Русский политический фольклор. Исследования и публикации - Александр Панченко

Из мероприятий Петра I С. А. Басов-Верхоянцев отмечает его культурные преобразования – бритье бород и немецкое платье, расправу со стрельцами, смерть царевича Алексея, постройку Петербурга на «мужицких костях», во всех случаях указывая на его крайнюю жестокость и кровожадность.

И еще бы Петр, наверно,Натворил не мало бед,Только слег в болезни сквернойИ скончался в цвете лет

Говоря о русских царях, автор подчеркивает их пороки и преступления. По словам А. Ефремина (А. В. Фреймана), «этот памфлет взбесил царствующий дом; Столыпин впал в небывалую ярость. Книжка, как говорили в то время, стоила хорошей бомбы: после того, как первый завод был напечатан, грянула по доносу Азефа полиция и зверски расправилась с рабочими, набиравшими текст, ментрапаж был арестован, гранки уничтожены, типография подверглась разгрому» (Ефремин 1981: 45).

Как отмечают исследователи, сказки С. А. Басова-Верхоянцева были самыми распространенными произведениями политической сатиры начала ХХ века. Сказочная форма, ритмика поэтической сказки пушкинского времени, сжатость формулировок в описании персонажей и отсутствие аллегории – черты поэм Басова, которые будут свойственны и политическим стихотворениям хрущевского и позднего советского времени.

Коллекция политических памфлетов начала XX века имеется в архиве В. Д. Бонч-Бруевича, хранящемся в Российской государственной библиотеке. Она включает в себя «правую» политическую сатиру ««Кащей-лиходей» или дивная история про старца Григория, обаятеля хлыстовского из села Покровского…» (ОР РГБ. Ф. 369. Карт. 415. № 24)[336], шуточную летопись о начале войны 1914 года, написанную В. И. Успенским «Летописец в лицах о Тевтонской брани на словени» (Там же. № 25), сатирическое стихотворение «На смерть Распутина Гриши» (Там же. № 26), «Загробную грамоту Миколе Романову» (Там же. Карт. 416. № 10), «Поминовение павшего дома Романова и старого правительства» (Там же. № 33), «Завещание бывшего царя Николая» (Там же. № 62). Все эти тексты датируются временем между 1905 и 1917 годами. Более поздних политических сатир в архиве В. Д. Бонч-Бруевича нет, что может говорить о резком уменьшении количества их в послереволюционные годы или об уменьшении интереса к ним у В. Д. Бонч-Бруевича.

К событиям 1905 года относится стихотворное «Письмо Николая II императору Вильгельму», присланное учителем истории из Арзамасской области Вениамином Михайловичем Кувшинским в 1956 году в редакцию журнала «Звезда». Он сопровождает текст следующими комментариями[337]:

Приближается 51-я годовщина «Кровавого Воскресенья», которое было как бы преддверием революции 1905 года.

Я в то время был студентом Казанской дух<овной> академии по историческому отделению. Вскоре после расстрела рабочих в Петербурге 9 января 1905 года, в обращении среди студентов академии появилось в рукописном виде произведение неизвестного автора, а может быть – продукт коллективного творчества под названием «Письмо Николая II императору Вильгельму» в стихах. По своему содержанию это письмо представляет из себя своего рода сатиру или памфлет на Николая II. С одной стороны, оно довольно верно характеризует самого Николая, его бездарность, несамостоятельность, а также – его «окружение», в лице его матери, обер-прокурора Синода – Победоносцева, его кузенов Кирилла и Бориса Владимировичей.

С другой стороны, это «письмо» показывает, как реагировала и как смотрела некоторая часть русского общества на события «Кровавого воскресенья» и предшествующие ему события русско-японской войны 1904–1905 г<одов>. При появление этого «Письма» среди студентов, я переписал его в особую записную книжку, в которую записывал подобного рода произведения, но с годами и разными переездами по делам службы, эта книжка затерялась, и когда я обнаружил это, постарался восстановить это «Письмо» по памяти, что мне и удалось сделать с небольшими пропусками.

В январе 1955 года, в связи с 50-летием со дня «Кровавого воскресенья», я послал рукопись «Письма» в редакцию журнала «Новый мир» с просьбой поместить его в январской книжке журнала.

Ввиду того, что для отпечатания письма для январского номера журнала оно уже запоздало, редакция «Нового мира» возвратила мою рукопись с рекомендацией предложить его Московскому Дому народного творчества им. Поленова, который подготовляет сборник фольклорного творчества, что я до сих пор еще не сделал.

