История Энн Ширли. Книга 3 - Люси Монтгомери

— А фарфоровых собак ты видела? — спросила Бесси Палмер.

— Ничего в них нет особенного. На них даже шерсти нет. Я Диане так и сказала, что ожидала большего.

Диана, как говорится, «приросла к месту»… Ей не пришло в голову, что подслушивать нехорошо… она просто окаменела от изумления.

— Мне стало очень жаль Диану, — продолжала Делила. — Ее родители совсем не уделяют детям внимания. Мать вечно где-то таскается, бросая малышей на Сьюзен — а Сьюзен эта почти что выжила из ума. Она еще доведет их до работного дома. Сколько продуктов пропадает зря — вы себе представить не можете. Даже когда докторша дома, ей лень готовить, и Сьюзен все делает по-своему. Представляете, она хотела кормить нас на кухне, но я ей твердо сказала: «Неужели ты кормишь гостей на кухне?» Сьюзен тогда пригрозила мне, что если я буду ей дерзить, она запрет меня в чулане. «Не посмеешь!» — заявила я ей, и она на самом деле не посмела. Я ей сказала: «Со своими детьми можешь вытворять, что хочешь, но со мной это у тебя не выйдет!» Так что с Сьюзен я справилась. И не позволила ей дать Рилле сиропу от кашля. «Ты что, не знаешь, что этим можно отравить ребенка?» — спросила я ее. Но она мне отомстила за обедом. Видели бы вы, какую жалкую порцию она положила мне на тарелку! Она зажарила на обед курицу, но мне дала только гузку и даже не предложила еще кусочек пирога. Она хотела положить меня спать в комнате для гостей, а Ди это ей не позволила — от зависти. Ди такая вредная. Но все-таки мне ее жаль. Она мне рассказала, что Нэн ее вечно щиплет — и очень больно. У нее все руки в синяках. Мы спали у нее в комнате, и в ногах у нас валялся какой-то драный кот. Я сказала Ди, что это просто негигиенично. И у меня пропали перламутровые бусы. Я не говорю, что их взяла Сьюзен… она, по-моему, все-таки честная… но как-то странно — куда они подевались? А Джефри запустил в меня бутылкой с чернилами и вконец испортил мое платье. Ну да ладно, мама купит мне другое. Я выкопала у них на газоне все одуванчики и вычистила столовое серебро. Видели бы вы это серебро! Его, по-моему, сто лет не чистили. Сьюзен не больно-то надрывается, когда докторши нет дома. Но я ей этого не спустила. «Почему ты никогда не моешь кастрюли?» — спросила я ее. Видели бы вы, как она скривилась! Посмотрите, какое у меня колечко! Мне подарил его один мальчик из Аоубриджа.

— Я видела это колечко на руке Дианы Блайт, — презрительно сказала Пегги Макалистер.

— А я вообще не верю ни одному слову из того, что ты наговорила про Инглсайд, — возмутилась Лаура Карр.

Делила не успела ей ответить. Диана, к которой вернулись способность двигаться и дар речи, влетела в класс.

— Иуда! — крикнула она. Лживость Делилы поразила ее в самое сердце.

— Никакая я не Иуда, — буркнула Делила, краснея, кажется, впервые в жизни.

— А кто же ты? У тебя нет ни капли совести! Я с тобой до конца жизни не буду разговаривать!

Диана выскочила из школы и побежала домой. Нет, оставаться в школе в тот день она не могла… просто не могла! Она влетела в Инглсайд, изо всех сил хлопнув входной дверью, и побежала на кухню, где Энн с Сьюзен обсуждали меню на обед.

— Что с тобой, детка? — спросила Энн, увидев плачущую дочь. Та с рыданиями стала рассказывать о происшедшем.

— Я ей так искренне сочувствовала, мама, а она… Я больше никому в жизни не буду верить!

— Милая, но не все же твои подруги такие. Полли была другая.

— Но это уже второй раз, — с горечью сказала Диана, убитая столь подлым предательством. — Нет уж, третьего не будет.

— Мне жаль, что Ди утратила веру в людей, — грустно сказала Энн, когда Диана ушла к себе наверх. — Для нее это — настоящая трагедия. Ей действительно не везет на подруг. Дженни Пент… а теперь вот Делила Грин. Беда в том, что Диане нравятся девочки, которые рассказывают интересные истории. А Делила очень увлекательно разыгрывала страдалицу.

— А я вам скажу, что эта Делила — просто дрянь, — непримиримо сказала Сьюзен, раздосадованная тем, что Делила и ее провела своими хорошими манерами. — Назвать Шримпа драным котом! Конечно, есть на свете драные коты, миссис доктор, голубушка, и вообще я не очень-то люблю кошек, но нашему Шримпу уже семь лет, он заслуживает по крайней мере уважения. А уж что касается моих кастрюль…

Тут Сьюзен даже не нашла слов.

А Диана у себя в комнате думала, что, пожалуй, еще не поздно подружиться с Лаурой Карр. Лаура, может быть, человек обыкновенный, но зато надежный. Диана вздохнула. Вместе с верой в несчастную участь Делилы ее жизнь как-то утратила яркие краски.

