Вариант «Бис» (с иллюстрациями) - Сергей Анисимов

Встали. Открыли люки. Очень легко все получилось, даже нехорошее чувство осталось где-то в глубине груди. Сколько экипаж в «стюарте»? Хотя глупо думать, что раз ты остался жив, то, значит, все легко обошлось. В первой батарее погиб водила, которому крупный кусок стали, отколовшийся с внутренней стороны брони при попадании, воткнулся в глаз и достал, видимо, кончиком до мозга. Четверо были ранены, все легко, у трех машин разбило катки, хотя ремонту они подлежали – если удастся эвакуировать.

Майор связался с ремротой, обещали прислать «Силу» – старый танк без башни, служивший в полку тягачом. На него ссылали потерявшие машины экипажи, пока не получали пополнение техникой – новой или восстановленной, без разницы. Так что опять почти ополовинило полк, за минуты, как это и бывает обычно. Выгружается такая часть из эшелона, довольные, что на фронт попали, теперь кормить будут, и тут рев, крики, все взрывается… Поднимаешь лицо из лужи – половины полка как не бывало. Знаем, проходили. Но смелые ребята все же. И дурные… Жалко. Пообрывать бы ноги тому дураку, который все это затеял. А отдуваются за него фронтовики. Дядя в высоком цилиндре или в кое-какой другой форме, которую на всякий случай даже представлять себе не хочется, сидит где-то далеко и умно рассуждает над политическими тонкостями. И ему не приходит в голову понюхать, как пахнет самоходка, в которой заживо сгорели четыре человека… Из которых один был твоим одноклассником по училищу. А второй земляком.

Борису было немного неловко перед собой. Когда поднялась бешеная стрельба и вокруг заныло летящим железом, первым его движением было закрыть Леньку. Закрыть собой, броней своей машины, чтобы парень уцелел. И только через секунду вспомнилось, что в его собственной самоходке сидят еще три человека, у каждого из которых есть ждущая его семья, которой плевать, за кого их собственный брат или сын погиб. Хотя у заряжающего семьи уже, кажется, нет – все погибли…

Вот так и прошел для полка первый день того сражения, которое, как считали несколько маршалов с погонами разного фасона, должно было решить судьбу Европы на ближайшие десятилетия. Маленький, частный кусочек войны. Свои страхи, свои порывы, терзания, у каждого собственные. Буря цыганских страстей, смерть Тибальда, душение Дездемоны… Кого это все будет волновать через десять-пятнадцать лет? Или через шестьдесят? Какое дело будет отдельно взятому человеку, живущему в мирной стране, струсил какой-то лейтенант или капитан в бою под давно отстроенным заново задрипанным городишком – или не струсил и умер героем. Умер, и черт с ним, хотя вечная слава, конечно. Других забот хватает.

Разница часовых поясов с театрами военных действий не особо влияла на московские привычки облеченных властью. Заседания Ставки затягивались до трех-четырех часов утра почти каждый день. Несмотря на то что фронт измерялся тысячами километров – от тихого сейчас Заполярья, где советские войска двигались по кромке норвежских шхер, до венгерских и югославских городков, где под благожелательным присмотром командиров неуклонно продвигающихся на запад фронтов увлеченно резали друг друга представители горячих южных народов. Однако восемьдесят процентов всего времени самого генералиссимуса и остальных военных членов Ставки занимали лишь два района боевых действий. Оснабрюкская операция и судьба советской Эскадры Открытого океана, пытающейся вырваться из Атлантики.

– Я считаю, что товарищу Левченко очень повезло, и мы должны воспользоваться удачным моментом, – заявил нарком ВМФ на вечернем заседании. – Он сумел дозаправиться и частично восполнить израсходованные боеприпасы в тот момент, когда возникла пауза в операциях британского и американского флотов, на что имелись как объективные, так и субъективные причины.

Цвет кожи на лице Кузнецова был уже не просто серым, а приобрел землистый оттенок, какой бывает у людей с больной печенью. В течение последних полутора-двух недель адмирал спал по четыре часа в сутки.

– К объективным относится полный разгром американского оперативного соединения, предназначенного для перехвата нашей эскадры, а также неудачная для поисковых операций погода в Атлантике, которая ухудшается на глазах. К субъективным – растерянность и даже шок, которые американцы и англичане, безусловно, испытывают от произошедшего в последние дни.

