. Конечно, съ нимъ можно, но все-таки ужь я, кажется, слишкомъ слаба».

Но ея мысль тотчасъ же перешла къ Жану, и она внутренно заахала, воображая, какъ Иванъ Павловичъ въ Висбаденѣ выскакиваетъ изъ игорной залы и съ отчаянія теребитъ свои кудри.

— Не идите такъ скоро, — сказала Темира Телепневу. — Какъ здѣсь темно, мнѣ даже страшно немножко..

Телепневъ довелъ ее до конца аллеи, гдѣ стояла скамья. Справа дрожалъ на листьяхъ лунный блескъ и ложился полосой по дорогѣ.

— Хотите сѣсть? — спросилъ онъ.

— Да, я немного устала.

Глубокая тишина разлита была кругомъ. Городъ уже замеръ. Въ темной аллеѣ пахло ночной свѣжестью, такъ и хотѣлось все шире и шире дохнуть грудью. Телепневъ стоялъ передъ Темирой и вздрагивалъ.

— Что-жь вы не сядете? — тихо проговорила Темира.

— Темира! — произнесъ Телепневъ и голосъ его задрожалъ — чего мнѣ ждать?

Темира пристально на него посмотрѣла. Едкое страданіе разлито было но его лицу. Онъ стоялъ въ позѣ человѣка, точно приговореннаго къ смерти.

— Чего ждать? — повторила она вопросъ.

— Да.

— А развѣ вы ждете чего-нибудь?

— Одно слово, Темира…

Она молчала.

— Неужели вы его не скажете? Вѣдь это хуже смерти!..

— Подите сюда, — прошептала она и протянула ему руки.

Телепневъ вдругъ припалъ къ ея колѣнамъ и началъ цѣловать ихъ съ безумнымъ восторгомъ. Онъ покрывалъ поцѣлуями ноги Темиры, которая все шептала: «полно, полно…»

— Ты меня любишь! — вскричалъ, задыхаясь отъ радости, Телепневъ, и, опустивъ голову въ колѣни гордой дѣвушки, зарыдалъ.

Античныя бѣлыя руки обвили его шею. Большіе, глубокіе глаза страстно ласкали его… Трепетный, безконечный