Принимая во внимание, что упоминаемые в «Письме Николая II» деятели жили и действовали в Петербурге, где имели место и события «Кровавого воскресенья», я полагаю, что данный материал должен иметь бóльший интерес для Ленинградского Дома народного творчества и для жителей Ленинграда; я и решил направить этот материал в Ленинград и в частности – в редакцию Вашего журнала «Звезда». <…> В случае неприятия его к печати, прошу сдать его в музей революции 1905 года.

Прилагаю краткие сведения о себе. По окончании дух<овной> академии в 1908 году, с правом преподавания в дух<овных> семинариях, я был преподавателем истории в гимназиях М<инистерст>ва нар<одного> просвещения и в Советских школах II ступени до августа 1922 г<ода>, когда преподавание истории было заменено обществоведением. С октября 1945 г<ода> работаю в должности контролера-ревизора КРУ МФ СССР до февраля 1954 г<года> – по Горьковской области, с февраля по Арзамасской области (РО ИРЛИ.Р. V. Колл. 1.П. 9.№ 21).

Таким образом, современники связывали появление «Письма Николая II императору Вильгельму» с 9 января 1905 года, и Кувшинский вспомнил о нем именно в связи с 50-летней годовщиной этого события. Заметим, что в той же архивной папке хранится новина сказительницы П. С. Губиной, посвященная Кровавому воскресенью. Перевод «Письма» из категории «высокой литературы», как это представлял себе В. М. Кувшинский, посылая стихотворение в толстые журналы «Новый мир» и «Звезда», в разряд фольклора, как мне кажется, весьма симптоматичен. С одной стороны, к 1956 году устоялось и еще не совсем отмерло «новинное» творчество. Присланный пространный текст на историческую (и весьма актуальную) тему мог быть соотнесен редактором журнала с творчеством советских сказителей. С другой стороны, Кровавое воскресенье в советской историографии репрезентировалось как важное и трагическое событие. Юбилейные мероприятия и специальные выпуски периодических изданий вряд ли могли включать «смешные» тексты о событиях революции 1905 года, хотя бы и созданные современниками. Можно предположить и другие причины отказа в публикации текста: несоответствие содержания памфлета советской историографии, странной лакуне с 1922 по 1945 год в биографии приславшего, возможно означающей годы лагерей или тюрьмы, и др.

Подчеркну, что в 1905 году Кувшинский переписал текст в специальную тетрадку, в которой он собирал подобные произведения, а спустя 50 лет, потеряв ее, смог восстановить текст по памяти, как он утверждает, почти без пропусков. Он нигде не говорит, что он учил его наизусть, читал или рассказывал.

Обращение к дяде («Мой дядя, я тебе пишу тревоги и печали полный» или «К тебе, мой дядя просвещенный, ведь я тебе вдвойне родня») отсылает к первой главе «Евгения Онегина» А. С. Пушкина. Но других точек пересечения ни в формальном, ни в содержательном отношении с пушкинским текстом не имеется.

В стихотворении подробно описываются события Кровавого воскресенья и осмеиваются представители династии Романовых и Николай II:

Меж тем все лупят нас японцы и тают русские червонцыА на победу нет надежды… от горя не смыкал я вежды…Все думал, как и отчего, но не придумал ничего.Секретно – уверяю Вас, где нужно думать, там я пас…И все решают пополам Победоносцев и «маман».

Все вышеназванные тексты были найдены преимущественно в фольклорных архивах, доступных для читателя. В особое хранение были перенесены тексты «Сказ про царя Никиту», «В СССР Никита жил», «Был у нас король такой», «Ив Монтан и другие».

В. С. Бахтин в сборнике «Самиздат века» опубликовал один из вариантов политической поэмы о Н. С. Хрущеве и перестроечную поэму «Сон Горбачева». Он отмечал близость этих текстов, выражающуюся, главным образом, в «очевидной полной лояльности авторов к коммунистической идее и к официальной оценке предыдущего правления» (Бахтин 1997: 793). Как претекст для «Сна Горбачева» рассматривали «Сказ про царя Никиту» А. П. Минаева и А. А. Панченко в статье ««Сон Горбачева» и русский политический фольклор эпохи перестройки» (Минаева, Панченко 2010). Как и для политической сатиры начала ХХ века, для подобных стихотворений хрущевского времени характерна ориентация на литературную сказку XIX века – в данном случае это эротическая сказка А. С. Пушкина «Царь Никита и сорок его дочерей». Связь с пушкинским текстом наблюдается только в названии и нескольких строках, кратко пересказывающих содержание пушкинского текста.