Критская Телица - Эрик Хелм

Весла заработали вновь, однако гребцы были весьма далеки от воодушевления.

Впервые за семь лет столкнулись они с настоящим противником.

Впервые терпели урон.

Впервые потекла по доскам палубы кровь убитых и раненых вражескими стрелами.

Этруск отлично понимал, что творится в душах у подчиненных.

«Размякли, акульи дети. Рассобачились... Привыкли тихо да мирно, сытно да пьяно, гладко да сладко... Я, пожалуй, и сам немножко виноват: надо было время от времени встряску задавать голубчикам. Как тогда, у Фемискиры...»

Расенна рассчитывал перехватить вторую пентеконтеру неожиданно, под прикрытием дыма, и тотчас, безо всякого промедления, сблизиться на расстояние огненного залпа. Оставался, правда, еще третий корабль, обретавшийся неизвестно где, способный того и гляди надвинуться справа либо сзади.

Но следовало сосредоточить мысли и внимание на той пентеконтере, местоположение которой этруск приблизительно представлял себе.

— Малый ход, — скомандовал Расенна через пять минут.

«Если капитан не дурак — а дураков островитяне капитанами не делают, — он постарается пройти по кромке завесы, а потом или продолжать погоню за греками, или настигать меня с тыла, снова окунувшись в дым... Только мы его перехитрим, обязательно и непременно перехитрим...»

Так и случилось.

Этруск велел повернуть направо, туда, где темная пелена висела еще достаточно густо, и высушить весла.

Когда спереди по левому борту раздался отчетливый плеск и поскрипывание уключин, миопарона решительно двинулась на долетавшие звуки.

С пентеконтеры маленькую ладью заметили чересчур поздно, а может, и вовсе не заметили — этого мы не знаем. Зато известно, что, получив прямо из дымной мглы тройной заряд «греческого огня», корабль немедленно разделил участь предшественников.

Расенна обогнул пылающие останки, покинул завесу, проворно огляделся.

Пятого судна обнаружить не удалось.

Капитан Эсимид уже изрядно волновался, но по-прежнему лежал в дрейфе.

— Круто к северу забирай! — выкрикнул этруск. — Ветерок поднимается, не зевай, ребята! Скоро весь дым развеет, вот тогда и посмотрим, что к чему... Парус распустить, весла высушить, идем вослед афинянам!

Об ускользнувшей пентеконтере архипират не позабыл. Конечно, если Эсона убедили сопроводить беглецов, он поверил всему, сказанному Иолой. Но решится ли вступить в абордажную схватку с собственными подчиненными — трезубцем по воде писано.

Отнюдь не мешало позаботиться о греческой галере дополнительно.

Развязали брасы — просмоленные веревки, удерживавшие парус возле самой реи. Огромное полотнище развернулось, набухло, понесло миопарону по зыбкой хляби, прочь от страшного места, где впервые в истории морских сражений было опробовано губительное средство, пережившее долгие-долгие века.

Секрет его окончательно забылся лишь около шестнадцатого столетия нынешней эры.

А этруск торопился вдогонку Поликтору, не рассчитывая опередить, однако надеясь решительно и успешно вмешаться, буде возникнет нужда.

Вмешаться Расенна мог вполне.

В трубах еще оставалось горючей смеси на один залп...

* * *

— Стой!

Менкаура замер, словно вкопанный, и резко остановил шагавшую рядом Лаодику.

Спеша и петляя по запутанным боковым переходам, египтянин и гречанка сперва запоминали дорогу без труда, но вскоре обнаружили, что потеряли верное направление и плутают.

Писец решил двигаться так называемым «крысиным способом»: неукоснительно держась одной стены — выбрал он правую, — следуя вдоль нее и только вдоль нее, сколь бы причудливыми и бессмысленными ни были повороты.

Способ медленный и утомительный, зато верный, неизбежно выводящий из любого лабиринта...

Особо спешить Менкауре и Лаодике было незачем. Все равно, с минуты на минуту в гинекей хлынут целые толпы, рассудил египтянин, и стражники Арсинои уже не смогут распоряжаться жизнью и смертью непрошеных гостей по собственному произволу...

Старик и молодая женщина шли гораздо спокойнее, чем прежде, переводили дух, гадали, долго ли предстоит скитаться по исполинскому дворцу в поисках нужного коридора.

— Спокойствие, девочка, — ободрил гречанку писец. — Искусству пробираться наружу из любой западни учат в жреческих школах Та-Кемета на совесть и на славу... Это здание огромно — вот и вся трудность, не столь уж и большая! Ни страшных ловушек, ни смыкающихся каменных челюстей... А я, пожалуй, сумел бы выйти даже из пирамиды Хуфу[75], или Хафры, или моего знаменитого тезки, Менка...

