Мой учитель Лис. Книги 1-4 - Андрей Олегович Белянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но он имел глупость или дерзость обвинить во всём Скотленд-Ярд, — понимающе кивнул я, берясь за электрическое автоперо.
— Скорее всё-таки глупость, — согласился со мной Лис.
По его знаку старый дворецкий подал вторую чашечку кофе по-бретонски. Считается, что по правилам в этот напиток должен входить крепкий чёрный кофе, две ложечки сахара и классический бренди, но месье Ренье предпочитал добавлять французский коньяк.
— Взбешённый Хаггерт, у которого в подобных ситуациях связаны руки, лично попросил меня разобраться с этим делом. Второй ошибкой лорда-мошенника стало упоминание моего имени в контексте интервью, данного его светлостью прессе. В первый же наш приход на выставку я сразу понял, что большая часть экспонатов фальшивки. И да, меня также очень заинтересовал саркофаг, хотя бы потому, что от него буквально несло специями.
— Благовониями, — поправил я.
— Нет, в том-то и дело, что именно специями, — твёрдо поправил мой учитель. — Запах карри и чёрного перца способен отбить нюх на неделю у любой собаки.
— То есть сержант Гавкинс…
— Подвергся двойному удару! Он получил шок для обоняния, а вслед за этим убойную дозу режущих слух звуков. Они почти не улавливаются слухом человека, но любого из «близких к природе» способны довести едва ли не до помешательства. Что мне и пришлось продемонстрировать на бедняге Фрэнсисе. А лёг я, просто заткнув уши перчатками.
— Сэр, вы знали о звуках! А кебмен на вас сильно обиделся.
— Мы помиримся, у русских отходчивая душа, — без особой уверенности решил месье Ренар. — В крайнем случае я честно позволю ему от души дать мне копытом по морде, и мы будем квиты. Возвращаясь к теме нашего разговора, мне категорически важно было присутствие инспектора и свидетелей, а тот факт, что лорд Теккерей мог свободно входить и выходить, лишь накинув на себя халат уборщика, не вызвал сомнений даже у тебя, верно?
— Сэр, я лишь предполагал. Поскольку никаких иных возможностей проникнуть в охраняемое помещение у преступника не было, остаётся признать, что он находился в этой комнате изначально.
— Метод «бритвы Оккама»: мы отсекаем всё невозможное, а оставшееся и будет истиной. Единственное, чего мы точно не могли гарантировать, так это факт наказания злодея.
— Но… разве лорд Теккерей останется на свободе?!
— Само собой! — искренне удивился Лис. — И он даже не предстанет перед судом, у него ведь такие связи…
— Это несправедливо, — сдвинув брови, надулся я.
— Зато полностью соответствует традициям нашей всеми любимой Великобритании, — наставительно поднял палец мой рыжий наставник. — Я понимал, что единственная возможность преподать ему урок лежит вне правового поля. Поэтому и позволил тебе взять своё изобретение.
— Так вы знали?
— Майкл, мальчик мой, само собой, я просто обязан знать всё, что происходит у меня в доме! К тому же у тебя оттопыривался нагрудный карман, и ты порой излишне пылок. Что было мне на руку.
— Но почему…
— Шарль? — перебил он меня.
— Да, месье, — глухо ответил дворецкий. — Телеграмма из Скотленд-Ярда пришла ещё два часа назад. Они хотят закупить пять таких экспериментальных дубинок. Просто на пробу, но платят щедро.
Я не поверил своим ушам. Пресвятой электрод Аквинский, неужели у меня есть заказ?!
— Не было другого шанса продемонстрировать инспектору твоё изобретение в условиях, максимально приближенных к боевым, — зевнул мой учитель, салютуя мне чашечкой кофе. — В конце концов, это не худшее развитие сюжета. Ты уже придумал, как назвать свой электрошокер?
— «Коварный Лис».
— Почему нет? Мне нравится! Маленький льстец…
Глава 2
Орден святого Енота
Утро началось как всегда. Подъём, умывание, переодевание, лёгкий завтрак в английском колониальном стиле и тренировка. Сегодня старый дворецкий торжественно вручил мне короткий шест, примерно в мой рост, молча поклонился и, ничего не объясняя, пошёл в атаку.
Первые две-три минуты я ещё вполне себе помню. Потом мгновенный удар в голову, — и полная темнота накрыла меня, как театральный занавес. Вечностью позже появились потусторонние голоса…
— Шарль, я же говорил, что сегодня мальчик должен навестить бабушку.
— Месье, я был крайне осторожен с ним.
— Тогда какого чёрта он при смерти?
— Просто поскользнулся. Роковая случайность, месье.
— Что ж, значит, когда он придёт в себя, вы лично сопроводите его до дома милой старушки, а потом вернёте обратно.
— Слушаюсь, месье.
— И?
— Уверяю вас, больше такого не повторится.
Примерно на этом моменте мне удалось кое-как открыть глаза.
Голова ещё кружилась, перед внутренним взором плыли круги, а надо мной склонились три учителя и три дворецких. Говорят, после прямого удара табуреткой в лоб и не такое бывает.
Но точно ли это была табуретка? Меня терзают смутные сомнения, наверное, он всё-таки ударил меня чем-то вроде Тауэрского моста или башней Биг-Бена. Это уж как минимум!
Примерно через час после вышеописанных событий, которые, в свою очередь, и спровоцировали данный диалог, я своими ногами вышел из дома месье Ренара. Свернул налево, но был перехвачен и развёрнут в прямо противоположную сторону. Шёл пешком довольно долго, в нужных местах меня за шиворот выдёргивали из-под бешено несущихся паровых кебов, а в иных случаях, наоборот, пинком под зад увеличивали чисто скорость движения.
Я, честно говоря, мало что соображал. Мир вокруг продолжал двоиться и троиться самым безобразным образом. Э-э, напомните, безобразный образ — это тавтология или оксюморон? Не важно…
— О, недоносок явился!
Голос показался мне смутно знакомым, хотя все попытки его идентифицировать натыкались на ватную стену полного равнодушия головного мозга. Ничто не желало со мной работать — ни голова, ни руки, ни ноги, представляете?
— А чё это за старый хмырь рядом с ним? Лысый, как коленка, и тощий, словно циркуль. Эй, мелкота, а где та расфуфыренная девчонка, ну, кудрявая француженка со смешным акцентом. Скажи, и мы не будем тебя бить.
— Гарсон, сильвупле, — прозвучал откуда-то с небес просительный голос старого дворецкого. — Либери ля рут![5]
— Эй, братва! Гляньте, а этот старикашка тоже французик и чё-то там ещё умоляет на своём лягушачьем языке… Ха!
Я устал. Прикрыл глаза, прислонившись к стене ближайшего дома, и полностью попытался отключить слух. Да, по совести говоря, там и слушать-то особенно было нечего. Так, свистящие звуки ударов и крики боли, иногда громкие, иногда приглушённые, а иногда плохо сдерживаемые вплоть до единого, полного слёз и обиды хорового вопля:
— Вив ля Франс![6]
Когда я открыл глаза,
