Сэр Найджел. Белый отряд - Артур Конан Дойль

какую честь я заслужил, коли мы отступили? Но сейчас не время, Рауль, говорить о моих никчемных делах. Если мы все-таки возьмем замок и я покажу себя достойно, вот тогда и это, быть может, будет чего-то стоить.

Француз приподнялся, словно в приливе новых сил — что часто служит странным предвестием смерти.

— Ты обретешь свою леди Мэри, Найджел, и подвигов совершишь не три, а семидежды три, и во всем христианском мире не отыщется человека благородной крови, которому останутся неизвестны твое имя и твоя слава. Так говорю я, Рауль де ла Рош Пьер де Бра, умирая на поле чести. А теперь поцелуй меня, милый друг, и помоги мне лечь, ибо тьма смыкается вокруг меня и смерть рядом.

Сквайр бережно опустил голову товарища на землю, но за миг до этого кровь хлынула изо рта юноши и душа его отлетела. Так умер отважный французский оруженосец, и Найджел, стоя на коленях рядом с ним во рву, вознес молитву, прося Господа, чтобы и ему был ниспослан конец столь же благородный и достойный.

Глава XXI

Как второй вестник явился в Косфорд

Под покровом ночи раненых подняли изо рва, а почти у самых ворот поставили дозором лучников, чтобы они воспрепятствовали попыткам подправить их. Найджел, мучимый горем из-за смерти друга, собственной неудачей и страхом за Эйлварда, прокрался назад в лагерь, но чаша его испытаний еще не переполнилась — там его ждал Ноллес, и каждое его слово было как удар хлыста. Кто он такой, зеленый оруженосец, что посмел повести за собой солдат без приказа? Вот к чему привела глупая страсть к рыцарским подвигам — сгубила двадцать человек без всякой пользы. Их кровь на его руках. Чандос узнает о его безумствах. Пусть убирается в Англию, как только замок будет взят.

Так жестоко говорил Ноллес, и Найджел испытывал тем большую горечь, что признавал справедливость его слов и знал, что Чандос сказал бы то же самое, хотя, быть может, и более мягко. Он выслушал в почтительном молчании, как повелевал ему долг, а затем поклонился своему суровому наставнику, ушел на край лагеря, кинулся на землю среди кустов, уткнулся лицом в ладони и отчаянно разрыдался — столь жгучих слез он никогда еще не проливал. Все его тело болело от ожогов, от десятков полученных ударов, но дух в нем был настолько сильнее плоти, что телесные страдания казались ему ничем в сравнении со стыдом и печалью, разрывавшими его сердце.

Затем самая, казалось бы, малость изменила ход его мыслей и принесла ему некоторое утешение. Он снял железные рукавицы, и, когда стаскивал левую, пальцы его коснулись браслета, который Мэри застегнула на его запястье, когда они стояли на холме Святой Екатерины у Гилфордской дороги. Ему вспомнились слова, искусно вплетенные в золотую филигрань: «Делай что должно, что бы ни случилось — вот закон рыцаря».

Девиз этот эхом отдавался в его усталом мозгу. Да, он поступил согласно велению долга, как ему казалось в ту минуту. Правда, обернулось это скверно, однако человеку свойственно ошибаться. Возьми он замок, Ноллес, конечно же, простил бы и забыл все остальное. А если он его не взял, так не по своей вине. Сделать больше не мог бы никто. Мэри, будь она там, наверное, одобрила бы его рвение… Он уснул, и над ним наклонилось ее смуглое лицо, полное гордости за него и жалости. Она протянула руку и коснулась его плеча… Найджел вскочил, протирая глаза, ибо в сон, как порой бывает, вплелась явь, и кто-то действительно наклонялся над ним в темноте и тряс его за плечо. Но только нежный голос и ласковое прикосновение леди Мэри внезапно превратились в хриплый бас и жесткие пальцы Черного Саймона, беспощадного воина из Нориджа.

— Ты ведь сквайр Лоринг? — сказал он, приблизив к нему свое лицо почти вплотную.

— Он самый. Чего ты хочешь?

— Я обшарил весь лагерь и не нашел тебя, но потом увидел возле этих кустов твоего приметного коня и сообразил, что ты где-то рядом. Мне надо поговорить с тобой.

— Говори.

— Лучник Эйлвард мой друг, а по Божьему соизволению своих друзей я люблю так же горячо, как ненавижу своих врагов. Он твой слуга, и, по-моему, ты его тоже любишь.

— Еще бы мне его не любить!

— Значит, сквайр Лоринг, у тебя и у меня есть больше причин постараться для него, чем у всех прочих. Они ведь думают теперь только о том, как взять замок, а не о том, как выручить тех, кто там томится. Неужто ты не понимаешь, что барон-разбойник, чуть дело обернется против него, перережет горло пленным? Он же знает, что ему все равно пощады ждать нечего. Так или не так?

— Клянусь святым Павлом! Об этом я не подумал.

— Я был рядом с тобой, когда ты рубил внутренние ворота, — продолжал Саймон. — Но когда мне показалось, что они поддаются, я сказал про себя: «Прощай, Сэмкин! Больше я тебя не увижу». У этого барона в сердце одна желчь, как и у меня. А по-твоему, отдал бы я своих пленных живыми, коли бы меня принуждали? Нет и нет! Останься этот день за нами, для них он стал бы последним.

— Пожалуй, ты прав, Саймон, — сказал Найджел, — и такая мысль должна смягчить наш стыд. Но если мы их не спасем, взяв замок, значит гибель их предрешена.

— Может, так, а может, и не так, — медленно ответил Саймон. — Сдается мне, что, возьми мы замок врасплох, они не успеют расправиться с пленными.

Найджел наклонился к нему и крепко сжал его локоть:

— Ты что-то придумал, Саймон! Открой мне свой план.

— Я хотел рассказать сэру Роберту, да только он готовится к завтрашнему штурму и от своего намерения не отступит. План-то у меня есть, а вот хорош он или плох, сказать не могу, пока не дойдет до дела.