Неприкосновенный запас - Юрий Яковлев

Но все это не было чудом. Чудо было маленьким, прозрачным, хрупким. Это был ландыш. Как попал сюда житель весеннего леса? Как сумел он обмануть время, преодолеть стужу и зацвести в декабрьском городе, где вместо солнца светят лампочки?

Таня присела на корточки и стала разглядывать ландыш. Длинные листья с тонкими зелеными жилками. Стебель светло-зеленый, нежный и упругий. Цветы, похожие на капельки молока…

— Ландыш продается? — спросила Таня: ей все еще казалось, что это маленькое зимнее чудо не имеет цены.

— Продается, — спокойно ответила продавщица. — Плати деньги и забирай.

Таня бережно взяла в руки ландыш и спрятала его под куртку осторожно, чтобы не повредить соцветие и корни. Она вышла из магазина и зашагала по снежным улицам. Она шла в надежде встретить его. Сворачивала в какие-то переулки, пересекала площади, где мело, как в поле. И все всматривалась в лица прохожих. Все надеялась увидеть при свете фонарей серьезную складку между бровей и прищуренные глаза. Все ждала: вот-вот за поворотом покажется он. Но он так и не встретился ей.

Таня долго шла, прижимая рукой ландыш, чтобы он не замерз. Она согревала его, стараясь заменить этому живому существу весеннее солнце своим теплом. Потом она очутилась у здания школы. Было уже поздно. Свет в доме не горел, но несколько окон еще светилось.

Таня сразу подумала о Михаиле Ивановиче. Она почему-то вспомнила его слова: «Это не я… Это уже другой. Того убили и сбросили в противотанковый ров…»

Интересно, каким был тот? Наверное, он не был Зубром, а высоким, худым, с серьезной складкой между бровей. На нем была выцветшая гимнастерка и ржавые бинты.

Некоторое время Таня в раздумье стояла перед школой, прижимая рукой ландыш. Потом поднялась по ступенькам.

— Тетя Паша, Михаил Иванович здесь? — спросила она нянечку, которая пила чай из блюдца.

— Давеча был здесь…

— Я посмотрю его пальто.

— Посмотри.

Таня вошла в учительскую раздевалку и сразу увидела бурую, порядком засаленную дубленку. Это была его дубленка. Шкура Зубра.

Таня достала из-за пазухи ландыш и осторожно положила цветок в глубокий карман шубы учителя.

— Только не говорите, что я заходила, — сказала Таня.

— Ладно уж, — отозвалась старушка, наливая чай в плоское блюдце.

Таня быстро скрылась за дверью.

…Меняются теплые течения. На смену одному приходит другое. Оно так же подхватывает тебя у ворот дома и так же легко и просто несет тебя мимо других домов, через другие перекрестки. И тебе не надо задумываться, где поворачивать, где идти прямо. На помощь приходят трамваи и троллейбусы. Они, как корабли, плывут по течению.

Старое течение приводило Таню в школу. Новое выносит ее к круглому зданию цирка.

Таня приходила в цирк пораньше, чтобы успеть до прихода Викторины Сергеевны начистить порцию рыбы. Она распахивала двери, включала свет. Лель поднимал голову и, моргая, привыкал к свету. Он издавал скрипучий звук. Он приветствовал Таню. И сразу три головы просовывались между прутьев.

Таня открывала холодильник. Доставала оттуда бак с рыбой. Надевала фартук и вооружалась ножом. Она быстро очищала три серебряные тушки, а морские львы на это время превращались в морские камни: они застывали в томительном ожидании. Таня бросала им по рыбке. Камни оживали. Начинался новый день.

В это утро Танино внимание привлек странный звук. Он напоминал плач ребенка. Таня механически вытерла руки о фартук и вышла в коридор. Теперь звук доносился отчетливей. Он был похож на непрерывный жалобный вой. Таня пошла на звук. Она быстро шла по полутемному коридору и вскоре очутилась на манеже.

На манеже было двое: дрессировщик Эрозин и медвежонок. Дрессировщик бил маленького медведя длинным бичом, а тот пятился, отворачивая морду от свистящих ударов.

Таня замерла у края манежа. Ей показалось, что хлыст не зажат в руке дрессировщика, а как бы является продолжением руки.

Манеж был освещен, а полукруглые, уходящие к потолку ряды кресел тонули во тьме. И Тане показалось, что они заполнены зрителями. Что сотни людей, затаив дыхание, смотрят на медвежонка и слушают этот полный боли и отчаяния вопль.

Таня не выдержала, она бросилась на манеж мимо человека, машущего рукой-хлыстом, и закричала:

— Не смейте!

Она бежала к медвежонку, как кидаются на помощь маленькому беззащитному существу. Она забыла, что он дикий, обиженный зверь. Что человек уже убил хлыстом все теплое и живое, что теплилось под этой косматой шкурой.

