Основы драматургии - Валентин Красногоров

ничего нельзя (очевидно, по принципу «дураку полдела не показывают»). Нет никаких юридических актов, закрепляющих право драматурга присутствовать на репетициях. Театр может попросту не пустить его. Театрам также не приходит в голову обсуждать и согласовывать с автором творческие вопросы: кто будет ставить, кто делать сценографию, кто играть; как театр видит трактовку пьесы и ее отдельных эпизодов. Между тем «руководителем внутренней линии, внутренних образов, внутренних задач, зерна, сквозного действия является автор. Его надо изучать, к нему подходить и ему подчиняться». Эти допотопные слова принадлежат Немировичу-Данченко. Теперь все меньше становится режиссеров, способных очень внимательно прочитать и проанализировать пьесу. Контакт с автором в этих обстоятельствах был бы особенно полезен.

Неучастие драматурга в нынешнем театральном процессе – грустная реальность. Изоляция драматургов от театра кому-то кажется очень положительным явлением. Театр сейчас чисто режиссерский, он в невиданном расцвете, зачем еще пускать на порог каких-то там драматургов? Они ведь никакого отношения к театру не имеют. Зачем поддерживать с ними контакт, зачем приглашать на обсуждения, зачем вводить их в жюри фестивалей и конкурсов, зачем звать на премьеры и театральные праздники? И самое главное – зачем пускать их на репетиции? Чтобы путались под ногами и мешали вдохновенному труду творцов?

Даже В. Е. Хализев, автор монографий по теории драмы и отношениям драмы и театра, выступавший (с оговорками) за широкую свободу режиссерской трактовки, считал, что «писатели, произведения которых ставятся на сцене, являются не гостями в театре, а принадлежат к числу его полноправных хозяев наряду с актерами и режиссерами».

Ходячее мнение, что драматург, написав пьесу, никакого отношения к ее дальнейшей судьбе иметь не должен, укоренилось в театре сравнительно недавно. В самом деле, не должен же он толкаться по всем театрам, где ставится его пьеса, и объяснять всем и каждому ее смысл. Все, что он хотел сказать, он уже выразил (должен был выразить) своим текстом. Теперь наступает очередь театра этот текст интерпретировать. Теоретически это верно. Однако, как любил повторять Брехт, истина конкретна (truth is concrete). Он даже поместил это изречение, сделанное из бетона, у себя в саду (бетон по-английски concrete). То, что верно в теории, совсем по-другому выглядит в театральной практике. Не секрет, что непомерное снижение роли драматурга и возрастание роли режиссера вредит теперь и репертуару, и качеству спектаклей, и театрам, и, в конечном счете, самим режиссерам. Так надо ли в этих условиях выступать за изоляцию драматургов? Станет ли от этого нынешний театр совершеннее?

В театральной среде бытует мнение, которое заключается в том, что драматург будто бы пишет лишь «слова», «диалог», а зримая часть действия – спектакль, создается только театром и драматурга не касается. Драматургам дают совет «убить в себе режиссера». Однако автор, убивающий в себе режиссера, убьет в себе и драматурга. Он сможет писать лишь «тексты», хоть внешне и похожие на пьесы. Повторим в очередной раз: драматург создает (должен создавать) не «текст», а спектакль, разыгранный в его воображении. Режиссеры затем создают различные реальные варианты этого спектакля. И, как правило, слова диалога, перипетии сюжета приобретают смысл и должную силу лишь в том случае, когда они понимаются и интерпретируются в ключе того спектакля, который задуман драматургом. А это происходит не всегда. Вот почему между автором и режиссером, который приходит со своим замыслом, возникают противоречия. Но по этой же причине желательны контакт автора с постановщиком и участие его в репетициях. Драма, как никакой другой род литературы, – это система кодировок, и не всегда заложенные в ней коды очевидны исполнителям.

Конечно, спектакль, придуманный драматургом, обрисован иногда не очень внятно, да и пьесы отнюдь не всегда отличаются совершенством, но ведь и реальные спектакли тоже бывают невнятными, нелогичными и непонятными даже их постановщикам. Тем нужнее становится сотрудничество драматурга с режиссером.

Другое странное утверждение, которое иногда приходится слышать, – что автор будто бы сам не понимает цель и идею своей пьесы, или, во всяком случае, понимает смысл своей пьесы не лучше любого ее читателя. Приводят в пример Сервантеса, который будто бы создавал «Дон Кихота», не понимая своего замысла и думая, что он пишет просто пародию на авантюрный рыцарский роман. (Эта история про Сервантеса – общее место, миф, неизвестно кем придуманный и с тех пор часто повторяемый. Он прекрасно понимал, о чем пишет, иначе не было бы в романе Санчо Пансы, не было бы «Повести о безрассудно-любопытном», не было бы мощного этического начала, которое чувствуется на каждой странице, и наконец, не было бы великого образа самого героя.)

Гоголь написал к «Ревизору» «Указания для господ актеров». Шоу включал в свои драмы ремарки длиной в две страницы. Классицисты, которые вообще не пользовались ремарками, снабжали зато свои пьесы обширными предисловиями и послесловиями, в которых объясняли их особенности и сущность, а Мольер к своей «Школе жен» написал комментарий в виде отдельной большой пьесы. Бернард Шоу, создавая пьесы, прекрасно видел, каким должно быть их сценическое воплощение. Он участвовал в постановке своих пьес. Брехт признается: «Я писал “Артуро Уи”, все время видя его перед собой на сцене, это доставило мне много удовольствия». На многих страницах он разъясняет смысл пьесы и дает «Указание для постановки»: «Пьеса должна быть поставлена в высоком стиле, лучше всего с реминисценциями из елизаветинского театра, с занавесками и помостами…» и т. д. Подробные ремарки и указания к постановке дает в своих пьесах Мрожек.

Из сказанного следует, что драматург вовсе не может и не должен быть равнодушным к тому, как трактуют и понимают его пьесу. Так что желание драматургов видеть постановку как можно ближе к своему замыслу не столь уж преступно. Режиссер вовсе не обязан буквально следовать указаниям драматурга, но соответствие понимания пьесы режиссером и автором приведет не к однообразию постановок, а, напротив, обогатит и усилит их. Режиссура – великое искусство, но подлинная режиссура включает в себя уважение к автору, а не пренебрежение им.

Заинтересован ли театр в хороших драматургах? А для этого нужно, чтобы автор участвовал в репетициях, в живом театральном процессе, видел, как делается спектакль, как трактуют и играют его пьесы, и тем самым набирал опыт и совершенствовал свое мастерство. Творческий рост драматурга затруднен без тесного контакта с театром.

Неучастие драматурга в постановке и в премьере (на которые авторов стали приглашать все реже и неохотнее) лишает его сценического опыта. Режиссер же, лишаясь редкой возможности общаться с живым автором, замыкается в своей профессии и в самом себе и упускает случай познакомиться с мышлением драматурга.

«В театре, к счастью, –