Двадцатое июля - Станислав Рем

— Расскажите, как умер наш фюрер, — неожиданно произнес Борман.

Гиммлер побелел. Такого удара он никак не ожидал.

— Когда я вылетал из Ставки…

— …он был мертв, — прямолинейно закончил фразу за рейхсфюрера любимец Гитлера.

— Откуда вам известно?

— Генрих, — Борман устало посмотрел на собеседника, — мне многое известно. И даже немножко больше, чем «Хромому» и «Борову».

«Ублюдок», — подумал Гиммлер и тут же прикусил язык. Последняя фраза его насторожила. Что могла знать «тень» Гитлера конкретно о нем?

— Итак… — Борман постучал пальцами по столешнице, выказывая нетерпение.

Гиммлеру ничего более не оставалось, как лишь рассказать о последнем дне жизни Адольфа Гитлера. Буквально по минутам. Правда, не забывая вставлять в повествование фразы о собственной стоической, нелегкой и значимой роли. Разумеется, несколько преувеличенной.

Рейхслейтер слушал внимательно, иногда в задумчивости потирая кончик носа. Гиммлер изрядно удивился бы, если б узнал, что глава партийной канцелярии действительно очень внимательно слушает его.

Борман никогда не отличался сентиментальностью, однако сейчас он неожиданно для самого себя почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза и заставляют их предательски блестеть. И неудивительно. Последние три года он не отходил от Гитлера ни на шаг, превратившись в его настоящую тень. Когда рейхслейтеру впервые донесли о готовящемся покушении, первым желанием стало рассказать обо всем канцлеру. Но, тщательно взвесив все позиции, он пришел к выводу, что все должно течь так, как задумано. Кем? Вопрос второстепенный. Летом 1944 года фюрер стал нужен Мартину Борману мертвым. Война шла к концу, а потому каждый теперь был сам за себя. Авторитет фюрера мог сыграть с ним злую шутку. И полков-ник Штауффенберг услышал его желание.

— Фюрер умер как солдат, — произнес Гиммлер в заключение. — На поле боя. От вражеской руки.

— Да, Генрих. Я с вами согласен.

Гиммлер терпеливо ждал продолжения беседы. Теперь настала очередь Бормана рассказать о минувших сутках. И рейхслейтер не заставил себя ждать.

— Генрих, вам известно, что сегодня ночью Адольф Гитлер выступил по радио?

— По Берлинскому радио, — уточнил рейхсфюрер.

— Верно, — неохотно подтвердил партийный лидер.

— Я даже знаю, кем была зачитана эта речь.

— Что ж, значит, мы с вами можем говорить предельно откровенно. Итак, на данный момент мы стоим перед дилеммой: как нам продолжать вести внешнюю и внутреннюю политику Германии? Вы согласны?

— В некоторой степени.

— Но смерть Гитлера, даже если бы о ней сообщили массам, ничего бы, согласитесь, не решила. Даже наоборот: подобного рода известие привело бы нацию к катастрофе. У нас просто не было выхода, кроме как сделать подмену двойником. Но, повторяю, исключительно ради спасения рейха.

«Врешь, — мысленно отрезал рейхсфюрер. — Бургдорф до сих пор не найден, вот ты ко мне и приехал. Был бы двойник у тебя в руках — ты вел бы себя иначе. А теперь плетешь тут словесные кружева лишь с одной целью: хочешь выведать, не у меня ли Бургдорф».

— Предположим, рейх мы спасли. И что будет после… — Гиммлер специально не закончил фразу: многоточие его вполне устраивало.

— То же, что было и до. — Борман поднял на собеседника тяжелый взгляд. — Германия должна продолжать дело фюрера. Независимо от того, жив он или мертв. К тому же с мертвым Адольфом Гитлером, но при нашем завуалированном руководстве она будет делать это значительно качественнее. И нет никакой разницы, кто именно стоит у микрофона, позирует перед объективом или выступает на митинге. Главное, кто стоит за данной фигурой. К тому же, как ни кощунственно это звучит, у нас после покушения появился один очень большой плюс: восставший из пепла фюрер. Даже живой Гитлер, начиная со Сталинградской трагедии, не имел такого грандиозного успеха, какой он получил после смерти. Теперь наш фюрер есть не что иное, как божество. Я не прав?

— Слишком много людей видели мертвого фюрера, — сделал попытку урезонить собеседника Гиммлер.

— Но ведь кто-то же помог Штауффенбергу пронести бомбу? Забыть проверить портфель? В конце концов — перенести совещание в новый бункер? Эти люди должны быть наказаны. И будут наказаны. Так что узкий круг лиц, осведомленных о кончине фюрера, за сутки сократится до очень узкого. Ограниченного только самыми верными людьми.

«Что он имеет в виду? — Спину Гиммлера до самого копчика атаковали крупнокалиберные мурашки. — Что я не попаду в тот круг? Или наоборот? Что у него есть на меня? А если Мюллер соврал и документы свозили не к Герингу, а к нему, Борману? Вон как уставился, упырь. Будто гипнотизирует…»

А рейхслейтер в тот момент думал о другом. «Нельзя, — размышлял он, — нельзя отдавать всю основную власть Герингу. Ее следует поделить между Хайни, «Боровом» и «Хромым». И не откладывая. Пусть я снова буду «тенью фюрера». Точнее, «тенью двойника». Но именно это мне и нужно, пока они будут грызться за кости фюрера.

А потому Гиммлер нужен мне как союзник. При всей полноте нынешней власти».

— Кстати, — первым прервал паузу Борман, — вы с Герингом еще не виделись?

— Нет, — моментально отреагировал рейхсфюрер. — Но сразу после нашей с вами встречи намереваюсь поехать к нему.

— Будьте готовы к разного рода неожиданностям. — Гиммлер насторожился. А Борман продолжил: — К примеру, хочу предупредить, что у нашего Германа появилось страстное желание взять под контроль все работы над новым оружием.

— Но, — губы Гиммлера сложились в робкую улыбку, — мне этот контроль доверил сам фюрер.

— Фюрер мертв. А Геринг — его правопреемник. Так что в его желании изменить некоторые старые приказы определенная доля логики имеется.

«Интересно, — мелькнула мысль в голове рейхсфюрера, — когда им стало известно о смерти Гитлера? Слишком уж многое они успели перетряхнуть — за несколько часов с таким объемом работы не управиться. Выходит, у них имелись сообщники в Ставке. Если останусь в седле, видит Бог, испепелю…»

— Геринг не знаком со спецификой работы над новым оружием, — вернулся к теме разговора Гиммлер.

— Вы тоже не были знакомы и тем не менее справлялись. А он все-таки летчик. — («В отличие от тебя, агронома», — чуть было не вырвалось у Бормана.) — Но мне, признаться, тоже не нравятся некоторые скоропалительные решения наших друзей. Достаточно сказать, что Геббельс не на шутку заинтересовался партией. Как вам известно, со мной наш министр пропаганды срабатывался в последнее время крайне неохотно. А потому я сделал для себя вывод, что в какой-то степени я на вашей стороне. Простите, что не полностью, но тем не менее. В этой истории больше всех пострадали мы с вами. Вы и я. Вы — потому что наверняка лишитесь некоторых своих прежних полномочий. Я — потому что уже потерял уверенность в завтрашнем дне. Нет никаких гарантий, что тот же самый Геббельс не захочет сместить меня с поста в самое ближайшее время. А потому, Генрих, у меня к вам есть предложение.