Таинственные расследования Салли Локхарт. Рубин во мгле. Тень «Полярной звезды» - Филип Пулман

– Салли, – сказал он наконец, – может, переедешь к нам, на Бёртон-стрит?

Она выпрямилась.

– Мы с тобой уже это обсуждали, Фред. Мой ответ – нет. В любом случае…

– Это был не тот вопрос, Салли. Я больше не прошу тебя стать моей женой – об этом можешь забыть. Я думаю о Нелли Бадд. Если женщин, связанных с этим делом, бьют по голове, я хочу, чтобы ты была поближе ко мне, вот и все. Тебе будет гораздо безопаснее на Бёртон-стрит, и к тому же…

– Спасибо, я и здесь в полной безопасности, – перебила его Салли. – У меня есть Чака и заряженный пистолет. Меня не нужно сажать в башню и охранять.

Она ненавидела себя за этот тон – раздраженный, занудный и самодовольный. Еще даже не открыв рот, она уже знала, что будет дальше, – и боялась. Но остановиться не могла.

– Не глупи, – отрезал Фредерик и тоже выпрямился. – Я говорю не о том, чтобы стеречь тебя как чертову принцессу из сказки. Твоя жизнь в опасности. Само собой, ты можешь работать и ходить, куда хочешь, и у тебя есть собака, и ты со связанными за спиной руками выбьешь пулей сигарету у мухи изо рта…

– Меня твой сарказм не впечатляет. Если больше тебе сказать нечего…

– Что ж, тогда послушай голос разума. Эти люди почти убили Нелли Бадд. Возможно, им это даже удалось. Они уничтожили бизнес мисс Как-ее-там. Ты правда думаешь, что они не заинтересуются тобой – особенно после взбучки, которую мы им устроили? Бог ты мой, женщина, да они будут просто счастливы! Беллман уже угрожал тебе…

– Я могу сама себя защитить, – твердо сказала она. – И мне точно не требуется твое разрешение, чтобы работать и ходить, куда вздумается, как ты изволил выразиться…

– И вовсе я не это имел в виду. Я такого не думал и не говорил. И если ты нарочно искажаешь мои слова…

– Я ничего не искажаю и все понимаю правильно! Я отлично знаю, что ты на самом деле имел в виду…

– Ничего ты не знаешь! Иначе не стала бы говорить об этом в таком тоне…

От их воплей проснулся Чака. Он перевернулся на брюхо, поднял голову, посмотрел на Фредерика и тихо зарычал. Салли машинально погладила его по голове.

– Вряд ли ты понимаешь, как звучат твои слова, – сказала она уже тише, глядя не на него, а в огонь, и чувствуя, как горькое упрямство заковывает ее в броню. – По-твоему, меня нужно защищать и нянчиться со мной. Я не такая, Фред. А ты в упор этого не видишь… и я задаюсь вопросом, а видишь ли ты меня вообще?

– Ты считаешь меня болваном, – процедил он, и на этот раз в его голосе звучала настоящая ненависть. – В глубине души ты думаешь, что я ничем не отличаюсь от других мужчин. Нет, мало того! Дело не только в мужчинах. Ты думаешь, что я такой же, как все, – мужчины, женщины, не важно. Есть только ты – и все остальные, и все мы тебя недостойны…

– Неправда!

– Еще как правда.

– Я серьезно отношусь к своей работе, и мне не свойственны легкомыслие и игривость, но разве это значит, что я смотрю на тебя свысока?

– Да, все время. Все время! Ты хоть представляешь, Салли, какая ты неприятная особа? В лучшие свои моменты ты просто великолепна, и я очень тебя за это любил. А в худшие ты всего лишь самодовольная, лицемерная, снисходительная стерва.

– Я – снисходительная?!

– Да ты сама себя послушай! Я предлагаю тебе помощь, как равный равному, проявляю заботу и уважение… Да, из самой искренней приязни, а ты бросаешь мне их обратно в лицо! И если это не гордыня…

– Ты сейчас не обо мне говоришь. Ты говоришь о какой-то своей глупой фантазии на мой счет. Повзрослей уже, наконец, Фредерик!

Его лицо изменилось. Выражение, которому трудно было подобрать определение, мелькнуло в его глазах и исчезло, как будто в душе у него что-то умерло. Она в ужасе протянула к нему руку, но было слишком поздно.

– Мы доведем до конца это дело, – спокойно произнес он, вставая и беря трость. – И на этом, я думаю, поставим точку.

Она тоже встала, шагнула к нему, но он развернулся и ушел, ни слова не говоря и даже не взглянув на нее.

В тот же вечер, когда Салли смотрела на пепел в своем камине и поминутно бралась за новое письмо Фредерику, но тут же понимала, что перенести слова на бумагу ничуть не проще, чем произнести их, а потом, отчаявшись, бросила это занятие, уронила голову на руки и разрыдалась… Когда Фредерик марал страницу за страницей рассуждениями, догадками и версиями, рвал и принимался возиться с новенькой американской камерой, но тут же выходил из себя и швырял ни в чем не повинную технику в угол… Когда Уэбстер Гарланд с Чарльзом Бертрамом курили и пили виски, и говорили о светотени, желатине, коллодии, калотипиях, затворных механизмах и бумажных негативах… Когда Джим, морщась от боли и изнывая от любви, путался в партитуре, тянул не за те веревки, ронял лестницы и, глядя невидящими глазами перед собой, безропотно сносил потоки брани, которыми обливал его распорядитель сцены… Когда Нелли Бадд лежала без чувств на узкой больничной койке, а рядом стояли цветы, принесенные Фредериком… Когда леди Мэри, молчаливая, совершенная и несчастная, пыталась дожить до конца бесконечного званого ужина… Когда Чаке снились Салли и охота, и снова Салли, и кролики, и Салли… – в это самое время некий мужчина постучал в некую дверь в Сохо и стал ждать, когда его впустят.

Это был очень молодой человек, нарядно одетый и весьма энергичный. Он был в вечернем костюме, словно явился сюда из оперы или со званого обеда, в руках держал трость с серебряным набалдашником и выстукивал ею о порог ритм популярной песенки.

Наконец дверь отворилась.

– А, вот и вы, – сказал мистер Уиндлшем. – Входите, входите.

Отступив в сторону, он пригласил гостя внутрь. Этим офисом мистер Уиндлшем пользовался для дел, которые не должны были вывести случайного наблюдателя на Балтик-хаус. Тщательно заперев дверь, он провел молодого человека в натопленную и ярко освещенную комнату, где только что сидел, читая роман.

– Плащ и шляпу, мистер Браун?

Тот разделся и сел, без особого любопытства бросив взгляд на раскрытую книгу.

– «Как мы теперь живем», – пояснил хозяин. – Энтони Троллоп[17]. Очень милая книжка о финансовых спекуляциях. Вы любите романы, мистер Браун?

– Нет, я не особенно увлекаюсь чтением, – отозвался гость.

У него был необычный голос. Уиндлшем не узнал акцент – ни в одной из известных ему областей, ни в одном слое