Дрессировщик успел схватить Таню за руку и с силой отшвырнул ее в сторону. Таня упала в мягкие опилки.

— Сумасшедшая девчонка! Убирайся вон!

Таня вскочила на ноги и снова крикнула:

— Не смейте!

— Сейчас же убирайся вон! Не мешай мне работать!

Стояла оглушительная тишина. Только стон медвежонка прервал ее.

Если бы огромный круглый зал был заполнен людьми и если бы эти люди пришли сейчас на помощь Тане!.. Но зал был пуст. И это пустота сейчас внушала страх и отчаяние.

Таня бежала по коридорам. Она бежала и кричала:

— Все на манеж!

Никто не откликался. Цирк был пуст.

Вдруг Таня услышала за спиной голос:

— Что случилось, рыжая команда?

— Викторина Сергеевна… там… он… избивает…

— Кто избивает? Кого? Говори внятно.

— Эрозин… медвежонка… Идемте скорей.

— Негодяй, — тихо произнесла морская львиная мама.

Когда они вошли в зал, там уже собралось несколько человек. Вероятно, Танин сигнал долетел до тех немногих служащих, которые были в цирке.

Эрозин уже не бил медведя. Он кричал на собравшихся людей:

— Не ваше дело! Уходите! Уходите!

— Игорь Садыкович, так нельзя, — говорил старый пожарный, одетый в нескладные брезентовые доспехи.

— Иди-иди, туши-гаси, — огрызался Эрозин.

И тут в разговор вмешалась Таня:

— Вы не смеете, — кричала она, — это советский цирк!

Эрозин взорвался.

— Опять ты! Скажи спасибо, что я спас тебе жизнь! Тебя бы медведь отделал будь здоров как. Надо было не удерживать тебя. — И тут он закричал всем: — Если эта девчонка такая слабонервная, то пусть она убирается из цирка! И нечего устраивать общее собрание… Я заслуженный…

Он захлебывался от злости. Викторина Сергеевна подошла к Тане и тихо сказала:

— Пойдем, рыжая команда.

И они пошли по длинным коридорам к своим питомцам.

— Он не будет больше бить? — спросила Таня.

— Не будет.

Дрессировщица все еще держала Таню за руку. Потом она оглядела свою помощницу и сказала:

— А ты девка что надо! Из тебя выйдет человек.

Да здравствуют рыжие неудачливые люди! Которые суют нос куда их не просят и готовы подставить себя под удар, когда надо защитить слабое существо, которые до последнего бьются с несправедливостью. Их вечно заносит в сторону. И когда занесет, они уже не могут остановиться и ударяются.

Но они не отступают и не хнычут. Они переносят гонение подлецов и не складывают оружия.

Да здравствует рыжая команда! Все рыжие команды! И вообще рыжий — это не цвет волос. Это цвет характера.

…Таня стояла перед закрытой дверью и тихо плакала. Она уперлась локтем в дверь, а лицо спрятала в согнутую руку. На лестнице было тихо, и каждый звук усиливался, становился гулким, как в ущелье. Таня тихо всхлипывала.

Когда нет подходящего человека, у которого можно поплакать на плече, плачут прислонясь к деревянной двери. Дверь хотя не утешает, но зато не сует в нос рецепты, как надо жить, и не читает морали. У двери куда больше такта, чем у некоторых людей.

Таня оторвала лицо от руки и начала легонько поглаживать дверь. Дверь щербатая. Ее давно не красили, и на ней сохранились отметины, которые Таня делала, когда была девочкой. Каждый год после лета. Сейчас эти отметины достают до локтя, до плеча, до уха. Так Таня росла. И вот выросла.

За спиной послышалось покашливание. Таня быстро обернулась. На лестничной площадке стоял Зубр. Выпуклые глазные яблоки уставились на Таню. Из-под шапки торчали темные космы волос. При тусклом свете лестничной лампочки девушка не сразу узнала его.

— Здравствуйте, — тихо сказала Таня.

Михаил Иванович сел на подоконник и поманил Таню коротким пальцем.

— Садись, — сказал он хриплым голосом.

Таня послушно села рядом.

— Рассказывай, — приказал он.

— Что… рассказывать?

— Рассказывай, как подожгла дом.

Ей очень не хотелось говорить о доме. Ей вообще не хотелось говорить о той жизни. Но Михаил Иванович просил.

— Значит, взяла спички, — нехотя сказала Таня. — И подожгла. Вот и все.

— И дом сразу вспыхнул?

— Нет, он разгорался медленно. — Таня начала входить в свою роль. — Сперва загорелся первый этаж. Потом второй, потом…

— Третий, четвертый, пятый, — подхватил Михаил Иванович. — Только ты упустила одну деталь.

— Какую?

— Маришу.

— Ах, да, Маришу, — не сдавалась Таня. — Я подожгла дом, а там была Мариша… Что вы на меня так смотрите?.. Я вынесла Маришу… Откуда вы знаете про Маришу?