Глава тридцать четвертая

Холодный восточный ветер брюзжал за стенами Инглсайда, как сварливая старуха. Когда в конце августа выдается такой пронизывающе-сырой, почти осенний день, думала Энн, страшно портится настроение и происходят всевозможные неурядицы. Новый щенок, которого Джильберт привез детям, обгрыз ножку стола в столовой… Сьюзен обнаружила, что в кладовке, где они держат одеяла, чудовищно расплодилась моль… новый котенок Нэнни переломал в саду самые лучшие декоративные папоротники… Джим и Берти весь день барабанят по жестяным ведрам на чердаке. Сама Энн разбила цветной стеклянный абажур от лампы. Но звон бьющегося стекла даже принес ей некоторое облегчение. У Риллы заболело ухо, а Джефри расчесал себе до крови шею. Энн показала расчес Джильберту, тот мельком глянул на него и сказал, что это пустяки. Еще бы не пустяки! Джефри всего-навсего его родной сын! А то, что Джильберт на прошлой неделе пригласил к обеду Трентов, а Энн узнала об этом, только когда те позвонили в дверь — это, конечно, тоже пустяки! Они с Сьюзен так наработались в тот день, что хотели на ужин подать то, что осталось от обеда! И вдруг пожалуйста — миссис Трент, которая прославилась на весь Шарлоттаун своими зваными обедами! И куда подевались голубые носки Уолтера?

— Неужели ты совсем не способен класть свои вещи на место? Нет, Нэн, я не знаю, где это: «за семью морями». И перестань без конца задавать вопросы! Неудивительно, что Сократа заставили выпить цикуту. Так ему и надо!

Уолтер и Нэнни смотрели на мать с недоумением. Она никогда раньше не разговаривала с ними таким тоном. Взгляд Уолтера еще больше разозлил Энн.

— Диана, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не обвивала ногами стул, когда играешь на пианино? Ты запачкал вареньем еще не читанный журнал, Джефри! И может, хоть кто-нибудь скажет мне, куда подевались подвески от люстры?

Этого никто ей сказать не мог… На самом деле их сняла Сьюзен, чтобы вымыть. Энн ушла наверх, чтобы не видеть обиженных глаз детей, и принялась лихорадочно расхаживать взад и вперед по комнате. Что это с ней происходит? Неужели она становится сварливой женщиной, которая без конца ко всем придирается? Последнее время ее все раздражает. Раздражают даже некоторые привычки Джильберта, на которые она раньше не обращала внимания. Ей надоели бесконечные однообразные заботы… надоело потакать капризам своего семейства. Раньше она с наслаждением вела дом и воспитывала детей. Теперь ей все было не в радость. Жизнь напоминала ей кошмарный сон, в котором все время пытаешься кого-то догнать, но не можешь, потому что у тебя спутаны ноги.

Самое ужасное, что Джильберт ничего этого не замечает. Он занят днем и ночью, и кроме работы его ничто не интересует. Сегодня за обедом он произнес всего одну фразу: «Передай мне, пожалуйста, горчицу».

«Конечно, я могу разговаривать со столами и стульями, — с горечью думала Энн. — Видимо, любовь у нас превратилась в привычку. Вчера вечером он не заметил, что на мне новое платье. И как давно он уже не называл меня «девочкой»! Впрочем, так, наверное, бывает в любом браке. И всем женщинам, наверное, приходится через это проходить. Я для него утратила прелесть новизны. Теперь весь смысл жизни для него в работе. И куда я дела носовой платок?»

Энн нашла носовой платок и села под окном, все больше растравляя себе душу. Джильберт ее больше не любит. Целует ее с отсутствующим видом, «по привычке». Из их жизни ушла романтика. Энн вспомнила старые шутки, над которыми они, бывало, смеялись, и ощутила только боль. Теперь ей казалось, что в них нет и не было ничего смешного. Как они потешались над Монти Тэрнером, который целовал жену раз в неделю… и даже делал запись в календаре, чтобы не забыть. (И зачем жене такие поцелуи?) Или над Кэртисом Адамсом, который не узнал жену в новой шляпке. Или над словами миссис Дэр: «Не так уж я люблю мужа, но если он куда-нибудь денется, мне его будет не хватать». (Наверное, Джильберту меня тоже будет не хватать, если я куда-нибудь денусь. Неужели дело уже дошло до этого?) Или над словами Ната Эллиотта, который сказал своей жене после десяти лет брака: «Если хочешь знать, мне просто надоело быть женатым». (А мы женаты уже пятнадцать лет!) Что ж, вероятно, мужчины все такие. Корнелия Эллиотт была права: «Одно слово — мужчина!» Приходит время, когда их становится трудно удерживать возле себя. (Зачем мне такой муж, которого надо «удерживать»?) Но вот миссис Клоу с гордостью сказала как-то на собрании Общества: «Мы женаты уже двадцать лет, и мой муж и сейчас любит меня так же, как в день свадьбы». Но, может быть, она обманывается или старается сделать хорошую мину при плохой игре. Она ведь вовсе не моложава — выглядит на свои годы, даже старше. (Может быть, и я выгляжу старше своих лет?)