Избранное - Андрей Гуляшки

— А вот вы можете мне ответить, что такое, например, «па де труа»? — продолжала щебетать Прекрасная фея. — Впрочем, откуда вам это знать? — Строгие, умные и как будто видящие все насквозь глаза Аввакума вызвали в ней какую-то неестественную оживленность. — Или, скажем, что такое «пируэт»?

— Впервые слышу это слово! — смеясь, воскликнул Аввакум.

— Какое невежество! — ахнула Мария. — А вы скорее смеяться надо мной, что я не разбираюсь в какой-то там антропологии! Смотрите, сейчас я вам покажу, что такое «пируэт». Смотрите и мотайте на ус!

Она вышла на середину комнаты, подняла выше колен подол своего платья и, встав на носки, стремительно завертелась. Это было великолепно! Аввакум даже не смог сосчитать, сколько оборотов она сделала. Ее ноги напряглись, как натянутые струны, и удивительно блестели — чулки она подбирала под цвет кожи, а сверкающая синева платья еще усиливала их блеск.

— Чудесно! — воскликнул профессор, не в силах сдержать свой восторг. — Чудесно, моя девочка! — повторил он. — Хочешь, я объясню математически, как это получается?

— О дядя, какой же вы, право! — разведя руками, воскликнула Прекрасная фея. — Не утруждайте себя! — Она подошла к старику и нежно поцеловала его в щеку.

— И я могу объяснить математически, как происходит это, — пошутил Аввакум.

Их глаза встретились. В ее взгляде был упрек: как-никак здесь находится ее жених, и даже такой невинный намек на поцелуй мог показаться бестактностью.

«Она не поняла шутки», — подумал Аввакум, однако возникшее маленькое недоразумение нисколько его не огорчило. Он перевел взгляд на жениха. Хари спокойно сидел на своем месте и мастерил на коленях из золотой цепочки какие-то фигурки. Он был так поглощен своим занятием, что, возможно, не обратил внимания на выходку своей невесты: его бледное, несколько одутловатое лицо не выражало ни ревности, ни восторга. Уж не дремлет ли он?

— А теперь мой жених покажет вам, на что способен он, — сказала Мария. — Вот посмотрите, он настоящий волшебник! Да, Хари? — Она обняла его за шею, прижалась грудью к его плечу и стрельнула глазами в Аввакума. — Да, Хари? — повторила она. — Ну-ка, покажи им свое искусство!

Она уговаривала его, словно капризного ребенка.

— Ладно, — сказал Хари и, освободившись от ее объятий, тяжело вздохнул. Затем поглядел на Аввакума, будто хотел сказать ему: «Не судите ее слишком строго, она этого не стоит», — и спросил у невесты: — Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Человечков.

Хари пожал своими покатыми плечами.

Тем временем Мария подбежала к письменному столу и нажала на кнопку звонка.

— Вы у нас сегодня кое-чему научитесь, — сказала она, задорно глядя на Аввакума. — Вам такое предстоит увидеть!.. Вы даже не представляете…

— Человеку никогда не поздно учиться, — примирительно заметил Аввакум.

У двери снова появился толстяк повар. На сей раз он был без халата и важно пыжился в своем полинявшем, времен Франца-Иосифа, гусарском мундире с потертыми аксельбантами, но зато со сверкающими пуговицами, надраенными не иначе как с помощью питьевой соды. Повар стоял у дверей, вытянувшись в струнку, и не сводил глаз с Прекрасной феи.

— Боцман! — крикнула она, подбоченясь. — Когда же ты засвидетельствуешь нам свое почтение?

— Я к вашим услугам, ваше благородие! — отрапортовал бывший кок. Его толстая физиономия вдруг приняла строгое, даже свирепое выражение.

— Боцман, — снова обратилась к нему Мария, кивнув в сторону Аввакума. — Если я прикажу тебе привязать этого человека к главной мачте корабля, ты это сделаешь?

— Сделаю, ваше благородие! — твердо ответил «боцман» с видом человека, у которого слово не расходится с делом. Но, взглянув краешком глаза на Аввакума, он добавил: — Только вы, ваше благородие, лучше велите мне этого не делать, а то как бы его милость не вышвырнула всех нас за борт, честное моряцкое слово!

— Вот как?! — воскликнула с напускным удивлением Прекрасная фея, и в голосе ее прозвучало удовлетворение. — Неужто он такой страшный человек?

— Настоящий морской волк, — убежденно ответил «боцман». — У меня, ваше благородие, глаз наметан, я узнаю людей с первого взгляда. С кем только мне не приходилось иметь дело в свое время!

— Ладно! — махнула она рукой. — Не станем его привязывать к мачте. Честно говоря, у меня нет особого желания очутиться за бортом. — Она улыбнулась. — Но ты, боцман, пока не сказал, чем собираешься засвидетельствовать свое почтение.

— Отменным шницелем, ваше благородие! Золотистым, с хрустящей корочкой, с картошкой, поджаренной на чистом сливочном масле!

— Я удовлетворена, — одобрительно кивнув, сказала Прекрасная фея. — И готова проглотить твое «почтение» с огромным аппетитом. Сегодня я голодна, как никогда. А пока сходи вниз и принеси нам немного крутого теста.

Когда приказ был выполнен, Хари принялся демонстрировать свое искусство. Меньше чем за пять минут он сделал из теста и спичек две фигурки. Одна из них изображала балерину, которая, выше чем надо подняв юбку, делала пируэт. Несмотря на то что это был гротеск, фигурка очень напоминала Прекрасную фею. Другая фигурка, которую он почернил, настрогав графита со своего карандаша, представляла собой рослого мужчину в широкополой шляпе и в свободном пальто. Человек сутулился, но голову держал прямо, мрачно глядя перед собой. Да и весь его облик был до того мрачен, что ничего хорошего не сулил.

— Балерина — это, конечно, я! — заявила Прекрасная фея, разглядывая фигурку с неподдельным восхищением. Нескромно поднятая юбка не производила на нее никакого впечатления. Она даже не замечала этого. — Уж очень похожа на меня. — Она не переставала вертеть в руках миниатюрную фигурку. — Здорово схвачено. Ювелирная работа! — Остановив затем взгляд на мрачном человечке, Мария замолчала.

— А этот субъект, видимо, не слишком счастлив, — сказал профессор.

— Вы находите? — Прекрасная фея хлопнула в ладоши. Ей хотелось, очевидно, сказать что-то очень серьезное, она напоминала в эту минуту школьника, который собирается удивить учителя необыкновенно умным ответом. Но ответ никак ей не давался, и она беспомощно опустила руки. — Не знаю, — вздохнула она. — Если бы у этого человека вместо пальто была на плечах черная мантия, а на голове какой-нибудь шлем или просто черный платок,