Николай II. Отречение которого не было - Петр Валентинович Мультатули

не место в армии. Желаю, чтобы впредь подобные ходатайства доходили до меня только в тех случаях, когда командующие армиями найдут нужным смягчение участи осуждённых. Николай»[637].

Так что Николай II был вполне способен применять жесткие репрессии в отношении врагов существующего строя. Но одно дело было казнить явных революционеров и мятежников, другое в условиях мировой войны обрушить подобные репрессии на людей, хотя и замешанных в заговорщических планах, но одновременно являвшихся столпами отечественной промышленности. Поэтому прямые аресты и тем более казни Гучкова или Коновалова были не только бесполезны, но и невозможны. Расправа с лидерами русского предпринимательства, даже замешанными в заговоре, повлекла бы за собой крах российской оборонной промышленности. Нужно было находить иные средства обезвреживания их преступной деятельности.

То же самое касается и роспуска Государственной Думы, за который так ратовали крайне правые и неосуществление которого до сих пор ставят Николаю II в вину. Мы знаем, что Николай II никогда не останавливался перед прерыванием занятий Государственной Думы, а то и перед её роспуском. Так было в 1906 году и в 1907 году, когда Дума была распущена указами Государя.

Характерно письмо императора Николая II председателю Совета министров П. А. Столыпину по поводу роспуска 2-й Государственной Думы. 2-го июня 1907 года Государь писал: «Я ожидал целый день с нетерпением вашего извещения о совершенном роспуске проклятой Думы. Но вместе с тем, сердце чуяло, что дело выйдет не чисто. Это недопустимо. Дума должна быть завтра в воскресение утром распущена. Решимость и твёрдость, вот, что нужно показать России»[638].

В письме министру внутренних дел Н. А. Маклакову 18 октября 1913 года царь поддерживает его предложение дать жесткий отпор думской оппозиции и пишет: «С теми мыслями, которые Вы желаете высказать в Думе, я вполне согласен. Это именно то, что им давно следовало услышать от имени моего правительства. Лично думаю, что такая речь министра внутренних дел своей неожиданностью разредит атмосферу и заставит г. Родзянко и его присных закусить языки. Если же паче чаяния, как Вы пишете, поднимется буря и боевые настроения перекинутся за стены Таврического дворца, — тогда нужно привести предполагаемые Вами меры в исполнение: роспуск думы и объявление Питера и Москвы на положение чрезвычайной охраны. Переговорите с председательствующим в Совете Министров об изготовлении и высылке мне указов относительно обеих мер. Также считаю необходимым и благонамеренным немедленно обсудить в Совете Министров статьи учреждения Государственной Думы, в силу которой, если Дума не согласиться с изменениями Государственного Совета и не утвердит проекта, то законопроект уничтожается. Это — при отсутствии у нас конституции — есть полная бессмыслица. Представление на выбор и утверждение Государя мнений и большинства и меньшинства будет хорошим возвращением к прежнему спокойному течению законодательной деятельности, и притом в русском духе»[639].

Как видим, никакой нерешительности по отношению к Думе император не проявлял. Почему же он не распустил её в 1915–1916 годах, когда она стала флагманом оппозиционной деятельности?

Как мы уже говорили в предыдущих частях нашего труда, «Прогрессивный блок» ждал от власти роспуска Думы для организации беспорядков, то есть это был именно тот план, который заговорщики попытались применить зимой 1917 года. Что это действительно так, убедительно подтверждается в секретном докладе начальника Охранного отделения Глобачёва в конце января 1917 года: «Представители руководящего думского большинства, — писал он, — сознательно и умышлено втягивая провокационным путём рабочие массы в возможность крупных уличных столкновений с чинами полиции и войсковыми нарядами — преследуют затаённую цель, формулируемую ими приблизительно следующим образом: «Распустить Государственную Думу и потом учинить над нами расправу Правительство, пожалуй, и постесняется, […] но, сможет ли то же Правительство учинить что-либо в отношении непослушной Думы после вероятного повторения событий 9-го января 1905 года»[640].

Николай II понимал, что роспуск Государственной Думы не только не опасен для оппозиции, но, наоборот, желателен для неё, что распускать Думу в условиях лета-осени 1916 года крайне опасно, так как вполне может привести к попытке оппозиции силой захватить власть в стране. Император справедливо полагал, что на роспуск Думы надо идти лишь в крайнем случае, так как момент для этого в летне-осенний политический период 1916 года был не удачным. На это можно было бы безболезненно пойти весной-летом 1917 года, после намечаемого успешного наступления на фронте, когда моральная обстановка внутри страны должна была коренным образом измениться, а популярность Верховной власти в народе резко возрасти.

Именно поэтому Николай II считал роспуск Государственной Думы самым крайним и очень опасным шагом. Б. В. Штюрмер на допросе Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства 14 июня 1917 года показал: «Намоем докладе о положении дела в Государственной Думе бывший Государь положил такую резолюцию, что не допускает прекращение занятий Думы, как только в самом крайнем случае? и предупредил, что «помните, что бы ни случилось, не принимайте решение, пока меня не вызовете»[641].

После убийства Распутина на имя императора и в Департамент полиции пошёл поток сообщений о покушениях, готовящихся на царскую чету, а также о грядущем дворцовом перевороте. Большая часть этих записок преследовала цель заставить Николая II пойти на резкие репрессивные меры внутри страны.

21 ноября 1916 года в Ставку в Могилёв на имя генерала Алексеева поступило следующее письмо: «Ставка. Его Превосходительству Начальнику Штаба генерал-адъютанту Его Императорского Величества Алексееву.

Генерал, Ваш повелитель в последний раз вступает на престол России, которую он погубил и опозорил. При первом появлении сюда его постигнет участь дяди Сергея Московского, с сыном Алексеем отдельно покончим. Даже с вами сведём счёты за призывы всех мальчиков и стариков»[642].

Осенью 1916 года из США на имя царя приходит новое предупреждение: «Царю России, Петроград. Внимание! 7улица, Успенский мост, Москва. 115 Невский проспект в нижнем этаже. 10 членов революционного комитета поклялись вас убить. Твой спасатель»[643].

В то же время ещё одна записка от анонима: «Дворцовому коменданту. В Ливадии Государыня будет убита. Если желает остаться живой, то может жить только в Царском»[644].

15-го января 1917 года дворцовому коменданту В. Н. Воейкову Департаментом полиции секретно сообщалось: «ВДепартамент полиции поступили сведения, указывающие на то, что в городе Витебске среди еврейского населения циркулируют крайне неопределённые слухи о том, что среди придворных лиц сформировалась группа, поставившая себе якобы задачей свергнуть с престола благополучно ныне царствующего Государя Императора, если же буде этот злодейский замысел не представится возможным осуществить, организовать на Священную особу Его Величества