Танцующая с Ауте - Анастасия Парфенова

Тем временем выдрессированный разум сопоставляет кусочки информации и проводит политические параллели. И выводы мне совсем не нравятся.

– … самое главное успеть до того, как для Эвы станет слишком поздно…

Поднимаю руку, и возникает гробовая, какая-то выжидающая тишина. Чего они от меня ждут, истерики? Божественного откровения?

Ну дошла, докатилась, долетела… Когда только успела?

– Почему?

Тишина приобретает несколько озадаченный оттенок. В самом деле, общение с Ощущающим Истину меня избаловало произношу слова, не подкрепляя их сен-образами, и ожидаю, что всем будет понятно направление моей мысли.

Красиво выписываю в воздухе объяснения, подкрепляя их вербальным дополнением.

– Почему вы все так спокойно принимаете мой план? Мама, ты ведь была совсем не против возобновления обычая туауте, за тем конкретным исключением, что он не должен касаться меня. Тетя Ви, вам ли не знать целесообразности такого решения? Виор, ты-то почему влипла во все это?

Начисто игнорирую мужчин, их мнение сейчас несущественно. Меня интересуют женщины. Матери. Потенциальные эль-э-ин.

Молчание. Многозначительное такое, сочное, какое умеют создавать лишь настоящие профессионалы.

– Итак?

Виор как-то умудряется передать кривую усмешку пожатием ушей. Окутывающий ее плащ энергии слегка потрескивает от энергетических разрядов.

– Не хочу умирать молодой.

Коротко и ясно. Никаких возвышенных перлов.

– Вииала-тор?

– Хранительница приказала мне прибыть сюда и поддержать любое твое решение. Я повинуюсь своей госпоже.

Досадливо морщусь. И продолжаю держать многозначительную паузу.

Она медленно кивает своим мыслям.

– Ты изменилась, Антея. Не могу сказать, что перемена мне не нравится, но я больше никогда не хочу видеть, как кто-то проходит через такое. Есть и более простые пути развития личности. Кроме того, дети слишком ценны, чтобы жертвовать ими ради сиюминутной политической выгоды.

– Слова истинной ген охранительницы. Мама?

Мамы сейчас передо мной нет. Есть холодная и расчетливая Мать Клана, стерва из стерв. Когда-то это ее амплуа вызывало у меня приступы неуемного раздражения, теперь же хочется зааплодировать.

– Ты права, я хорошо помню те времена, когда эль-э-ин были нормой, и не вижу трагедии в их возвращении. В определенных пределах.

Слегка вздрагиваю. Ви предупреждающе поднимает руку, выпуская сен-образ.

– Притормаживай на поворотах, Дар.

Раздраженно разбиваю мягкое предупреждение ее сен-образа и позволяю осколкам светящимся пеплом упасть на пол.

– Продолжай, мама.

Светлая прозрачность властных глаз одобрительно сверкает.

– Ты потеряла ребенка и знаешь эту боль, Антея. У меня, помимо тебя, было еще четверо детей, четверо сыновей. Лишь один погиб в Эпидемию, остальные до нее просто не дожили. Ауте, они даже до твоего рождения не дожили.

Ее голос взлетает в гневе, но не в боли. Успокаивающая рука отца замирает в сантиметре от напряженного плеча. Ох, мамочка, как же мы похожи, маскируем свои страдания яростью, пытаясь справиться со всем в одиночку.

– Когда был создан Щит, перед эль-ин вплотную встала проблема естественного отбора. Разумеется, всегда есть генетики, но как узнать, какое из направлений развития наиболее продуктивно? Раньше об этом заботилась Ауте. Теперь же эту и великое множество других проблем предстояло решать самостоятельно. И решение было найдено самое глупое из всех возможных, – кодекс, регламентирующий личные дуэли. Произведенные в массовом сознании изменения вызвали дурацкую обидчивость, агрессивность, откуда-то вдруг всплыло понятие оскорбления. Бред! Мы потеряли лучших из лучших из-за этого бреда! Уникальность и уязвимость так часто идут рука об руку… За какие-то триста лет все, кто сиял на нашем небосводе наиболее ярко, погибли, и Эпидемия лишь помогает маскировать этот факт. Эль-ин! Эль-ин, уничтожающие непохожих на себя, что может быть смешнее и страшнее? Все последние десять лет я не переставала бояться, что какой-нибудь идиот по какому-нибудь дурацкому поводу сойдется с тобой на арене и уничтожит, даже не понимая, на что замахнулся!

Она права, права. Дуэльный кодекс действительно «биологическое самоубийство», но вот понимать это я начала, лишь повращавшись некоторое время среди людей. Что же до уникальности и уязвимости… Не знаю, как на счет первого, но вот второго у меня более чем достаточно. Просто удивительно, как такую дуреху не прибили на следующий же день после совершеннолетия.

– Мне плевать на то, если какие-то кретины желают уничтожать своих детей! С такими-то родителями бедняжкам действительно лучше не приходить в этот мир. Мне плевать, если они желают резать друг друга пачками. И уж тем более плевать, если они желают приставить аакру к горлу всех окружающих. – Яростный взгляд в сторону Аррека. – Но почему-то всегда получается, что вырезают самых лучших. Почему-то дети погибают из самых редких, уникальных линий! Решения, принятые не мной, оплачиваются кровью моих детей!

От власти, заключенной в тихом, почти шепчущем голосе, крылья у всех искрятся частыми молниями, ощущение скрытой силы, плывущей в огромном зале, подскакивает на несколько порядков. Ауте, она ведь даже не пытается ничего доказать, просто говорит. Иногда мне кажется, что мама сама не знает пределов своих возможностей.

– Я поддержу твой план, Антея. Я поддержу любой план, который позволит разорвать кровавый круг, в котором оказался наш народ. Мать клана сказала, мы услышали.

Черные крылья плывут в воздухе, распахнутые на добрую сотню метров, алмаз имплантанта сияет так, что глазам больно смотреть. Да, Мать клана сказала. И пусть кто-нибудь посмеет ее не услышать!

Я склоняю голову, соглашаясь со сказанным, но напряжение и не думает идти на спад. От притока энергии ментальные образы, опутывающие свод, становятся почти видимыми – изменчивая вязь света и тени.

Отец плавно наклоняется к Даратее и медленно проводит золотистым когтем по внутренней поверхности ее руки. Движение настолько чувственное, полное скрытого подтекста, что у меня мурашки бегут по коже, а дыхание перехватывает где-то в горле. Напряжение вокруг резко падает, сменяясь чем-то очень личным и напоминающим тихие обещания, шепотом произносимые в самые темные ночи. Нечеловеческим, но таким естественным движением мама выгибает спину, крылья ее оказываются отведенными назад, открывая мерцающую внутреннюю поверхность. После зашоренного, мечущегося между пуританской моралью и демонстративно-натянутой распущенностью человеческого общества, неприкрытая эротичность момента кажется мне почти смущающей.