Именно в это мгновение и грянул грозный окрик.

— Стоим, — послушно и быстро произнес египтянин.

И проклял окаянное невезение.

Менкаура понял, куда попал.

* * *

Он прекратил вглядываться в хрустальный шар, когда Эпей и Расенна покинули Розовый зал, торопясь к западному выходу, и о часовых, приставленных к запретному дворцовому покою Рефием, не имел ни малейшего понятия. Однако, и закоулок, разрисованный сценами жатвы, и высокую дверь, украшенную серебряными инкрустациями, опознал немедленно.

«Откуда взялись эти двое?» — промелькнуло в голове Менкауры.

Великан Клейт приблизился к нему спокойно и уверенно. Рядом с могучим критянином писец выглядел маленьким и немощным. Опасаться было нечего. Следовало, пожалуй, просто и легко выполнить приказ начальника стражи.

Любителей сначала рассуждать, а потом разить Рефий не жаловал. А уж неслухам приходилось и вовсе несладко...

Но старик-учитель и торопившаяся бок о бок с ним девица отнюдь не производили угрожающего впечатления. К тому же, верзила, вопреки распоряжению рубить любого, поколебался спроваживать на тот свет Эврибатова наставника, мучительно соображая, не вызовет ли чрезмерное усердие вспышку царственного гнева и, следовательно, кару...

Куда ни кинь, везде клин!

Мысленно выбранившись, Клейт вопросил грозным голосом:

— Откуда, по какому праву, по чьему приказу?

Недвижно стоявший у двери нубиец Коде лишь блеснул великолепными зубами, предвкушая любопытное кровопролитие.

Надежда негра сбылась — правда, нежданным для Кодо образом.

— По коридорам рыщет омерзительное чудовище! — сказал египтянин.

— Знаем!

— Кроме того, двое изменников похитили государыню и подожгли дворец, — объявил Менкаура, глядя Клейту прямо в глаза.

Гигант приблизился вплотную, зловеще процедил:

— Этого не знаем! Но ты какую гарпию здесь позабыл? Почему шляешься в неположенных местах в неурочный час?

— Помогаю изменникам, — добродушно произнес Менкаура.

В положениях подобного рода правдивый ответ неизменно ошеломляет. Клейт замешкался лишь на долю мгновения, не поверив ушам, сочтя слова наставника дурацкой и дерзостной шуткой, раскрывая рот, чтобы гаркнуть и приструнить старого наглеца...

Надвигаться на которого столь беззаботно вовсе не следовало.

Неуловимо быстро, по-кошачьи мягко Менкаура поднял правую руку и сверху вниз поразил великана в основание горла указательным пальцем. Падая навзничь, последним проблеском гаснущего сознания Клейт успел еще подивиться железной крепости сухого, тонкого, узловатого перста...

Если Клейт не поверил ушам, его напарник, в свой черед, глазам не поверил.

Не уразумел творящегося.

Мускулистая глыба, нависавшая над старцем и хрупкой девчонкой, внезапно опрокинулась, а двое пришельцев продолжали стоять как ни в чем не бывало.

Нубиец тоже замешкался.

Менкаура молниеносно шагнул, выдернул из ножен у поверженного Клейта бронзовый меч. Единственный из всех четверых героев постельной расправы, верзила не просто схватил оружие, а успел опоясаться...

Выпрямившись, Менкаура взял клинок наизготовку.

Со стороны это, должно быть, казалось жестом отчаяния: седовласый, отнюдь не похожий на крепыша писец вызывал на бой чернокожего гиганта, способного, судя по внешности, в одиночку разделаться с двумя десятками противников.

Давид и Голиаф еще не родились на свет, — иначе автор едва ли удержался бы от избитого, затрепанного уподобления... Надлежит, однако, хоть немного блюсти хронологию; а посему просто скажем, что египтянин смахивал на ягненка, вознамерившегося сразиться с матерым волчиной.

Осознав, наконец, происходящее, Кодо рванулся к пришельцу.

Он обрушился на Менкауру, точно атакующий носорог и, пользуясь преимуществом в росте, нанес убийственный рубящий удар, способный развалить противника пополам.

Клинок рассек пустоту.

Писец отпрянул, сделав одновременный поворот вокруг своей оси, и очутился от негра на расстоянии четырех локтей. Лишь изрядный боевой опыт и неимоверная физическая сила позволили Кодо устоять, однако равновесие он потерял.

Острие меча лязгнуло по гранитным плитам, вышибло длинную звездчатую искру, сделало заметную выбоину.