Вариант «Бис» (с иллюстрациями) - Сергей Анисимов

– Ага, ага, – приговаривал комбат, водя заскорузлым пальцем по линиям и заштрихованным квадратам, испещрявшим узкую картонную гармошку. Закончив, он протянул схему брату, поднял голову и заливисто свистнул. Из люка самоходки, стоящей позади Лениной, вопросительно махнул рукой взводный, Борис сделал ему раздраженный жест: тебе, мол, кому же еще… Огневые карточки и маршрутка были расписаны по минутам, кто-то в штабе не пожалел времени. Все это, понятно, было до фактического контакта с противником, но они действительно, Бог миловал, находились пока во втором эшелоне. Если повезет, то весь первый день будут стрелять через головы, из-за спины танкистов.

За отведенное время удалось прокрутить диспозицию с командирами машин, покурить и даже потрепаться. В батарее имелся всего один новенький, да и тот битый волк, после госпиталя, так что все было пучком. Ленька, по всеобщему согласию, за полторы горячих недели вполне обтерся и начал соображать не хуже многих. Его уже вполне можно было ставить командиром взвода, но лишнего взвода не имелось, как и лишнего желания у командира полка спорить с комбатом-два; что такое брат, он вполне понимал. Успели обсудить вчерашнюю историю с армейским журналистом. Мудак в лейтенантских погонах поднял смех, когда ему рассказали, как жгли взвод «тигров». Полком – взвод. Один за другим сплюнув охреневшему корреспонденту под ноги, летехи и повыше чином отвернулись, чтоб не видеть его рожи, младшие лейтенанты просто ушли подале от разборок.

Вот так какой-нибудь тыловик начинает на складе горючки выпендриваться: что же вы, герои, тремя армиями с одной немецкой деретесь… А что – ему о штатах частей понятия нет, о том, как выглядит прущий на тебя «тигр», – тоже. А вот гонора много. Интересно, найдется ли среди фронтовиков интеллигентный и вежливый человек, который разъяснит, что взвод советских самоходок – это две машины, а взвод германских танков – пять, или он так и будет ходить оплевываемый? И что их полк самоходок, когда свежий, – шестнадцать стволов, а немецкий танковый полк – под сто пятьдесят бронированных зверюг, больше чем полторы наших бригады или почти как американская дивизия…

Именно на дивизию их и вынесло, когда все началось. Артподготовка была не особо продолжительной – то ли боеприпасов было не так много, то ли фортификаций особых впереди не имелось. Тем не менее гвардейских минометов и залпов с выставленных за последние часы направляющих рам было больше, чем когда-либо. Тронулись, стреляли, загружались снарядами с грузовиков полка, почти неотступно следующих за ними, снова стреляли в белый свет, из каких-то лесочков и овражков. Когда дело клонилось уже к вечеру, пошли наконец в рывок. Местность была менее холмистая, чем та, на которой они действовали девятого и десятого ноября, но холмы иногда тоже попадались. В промежутке между двумя такими взгорками они наткнулись на остатки громадной колонны грузовиков и бронетехники, искореженной до почти полной неузнаваемости. У Бориса в первое мгновение захолонуло сердце – ему показалось, что это наши. Но нет, в голове стояло несколько еще дымящихся «стюартов», которых в советских частях не держали уже давно – с начала, пожалуй, сорок третьего. Можно было принять разгромленную колонну за разведбат, кто его знает, где могли еще эти тарахтелки сохраниться. Разве что полевые кухни охранять. Остальные машины, впрочем, были разнокалиберными грузовиками и транспортерами, а также «шерманами», каковые в частях имелись, по слухам, в немалом количестве – но где-то вдалеке, на других фронтах. Сам он их не видел ни разу. Бригаду поймала, видимо, авиация, и, пожалуй, еще утром. Даже легкое топливо продолжало бы еще гореть, если бы «белые звезды» накрыло их залпами или артиллерией. Может, поэтому наступление и началось не с утра, как положено, а днем?

– Кракатау, – сказал наводчик, познаниям которого Борис не переставал удивляться. Мужик он был деревенский, но говорил иногда образно и так, что запоминалось надолго.

