Сидоровы Центурии - Николай Симонов

— А где же ты был 9 мая? — продолжала допытываться супруга.

— Ездил в гости к любовнице, — ответил Сергей Сергеевич, не скрывая крайней степени своего раздражения.

— Так я и думала, — натужено всхлипнула Татьяна Михайловна и объявила о разводе.

— Слава Богу! — подумал Сергей Сергеевич и мысленно перекрестился.

Затем его уже бывшая супруга заявила, что завтра же ее в его квартире ноги не будет, но до этого он должен написать заявление о том, что он:

1) против развода не возражает;

2) не претендует на жилплощадь в московской квартире и находящееся в ней имущество,

3) обязуется добровольно уплачивать алименты несовершеннолетнему сыну Сергею в размере половины своей зарплаты.

В отношении первого и последнего пункта заявления Сергей Сергеевич не возражал. Но, вот, московскую квартиру и все, что в ней находилось, терять было жалко. Эта квартира досталась ему от его покойных родителей, и, хотя он из нее временно выписался, не было никаких формальных препятствий для того, чтобы вселиться в нее вновь. Пока он раздумывал, как ему ответить, Татьяна Михайловна сообщила ему о том, что она уже собрала свои личные вещи, которые оставались в его новосибирской квартире, и пожаловалась на то, что ей не во что их упаковать.

— Ладно, будет у тебя стильный чемодан марки "маде ин не наш" и соответствующее ему настроение, — обещал он ей, надумав пожертвовать ради такого случая чемодан Мари, в который она сложила его фамильные реликвии.

— Где же ты приличный чемодан, я не говорю, из натуральной кожи, а из кожзаменителя в Новосибирске найдешь? — спросила Татьяна Михайловна, вскинув свои выщипанные брови.

— Это — мои проблемы, — с таинственным видом сообщил Сергей Сергеевич, поблагодарил за кофе и яичницу, объявил, что ему пора, и собрался на выход. Почистив в прихожей с помощью бархотки свои новенькие полуботинки чешского производства, он собирался было открыть дверь, но в это время зазвонил стоявший на тумбочке для обуви телефон, и Сергей Сергеевич снял трубку.

Звонили из межгорода, уточняли номер телефона и фамилию абонента, а потом он услышал голос Зинаиды Ивановны Сидоровой. Из-за того, что она всхлипывала и причитала, было невозможно ничего понять, но затем заговорил мужчина, с которым Сергей Сергеевич до сей поры не общался, назвал себя отцом Евгения Сидорова и сообщил о том, что их Женя-Женечка умер. Далее, мужчина сказал, что похороны состоятся в среду, но в особом режиме, и пригласил Сергея Сергеевича приехать к ним в Тюмень на 40-й день вместе с Екатериной Шадриной, если она, конечно, пожелает.

— Спасибо Советской власти хотя бы за то, что, в отличие от 1938 года, родители невинно убиенных знают, где похоронены их сыновья, — сказал мужчина, и в тот же момент их разговор прервали короткие гудки.

Сергей Сергеевич сразу все понял. Он, конечно, сильно расстроился, пустил скупую мужскую слезу и, собрав нервы в кулак, отправился на работу. После скучного семинара, который он проводил для студентов-первокурсников, ни один из которых даже толком не подготовился, он направился в свою лабораторию. Там, в своем рабочем кабинете, он и разгрузил чемодан Мари: свитки пергамента он переложил в сейф, а все остальное — в ящики своего письменного стола. В лаборатории по причине обеденного перерыва никого не было, и он решил проверить, как действуют старинные магические предметы.

— На удачу Балтазара! — сказал он и вонзил кинжал в стену из железобетона.

Кинжал не сломался, а пронзил стену насквозь, как кусок масла. Искромсал бы Сергей Сергеевич, наверное, эту стену на куски, но вовремя одумался. Несущие конструкции трогать нельзя, иначе из здания получается складывающийся карточный домик.

— На удачу Балтазара! — сказал он и взглянул в янтарное зеркало.

По зеркалу пошла рябь, как на экране телевизора, и он увидел счастливо улыбающуюся Мари, которая посылала ему воздушные поцелуи. Зеркало на какое-то мгновение потускнело, а потом в нем стали возникать неясные образы. В какой-то момент Сергей Сергеевич опознал в одном из них печального Евгения Сидорова.

— Все в порядке, шеф! — хотел сказать ему он, судя по движению губ, но потом закрыл лицо руками, как будто ему было стыдно за что-то или за кого-то.

Янтарное зеркало сделалось совсем черным. Потом по нему пробежала белая рябь, после чего оно стало синим. И, вот, на этом фоне возникло изображение лучезарно улыбающегося Арнольда Борисовича Шлаги. А потом неожиданно включился звук, и Сергей Сергеевич услышал фанфары. Когда торжественная мелодия отзвучала, бес категории "Б" по кличке "Цензор" бодро отрапортовал ему о том, что в данный момент находится в городе Воронеже на заводе-изготовителе ЭВМ типа ЕС-1022 и пытается договориться с местными работниками о полной замене бракованных интегральных микросхем.

— Я им уже бочку спирта этилового выкатил, и они за это готовы не то, что микросхемы поменять, а душу свою заложить, — смеялся довольный бес.

Сергей Сергеевич напомнил Арнольду Борисовичу о финансовой дисциплине, — на что тот отреагировал показом фигуры из трех пальцев, и заявлением о том, что пока существует спирт, нет такой крепости, которую бы не взяли настоящие большевики. И только он это сказал, как зеркало стало тускнеть, и на нем появилась бегущая строка:

— Балтазар, Гаспар и Мельхиор предупреждают: "Общение с бесами вредит вашему здоровью".

— Кто же такой Балтазар?! — пытался вспомнить Сергей Сергеевич, и, не придя ни к какой версии, набрал номер домашнего телефона Рудольфа Германовича Шмидта. Звонок этот нужно было сделать по любому, — для того, чтобы поздравить фронтового друга его покойного отца с Днем Победы, — чего Сергей Сергеевич 9 мая сделать физически не мог, как в прямом, так и в переносном смысле.

Дядя Рудик оказался дома, и его извинения воспринял с некоторым недоумением, поскольку, по его словам, он хоть и контужен, но память у него совсем еще не отшибло, и он точно запомнил, что вчера они целый час общались по телефону.

— Ой! Наверное, я вчера вечером перебрал! Пора завязывать! — нашел выход из положения Сергей Сергеевич.

— Подожди, — засомневался Рудольф Германович, — может, это я что-то путаю, а ты на себя наговариваешь…

В конце концов, они сошлись на том, что повторное поздравление — не менее приятно, чем первоначальное, потому что 9 мая — праздник святой, и не сравнится ни с каким другим праздничным днем. И тогда Сергей Сергеевич спросил его насчет Балтазара. Рудольф Германович на минуту задумался и ответил, что у него есть три варианта ответа:

1) Так звали слугу Ромео в пьесе Шекспира "Ромео и Джульетта";