Слабости сильной женщины - Анна Берсенева

– Наверное, Лерочка, – кивнула Надежда Сергеевна. – К Мите, я думаю, все так относятся, кто его знает. Ты ведь тоже, правда? Он незаурядный, это сразу чувствуется.

«И Зинка… – подумала Лера. – Интересно, она-то как относится?»

Ей вдруг стала понятна особенная, замкнутая и завершенная, аура их двора – хотя едва ли она знала в то время это слово. Но она чувствовала: какая-то своя жизнь идет между этими домами, в какую-то особенную жизнь ведет гулкая арка с Неглинной. И всем есть в этой жизни место, все в ней что-то значат. Впервые Леру заполнила радость от того, что и она принадлежит этому пространству – вместе с Митей.

Даже сейчас, через много лет, Лера улыбнулась в темноте, вспомнив ту свою давнюю радость. Ей как-то незаметно стало легче от воспоминаний о том вечере накануне конкурса Чайковского…

Все вдруг показалось не таким уж мрачным. В самом деле, о чем она грустит? Конечно, то, что произошло между нею и Стасом, отвратительно. Но что же теперь? Всю жизнь об этом размышлять? Ведь она свободна теперь, а значит – что ни делается, все к лучшему!

Горло у нее начинало болеть, ее немного знобило. Ничего удивительного – после беготни в туфлях по снегу. Но это казалось Лере ерундой по сравнению с неожиданно пришедшим освобождением.

Она так рада была, что именно сейчас догнали ее эти воспоминания, – потому что все, связанное с гладышевским домом, было спасительным. Даже самое горькое воспоминание…

Елена Васильевна умерла, когда Леры не было в Москве.

Это было летом, и вся их группа отправилась в Крым, на виноградники. Сманил их туда однокурсник Алик Рябчук, родители которого жили в поселке Насыпное под Феодосией.

– Знаете, сколько народу туда летом приезжает! – говорил он еще весной. – Ну сами подумайте, чем плохо? До обеда отработали на катаровке – корешки подрезать виноградные, это ж говорить даже смешно! А потом зато – море рядом, пляж! И жилье бесплатное, и питание, учтите. Заработки, конечно, никакие, но зато отдых – лучше не придумаешь. И билеты еще купят обратные через совхозную контору, тоже большое дело.

Алик не обманул: Лера действительно наслаждалась каждой минутой этого лета. Никогда в ее жизни не было такой всеобъемлющей, чудесной лени под ласкающим солнцем, в прозрачном море, на тихом берегу, где почти не было отдыхающих.

«Дольче фар ниенте, – думала она. – Вот, значит, что такое блаженная праздность…»

И по горам они еще лазили, и в Новосветские пещеры спускались со спелеологами, и Алик даже пытался ухаживать за Лерой, хотя она уже была замужем за Костей…

Она вернулась в Москву в конце августа, такая загорелая, что ее карие глаза едва отличались по цвету от лица. Надежда Сергеевна обрадовалась, увидев свою Лерочку такой посвежевшей. Куда там отдыху на тети Кириной даче!

Костя был еще у родителей, они сидели с мамой вдвоем на кухне, Лера мыла огромные грозди золотого винограда и расспрашивала Надежду Сергеевну о летних новостях. Та рассказывала, как дяде Штефану удаляли аппендикс, как за Любой Михальцовой начал ухаживать какой-то солидный, прилично одетый человек, приезжающий во двор на «Жигулях»…

Лера слушала рассеянно. Что ж, обычные новости, ничего особенного. И вдруг она поняла, что мамины интонации кажутся ей какими-то торопливыми, словно извиняющимися.

– Мама, случилось что-нибудь? – тут же спросила она. – Ты почему мне не говоришь? Тебе, может, в больницу приходилось ложиться, а ты мне не сообщила?

Это было вполне вероятно. Мама, скорее всего, не захотела бы прерывать Лерочкин отдых, если бы пришлось ложиться в больницу.

– Нет… – сказала Надежда Сергеевна. – У меня здоровье было в порядке…

– У тебя? – тут же переспросила Лера. – У тебя – в порядке, а у кого – не в порядке?

– Лерочка, – сказала мама, отводя глаза, – я тебе не хотела говорить… Елена Васильевна умерла.

Лера ожидала чего угодно – каких-нибудь маминых нехитрых секретов, или что та потеряла пенсию, или что заболели Костины улитки, а Надежда Сергеевна не решается ему сообщить. Но это…

– Но как же это? – беспомощно прошептала она. Тяжелая виноградная кисть выпала у нее из рук и шлепнулась на пол. – Почему же это?

– Никто не ожидал, Лерочка, – сказала мама. – Конечно, у нее все время голова болела – от позвоночника, наверное, – но ведь все уже как-то и привыкли… Бершадская, такая вредная старуха, вообще говорила: это, мол, все дамские уловки – мигрень, больше ничего. А кого ей было уловлять? Митенька для нее один был свет в окошке, а он и так от нее не отходил.

«Митя!» – подумала Лера, и мысль о нем потрясла ее едва ли не больше, чем известие о смерти Елены Васильевны.

Наверное, она вслух произнесла его имя, потому что Надежда Сергеевна торопливо сказала:

– Митеньки не было как раз, такое горе, такое горе!.. Он на гастроли уехал, во Франции какие-то гастроли, и конечно, она, бедняжка, не хотела его перед отъездом пугать. А он ехать не хотел, я знаю.

– Почему? – спросила Лера.

– Он заходил перед отъездом, тебя спрашивал. Говорил: «Придется, наверное, уехать, невозможно подвести целый оркестр. Жаль, Леры нет…» А я ему говорю: «Митенька, о чем ты волнуешься, я сама буду забегать не хуже Лерочки, и Катя такой надежный человек!»

– Мама! – Лера почувствовала, что задыхается. – Как ты могла мне не сообщить, как ты могла! При чем тут Катя, при чем тут кто?.. Он же чувствовал, он всегда чувствует!

– Лерочка, я и сама не понимаю. – Мама смотрела на нее умоляюще. – Ты в кои-то веки выбралась на море, такая возможность отдохнуть… Где бы мы взяли денег, если бы не эти виноградники? И это ведь в самом начале было, ты только уехала. Я и подумала: сейчас сорвешься, приедешь, лето в городе просидишь. И зачем? Правда ведь, у нее все было. Катя, бывало, в лепешку расшибется, и Сергей Павлович каждый день приходил. Кто же мог думать, что так все?..

– Когда она умерла? – спросила Лера.

Она не могла больше слушать мамин оправдывающийся голос. Море, отдых… Господи, а Елена Васильевна умирала здесь одна, а Митя… Что было с ним, когда он приехал?.. Что было с ним, если даже для нее, Леры, невыносима мысль о том, что Елена Васильевна умирала в одиночестве?

– Катя вечером прибежала. «Умирает», – говорит. Я – к ним, а у нее ведь инсульт случился, она уже и не разговаривала, когда я пришла. Мы с Сергей Павловичем в подъезде столкнулись, его Катя по телефону вызвала. Он сидит перед ней, руку ее гладит: «Лена, Лена…» А что уж было звать, она уже, наверное, и не слышала…

Лера видела все это так ясно, как будто сама стояла перед кроватью Елены Васильевны, сама держала ее за руку и сама с ужасом понимала, что та уже даже не слышит…