В погоне за призраком, или Испанское наследство - Питер Марвел

– Ваше остроумие сродни столовым ножам – такое же тупое из соображений безопасности. Вы не хуже меня знаете, что гостеприимством капитана Ришери вам и вашим соотечественникам пришлось воспользоваться лишь по той только причине, что губернатор Тортуги господин де Пуанси терпеть не может голландцев. И надо сказать, что тут я его понимаю.

– Ну, еще бы! Интересы Бурбонов превыше всего!

– Ах, прекратите! Мне нет никакого дела ни до чьих интересов, кроме своих собственных, и вам это отлично известно. Просто меня воротит от вашего племени, которое подобно крысам норовит забраться в любую щель. Вы отвратительны в своей ненасытной алчбе – вы любите только движимую собственность, которую можно пощупать и спрятать в карман.

– Тем не менее за нами будущее, сударыня! – сменив плаксивый тон на спокойную уверенность, вдруг произнес Абрабанель и посмотрел на женщину, не скрывая злобного торжества. – Если вы не так глупы, как другие назаретяне, вы сами можете это увидеть. Ваши правители обескровили ваш народ, они берут у нас чудовищные займы и тратят их не на создание мануфактур или поддержку фермеров – они меняют их на жалкие предметы роскоши, которые тоже привозим мы на своих кораблях. Вы ведете между собой войны и ненавидите друг друга, хотя в ваших нечестивых собраниях вы говорите только о любви и терпимости. А что касается алчбы... Что ж, накопленные нами деньги научат вас любви и терпимости к нам, сынам Израиля, пока вы будете пожирать друг друга из гуманных соображений!

– Вы – трусливы и жадны одновременно! – взорвалась Лукреция. – Вы ползаете по свалкам и, как мародеры, добиваете ослабевших. Вы грызете наши сердца и высасываете деньги даже из наших камней. Ваша правда, Абрабанель, – мы слишком полны ненависти и равнодушия друг к другу, но мы – свободны! Наши народы не знают стен гетто, выстроенных изнутри, в вечном ужасе перед миром, в котором ваши дети, если вы хоть на секунду забудетесь, могут раствориться без следа. Назаретянин, Тот, с которым я могу спорить, которого я могу ненавидеть, в которого я могу даже не верить. – Он дал нам свободу! Вы же, запирающие двери на сотни засовов, боящиеся дотронуться до плодов земных, страшащиеся собственной тени, – вы давно уже рабы своих жутких фантазий! Вы – христопродавцы, и Господь как паршивых собах выгнал вас из собственной земли, осудив в позоре и страхе скитаться по лицу земли, не зная покоя. На вас и ваших детях – кровавое пятно, и вы никогда не смоете его со своих рук. Мы, акумы и назаретяне, сотворили этот мир, унаследовав его от Рима, и эта земля – наша!

– Вы не способны даже сохранить то, что с оружием в руках потом и кровью добыли ваши предки, – со злобной усмешкой отвечал коадъютор. – Вы забываете свои песни и говорите на каком-то варварском наречии. Ваши моды придумывают шлюхи и распространяют сводники, а ваша религия распалась на тысячу кусков, как разбитая тарелка. Ваши земли топчат завезенные вами рабы, и неужели вы надеетесь, что Всемогущий Творец отдаст мир таким ничтожным народам? Вы выродились, и, как бедных деревенских дурачков, вас могут развлечь только блестящие погремушки. Зачем вам сокровища, мадам? Чтобы Бурбоны или Стюарты потратили их на фейерверки? – язвительно закончил он, и в глазах его засветилась презрительная радость. – Кстати, у вас в предках не было монахов? Говорят, от них рождаются дети со склонностью к обличениям и распутству...

– Еще недавно вы производили меня от евреев, месье. В таком случае я сочетаю в себе лучшие качества тех и других.

– Кстати, мадам, вот вам еще один пример – ваш красавчик Рэли. Где те богатства, которые он мог приумножить, разумно распорядившись ими?

– Наверное, они где-то поблизости, – безмятежно ответила Лукреция и улыбнулась банкиру. – Во всяком случае, вам не меньше меня хочется в это верить. Видите те туманные берега справа? Это и есть Эспаньола.

– Без вас знаю, – огрызнулся Абрабанель. – Но мы-то плывем на Тортугу. Гнусное логово! Я не удивлен, что здесь правят французы. Это развратная нация...

– Ваши парфянские стрелы пропали втуне, Абрабанель, – холодно заметила Лукреция. – Я же не француженка. И вообще, вместо того чтобы язвить и ссориться, лучше бы поделились со мной своими идеями.

– Я? У меня нет никаких идей, сударыня! – раздраженно ответил Абрабанель. – Обстоятельства складываются таким образом, что мне остается только им подчиняться. С тех пор как вы появились на Барбадосе, все идет кувырком...

– Я так не считаю, – перебила его Лукреция. – Все идет как нельзя лучше, а если бы вы, мужчины, не ленились пользоваться своим рассудком, то мы бы давно добились всего, чего хотим. Посудите сами. Ваш друг возвращается из кампании, узнав о кладе на Эспаньоле, и рассказывает об этом вам. Я, в свою очередь, сообщаю вам о том, где и у кого спрятана карта этого клада...

– Хорошенькое дело! Где спрятана! А что это нам дало?! – презрительно воскликнул Абрабанель.

– Жаль, что вы не способны видеть дальше своего носа. Поражаюсь, как с таким ограниченным воображением вы заработали свои капиталы!

– Капиталы, сударыня, создаются трудом, а не воображением! А вот вас ваше воображение гоняет по всему Карибскому морю. И я, старый человек, вынужден скитаться вместе с вами, как бездомный бродяга... А вы ведь даже не можете быть уверены, что найдете на Тортуге своего Кроуфорда...

– Вот как раз в этом я уверена абсолютно, – отрезала Лукреция. – После всего, что случилось, ему больше негде быть. Он наверняка вернулся на остров, чтобы собраться с силами и подготовиться к походу, но если бы не ваше с Ван Дер Фельдом скудоумие и медлительность, мы могли бы перехватить его еще на Барбадосе.

Абрабанель не слонен был терпеть оскорбления, особенно от женщин, но на этот раз он предпочел пропустить их мимо ушей. У него были веские причины подозревать, что мадам Ванбъерскен права.

В ту ночь, когда они совершили налет на жилище сэра Кроуфорда, приключилось множество разнообразных событий, но ни одно из них не могло с убедительностью доказать голландцам, что они напали на верный след. Однако мадам Аделаида была убеждена, что все было сделано правильно и им только чуть-чуть не повезло. «Именно чуть-чуть, – настаивала она. – Испортили все мы сами». Сначала ее никто не желал даже слушать. Абрабанель был зол, как Вельзевул.

Его верный Хансен едва не лишился жизни, первым проникнув во двор. Некто ждал его там и встретил хорошим ударом по голове. Это была всего лишь дубинка, но Хансен до сих пор не мог подняться с постели без посторонней помощи. Врач, осмотревший его, заявил, что, будь такой удар нанесен в висок, старшему клерку уже не помог бы никакой доктор.