Чужой среди своих 2 (СИ) - Василий Сергеевич Панфилов

Это не здоровое и безмятежное спокойствие, а спокойствие, натянутое, как струна, способное лопнуть в один момент, разбившись с хрустальным звоном о бетон советской действительности.

Справ от меня кто-то из ребят дёргается и ёрзает на стуле. Не сразу понимаю, что мальчишка беззвучно рыдает.

— Проходите, проходите, товарищи…

— … рассаживайтесь!

Деятели из Райкома и ГОРОНО (один чёрт разберёт, кто из них кто!), не скрываясь, дирижируют процессом. Педагоги даже не на подхвате, а так… хвостиками бегают, заглядывают в глаза с потерянным видом.

Но не все, не все… историчка, откровенно мной нелюбимая, сидит с поджатыми губами, и, видно, шипит на коллег и Ответственных Товарищей, не разбирая их по номенклатуре. Фронда!

— … судилище! — слышу, а может быть, угадываю со сцены, — Устроили тридцать седьмой! Мы ещё посмотрим…

… а милейшая Елена Дмитриевна только улыбается жалко, хотя казалось бы!

Нет, я никого не осуждаю, обстоятельства у всех разные, и характер — тоже. Просто…

Наконец, все расселись. Председательствующий, упитанный лысеющий мужчина лет пятидесяти, в роговых очках, одетый в хороший, явно не советского покроя костюм, как бы не из 200-й секции[ii] ГУМа, прокашлявшись, обвёл всех строгим взглядом.

— Товарищи! — начал он строгим голосом, и сказав несколько положенных слов, передал эстафету другому, менее ответственному товарищу. Сам же остался сидеть, даже не забронзовев, а зачугунев скверным памятником эпохи Развитого Социализма.

Слушаю внимательно, как никогда, а мозг пытается анализировать, думать, ловить малейшие интонации, но тщетно. Нечего ловить и анализировать.

Дежурный, абсолютно шаблонный набор трескучих фраз-конструкторов, безыскусно переставляемых опытными демагогами, но и публика — нетребовательная. Подготовленная.

— … ситуация в школе сложилась нездоровая, — зачитывает по бумажке очередной выступающий, — я бы даже сказал — либеральная!

— Вот суки! — громко высказался тот самый, красно-коричневый дедок, — Мы таких в ЧК живо в чувство приводили!

— Африкан Ильич… — мягко перебил его председатель, и далее всё пошло, как по накатанной. Мне показалось даже, что и реплика эта ничуть не самодеятельная. Вернее всего, престарелый чекист, таскающийся на заседания такого рода, как на работу, отыгрывает давно вызубренную роль, выдавая на-гора одну из заученных (и одобренных!) фраз.

— К нам поступали сигналы… — докладчик сделал многозначительную паузу — наверное, чтобы присутствующие прониклись этим многозначительным «Нам» без уточнения, — и мы не раз и не два просили руководство школы разобраться…

— … школа пропитана сионистским духом! — клеймит с места какая-то тётка, — Я бы даже сказала — душком! Вместо того, чтобы пресечь…

… и это уже обо мне, или вернее — о нас, и мы (внезапно!), это молодёжная сионистская организация…

' — Отягчающее… — холодит мысли понимание ситуации, — организация, это всегда — отягчающее!'

Звучат слова «Гехалуц», «Бейтар» и «Хагана», и я перевожу взгляд на безумно скалящуюся комсомольскую бульдожку, показывающую в оскале кривые зубы и бледные дёсны, и — торжество, ничуть не скрываемое.

В виске забилась венка, а в голове зашумело. Вспомнилось разом та нелепая история, когда Лев подошёл ко мне в школе, предлагая организовать некое подобие еврейской самообороны…

… необходимость в которой быстро сошла «на нет», и вся эта дурацкая история затихла, заглохла… казалось бы! А оказывается, нет!