– Но нашим кораблям все же не удалось найти и уничтожить ни одного крупного конвоя, что оправдало бы риск, на который мы пошли. Так, товарищ Кузнецов? Разве вы не говорили три недели назад, да и до этого много раз, что хотели бы избежать морских боев?

– Хотел, согласен.

– Почему же не избежали?

– Я избежал. Я остался в Москве. Но адмирал Левченко принял решение, продиктованное сложившейся обстановкой, и оно оказалось верным. Ему требовалось нейтрализовать авианосец, который рано или поздно сумел бы нанести серьезные повреждения хотя бы одному из кораблей эскадры, после чего ее пришлось бы разделить. А если бы и не сумел, то, я полагаю, удержал бы с ней контакт и навел другие силы. А так, воспользовавшись ночью и использовав совершенно нестандартную тактику, Левченко это соединение разгромил, причем почти «всухую». Самым важным для нас стало то, что почти сразу после боя он встретился с танкером и кораблем снабжения, – и это, судя по всему, осталось незамеченным для противника. Британские и американские силы, находящиеся в районе действия наших кораблей, сейчас слабы и дезорганизованы, но я все же настаиваю на том, что судьбу мы испытывали достаточно. Из океана пора уходить.

Сталин молчал, задумавшись. С военной точки зрения он признавал правоту Кузнецова – корабли уже превысили необходимый уровень риска, на который он соглашался. Да и в оперативном искусстве войны на море Верховный Главнокомандующий честно считал себя не слишком разбирающимся – то ли дело армия. Так что оставалось согласиться с наркомом, разрешить кораблям, уже окупившим свою постройку, уходить на север, пока союзнички не стянули силы, чтобы заняться ими по-крупному. С другой стороны, из местной ситуации можно было извлечь некоторую выгоду, чтобы адмирал флота не думал о себе и своих моряках в очень уж розовых тонах. Контроля над ними сейчас почти нет, кто знает, что им в голову взбредет, за тысячи километров от Москвы… Или нет. Все же нет. Подумав, он решил не поднимать лишний шум и не стравливать Кузнецова с маршалами, которым на флот наплевать – лишь бы еще одна-две дивизии не добрались до Эмса. Успеется еще.

– Согласен, – наконец сказал он. Все это время остальные в молчании прождали его решения, которое некоторых волновало, а некоторых и нет.

Николай Герасимович Кузнецов благодарно кивнул. Он все же не ожидал, что Сталин даст ему столько воли – с самого начала операции и сейчас тоже. Прекрасно понимая подавляющее превосходство Королевского флота, даже в его усеченном состоянии, над ударной группой Левченко, адмирал надеялся, что набор нестандартных финтов и телодвижений, предпринимаемый эскадрой, собьет британцев с толку, даст им время вывернуться. Хорошо, что топливо приняли, закончить должны были буквально часы назад. И снаряды. После всех погонь и стрельб находящиеся на шестую часть земного радиуса от ближайшего дружественного порта корабли должны были чувствовать себя очень неуютно. А все хорошее имеет обыкновение заканчиваться внезапно, и «вата» наступает, «когда ее совсем не ждешь». Сумели же американцы утром вчерашнего дня атаковать эскадру неожиданно, только благодаря радару их перехватили вовремя…

Так, опять уплыл мыслями. Усталость, все из-за нее. Ставка уже обсуждала совсем другое, звучали номера армий, корпусов и дивизий, наших, американских и немецких, фамилии генералов, трехзначные цифры, отражавшие суточные успехи и потери в самолетах и танках. Два фронта, на которые пришелся удар, удерживали прогибающуюся, рвущуюся линию обороны за счет введенных в бой вторых эшелонов, изматывая наступающие армии и не жалея ни боеприпасов, ни техники. Говоров перешел в контрнаступление на ограниченном участке, сконцентрировав не слишком значительные подвижные силы в коротком, без размаха, ударе, нанесенном по перерастянутым коммуникациям наступающих американских войск. Концентрация брони и артиллерии была там не столь высока, как на добивающем войска Еременко острие удара, а концентрация авиации, противотанковых средств и средств ПВО не так значительна, как на оставшихся за Эссеном рубежах.

Генералу Старикову удалось, судя по его докладу, поймать со спущенными штанами почти полную бронетанковую дивизию противника, которую за сутки привели в состояние, несовместимое с боевой деятельностью. Цифрам, указанным в сводке по полосе 8-й армии, не очень-то поверили, но член Военного Совета утверждал, что подобная танковая мясорубка, причем исполненная собственными силами фронта, еще не встречалась в его опыте в таких впечатляющих масштабах.