Странствие Кукши. За тридевять морей - Юрий Вронский

– А где она, эта летопись?

– Хранится у наших жрецов в пещере.

– Ты ее видела?

– Нет. Мне про нее жрецы сказывали, чтобы я своих предков знала. Жрецы-то ее наизусть помнят. Они говорят, что я последняя из Киева рода.

– Как же ты пойдешь за него, коли ты его ненавидишь?

– А я и не пойду. Лучше умереть! – Вада невольно трогает нож на поясе. – Я хочу, чтобы ты убил его. Убил же ты Свана! Теперь убей Оскольда. В Киеве многие хотят его смерти. Нужен только человек, который откликнется на это как на зов судьбы. Его поддержат. Этим человеком будешь ты. Я объявлю, что я тебя выбрала, и ты женишься на мне. И тебя провозгласят Киевским князем. Верь мне, так и будет. Кто убьет Оскольда и женится на мне – тот доблестный муж и законный князь. Законнее все равно нет.

Кукша с Вадой бредут на север от Оскольдова города. Путь их лежит через дубраву, где высоченные вязы перемежаются с могучими дубами, под сенью этих великанов пышно разросся лещинный подлесок. Орехи давно уже поспели, Кукша с Вадой подбирают их и чистят. Всякий знает: если уж начал есть орехи, от них трудно оторваться, съел один и неудержимо хочется еще…

Вслед за Вадой Кукша спускается в глубокий овраг, по дну которого течет чахлый ручеек. Вада говорит, что, когда нет засухи, это хороший полноводный ручей с прозрачной студеной водой, весной в него даже заходят нереститься щуки. Перейдя ручей, они поднимаются едва заметной тропой по крутому склону, им помогают заросли ольхи, черемухи и лещины – в самых крутых местах можно держаться за ветки.

– А теперь мы лезем уже не по склону оврага, – сообщает Вада, – а по земляному валу.

Кукша не замечает разницы – та же крутизна и те же заросли, здесь такие большие черемуховые деревья, каких он прежде не видывал, хотя дома над рекой Тихвиной черемухи видимо-невидимо. Он немного устал, но ему приятно, что Вада как будто забыла о его нездоровье.

– Когда ждут прихода врага, – продолжает Вада, – все эти кусты и деревья вырубают под корень. А вот и крепость. Смотри-ка, совсем обвалилась!

Кукша задирает голову. По верху земляного вала, который они почти одолели, тянутся городни – срубы, стоящие вплотную друг к другу и наполненные землей. Крепость и вправду сгнила и пообвалилась, там и сям висят бревна, подгнившие с одного конца. Кровля, прикрывавшая заборола[153], рухнула, повалились кое-где и сами заборола. Еле держатся покосившиеся бревенчатые башни.

Они с Вадой забрались наверх без особого труда. А когда-то это были высокие грозные стены, неприступные для врага. Кукше нетрудно представить себе, как они выглядели в те времена. Много лет тому назад он видел подобные в Ладоге, только заново отстроенные и золотистые, ему даже довелось испытать на собственной шкуре их высоту и крутизну…

Оказавшись наверху, Кукша огляделся, и у него даже дух захватило и закружилась голова – не от слабости и усталости, а от бескрайнего простора, который явился глазам. Как на ладошке, он видит и Угорьско, и Печерьско, и Берестово, и какие-то безымянные для него селения, укрепленные и неукрепленные, и Торг на Подоле, и длинный ряд кораблей в затоне Почайны, и за всем этим широкий сияющий Днепр с продолговатыми песчаными островами, а за Днепром – желтоватые выкошенные луга и множество крохотных стогов, на которых отсюда не разглядеть дремлющих тетеревятников, а дальше – дремучие зеленые леса, уходящие в неведомую дымчатую даль. Там земля сливается с небом, так что и не отыскать уже овиди…

Бескрайние леса исполнены величия и тайны, у Кукши даже возникает сомнение: неужели он сам недавно охотился и чуть не погиб в этом величавом и таинственном пространстве? И убил там прекрасного, ни в чем неповинного тура?

Вада глядит на него с таким выражением на лице, будто она сама сотворила то, что он сейчас видит, и готова, не раздумывая, подарить ему все это, стоит ему только пожелать…

– Если ты убьешь Оскольда, – говорит она, – ты станешь князем над всем этим – и над Киевом, и над всеми землями, что платят дань Киеву.

Не дождавшись ответа, Вада продолжает:

– Я даже крещусь в твою веру, чтобы стать твоей княгиней.

У Кукши снова кружится голова, но уже не так, как кружилась только что. Он испытывает странное сладкое волнение, какого никогда прежде не испытывал. Да, да, думать об этом сладко! Но и страшно… Сколь велик, однако, соблазн, как приятно кружится голова! Не это ли и зовется искушением, не об этом ли говорится в Евангелии?.. Кукша чуть слышно бормочет по-гречески:

– Отойди, сатана!

И сам отходит от края, чтобы не сверзиться со стены. Он чувствует, что в нем что-то сдвинулось. Вада не знает по-гречески, но видит по его лицу, что с ним творится необычное.

– Сама не знаю, – говорит она, – почему, не таясь, говорю тебе все это, мне ли непонятно, что тебе не хочется его убивать? Ты ему друг… Но, по крайней мере, я уверена, что ты не предашь меня… Мне ведь ты тоже друг?

Показав головой куда-то в противоположную от Днепра сторону, она продолжает:

– Вон там, на западном склоне, усадьба Дира, она отсюда не очень видна… Я знаю, ты любишь Дира, он добрый. Его можно бы и не убивать… Только как на это посмотрят киевские мужи? А вон те богатые хоромы с высокими теремами – усадьбы знатных киян. Самые большие и высокие хоромы – Свербеевы. А ближе к нам, на холме, великий и славный Перун… Справа конюшня его священного белого коня, на котором он объезжает землю…

Идол Перуна с крепостной стены хорошо виден, он вырублен из громадного древесного ствола, верно, из дуба, лицо его обращено к востоку, на голове у него шляпа, а может, это княжеская шапка, оторочка которой может показаться и полями шляпы, в правой руке у Перуна палица, в левой – рог, на подножии идола вырезан конь, ниже коня – не то ребенок, не то женщина в короткой рубахе. У подножия лежит большой плоский камень – жертвенник. На нем мог бы улечься матерый бык. Сам идол высотою как два Кукши.

В Кукшиной памяти почему-то снова, кажется, без всякой связи с Перуном, всплывает евангельский рассказ об искушении: «Показал Ему царства мира и молвил: поклонись мне, и они будут Твои». На всякий случай Кукша трижды осеняет себя крестным знамением…

– Сейчас это место зовется Киева гора, – говорит Вада, – а прежде звалось Киев-город. Вон там, на месте большого сада, была когда-то усадьба моего славного пращура. А вон, севернее, видишь, – вал возвышается? Это был город Щека, Киева брата. Там была и его усадьба. Сто лет тому назад явились хазары в силе тяжкой, победили нас и обложили Киев данью. Вся наша слава тогда обратилась в дым… А в городе Щека теперь Жидовский город. Жители его – торговый народ, они пришли вместе с хазарами. Живут своим обычаем, у них и капище свое есть… Сами себя они называют евреями. Хазарский каган и торговцы евреи – одной веры. Немудрено, что каган покровительствует им. Думаю, Дира все-таки можно не убивать… если он пойдет к тебе на службу.