' — Вот откуда сигналы… — неверяще подумал я, не в силах уложить в голове даже не само стукачество, а его торжествующую открытость, попытку сделать комсомольскую карьеру, идя по головам одноклассников и учителей. Не понимаю…

Наверное, я действительно чего-то не понимаю! Но… но как можно — вот так? Даже не подло, а… глупо!

Она, быть может, и воткнётся в эту среду, но все, решительно все будут знать, как Бульдожка начала карьеру! А сейчас не времена Павлика Морозова, и ценится не фанатизм, а конформизм. Умение договориться, гибкость позвоночника, и разумеется, принципиальная беспринципность!

Сдавать, тем более учителей… нет, не понимаю. Хотя я вообще многого в СССР — не понимаю, и не принимаю.

— … я не снимаю с себя ответственность, — это уже Павел, бледный и вялый, говорящий о самоотводе с поста комсомольского вожака.

Удовлетворили… оговорившись, чуть погодя и скороговоркой, что это, разумеется, дело школьной комсомольской ячейки! Но никто и не сомневается — удовлетворят.

Павел сел, понурый и такой нехороший, что ещё чуть, и в петлю! Ну да… он нацелился на комсомольскую и партийную карьеру, а тут — такое!

Какая, к чёрту, карьера… Теперь всё только через срочную службу в армии, через работу на заводе и учёбу на вечернем, и, почти наверняка — никаких партийных органов! В лучшем случае, лет через десять деятельного раскаяния и толики удачи, и уж точно — никакого старта со школьной скамьи!

Дальше — докладчик обтекаемо, но многословно рассказал о «Еврейском блицкриге», который (внезапно!) так сильно отдаёт фашистко-сионистским душком, что смердит на всю Москву! Да что там на Москву, на весь СССР!

— Кхм… — кашлянул чугунный председатель. Докладчик, только что неистовавший, разом осёкся, судорожно повернувшись всем телом к Ответственному Товарищу, и — тишина…

— Илья Яковлевич, это вы, пожалуй, увлеклись, — мягко попенял памятник, — Союз Советских Социалистических республик обладает могучим иммунитетом, и я не думаю, что делишки такого рода могут пошатнуть социалистический строй.

Илья Яковлевич, рассыпавшись в самопокаянии и рассыпав листы доклада, не сразу собрался, и пару минут посвятил уточнениям и дополнениям своих слов, а потом, уже без прежнего пыла, клеймил и бичевал ситуацию в целом, педагогический коллектив, родителей и почему-то — израильскую военщину. Я в его словах не нашёл хоть сколько-нибудь логики, но общественность, улавливая, по-видимому, привычные слова, кивает в такт и аплодирует, вполне довольная.

— … прямо скажем, товарищи, нездоровая ситуация, — аккуратно высказывается товарищ из ГОРОНО, — и мы, разумеется, не снимаем с себя ответственность! Недоглядели! Прямо скажем — общественная работа у нас поставлена недостаточно хорошо!

Затем он аккуратно размазал это «Мы» на школьную комсомольскую организацию, делая многочисленные реверансы в сторону райкомовцев; на педагогический коллектив школы; и на милицию, которая недостаточно хорошо ведёт профилактическую деятельность.

Немолодой майор, представляющий милицию, посмурнел и явственно скрипнул зубами, одарив представителя ГОРОНО ненавидящим взглядом, но смолчал.

— … многочисленные факты, кричащие о том, что часть советских граждан, очевидно, не желает быть таковыми, — зачитывает по бумажке тётка канцелярского вида, и по запинкам, да и по некоторым другим деталям, видно, что доклад этот она видит в первый раз.

Осёкшись на полуслове, она перевернула страницу и продолжила рассказывать, что посещения синагоги в Песах, это, оказывается, совершенно вопиюще!

— … так, Лебензоны организовали на дому курсы обучения ивриту, — шпарит тётка, не поднимая головы, — а Хаимович хотел поставить в школе миниатюры на идише, что, товарищи, совершенно недопустимо!

Не сразу понимаю, что это не наши, не школьные Лебензоны и Хаимововичи, и что в докладе всё собрано в