– Да, Кракатау…

Пожалуй, полная бригада здесь накрылась. Сколько в ней положено – 68 танков, плюс всякая легкая мелочь из обслуги. Зенитчики там, мостовики. Самое интересное, что километра через три они наткнулись на еще одну бригаду супостата, избитую до полного «ай-я-яй». Ну, эта хотя бы кого-то успела увидеть перед собой, потому что стояла, наполовину рассыпавшись по полю, чуть ли не шахматными рядами. Пытаться реконструировать произошедшее было почти невозможно, разве что полазить по горелым остовам, пощупать дырки. Становилось все интереснее. Чем можно было набить такую кучу танков? ПТАБами[126]? «Андрюшами» или «Катюшами» улучшенной кучности, если в одну четко разведанную точку будет бить по бригаде? И какой дурак согласится подать команду, глядя на это дело из лесочка? А если авиацией, то как американцы смогли прошляпить пару полков штурмовиков – вот это было совершенно непонятно. На каждом «шермане» имелось по зенитному пулемету, плюс самоходки с зенитными автоматами, чадящие среди других, – так что с одного захода пришлось бомбить, если это «горбатые» были. Мрак. Сыпанули, небось, а потом что? Куда эти разворачивались?

Они как раз прошли мимо обгоревшего танка, от которого оглушительно несло горелой резиной и сладким запахом паленого мяса – тошнотным признаком того, что экипаж остался внутри. Майору, может, тоже хотелось остановиться, но делать этого он, конечно, не стал, накрутили его по поводу графика движения. Да и со стрельбой тоже. Откроешь огонь с пятнадцатиминутным опозданием, да не связавшись с артразведкой, а там свои уже…

– Справа! – вдруг заорало в шлемофоне голосом Антонова, комбата-три. Борис успел подумать еще, что громкость отрегулировать на стоянке не позаботились, протрепались, – а сам уже отдавал команды батарее, перекликаясь с командиром второго взвода.

Справа из леска, где, как он думал, должен был сидеть храбрый корректировщик, часто били пушки. Метров семьсот. Опасно, как черт с вилами.

– Осколочным? – переспросил заряжающий, то ли не поняв его приказ, то ли одурев со страху.

– Осколочным, сука!!! Заряжай на хрен, урод! Беглый огонь по опушке! Следуй за мной!

Батарея с ходу развернулась, начав вальсировать в нитях трасс. Через секунды их нащупали, и оглушающим тычком из сидящих в самоходке людей чуть не вышибло дух. Ударом в лобовой лист их толкнуло вниз, глухо екнув всеми сочленениями «шайтан-арбы» под номером 222.

– Живы?

Почему их не пробило с семисот метров? Борис бросил взгляд вправо – нет, Ленька еще цел, танцует, как и они, выпуская один снаряд за другим. На его глазах в лоб Ленькиной машины вошел трассер, но никаких видимых последствий это не принесло.

– Чушь какая-то… – произнес он вслух, не понимая. Несколько деревьев упало, и с опушки буквально выпрыгнули сразу несколько танков, чуть не через каждые пять метров.

– «Стюарты!» – завопил «третий». Нет, ну надо же, глазастый какой. Все, теперь пошло месилово. Охренели совсем, чего из леса вылезли? И в лоб на «восемьдесят пятых» Жить надоело? Или…

– Первый! – Борис с азартом ухватился за гарнитуру полковой связи. – Они нас за «жу-жу» приняли!

Их тряхнуло еще раз, и теперь здорово. Была б башня – заклинило бы, как пить дать. Нет, точно приняли за «семьдесят шестых», почти не бронированных, потому и полезли, чтобы числом смять – раз не вышло из импровизированной засады сжечь первым залпом половину полка. Потому и полезли на рожон, чтобы их пукалки могли СУ-76 истыкать, как швейные машинки. «Стюарт» хоть и дерьмо как легкий танк, особенно по стандартам конца сорок четвертого, но свое дело знает туго.

Нет, противника было меньше, чем поначалу показалось с перепугу, – рота, наверное, значит, семнадцать штук. Снова не к месту вспомнился тот журналист – вот что значит обида. Хотя какая только чушь не приходит в голову, когда дерешься. Если кто-то предполагает, что человек думает словами и на родном языке, он ошибается. Человек думает образами, которые становятся тем отрывистее, чем выше скорость мышления, подстегнутая опасностью или чем-нибудь таким же возбуждающим. Поэтому среди обрывков картин и символов – «движение вправо, трасса, снаряд» – может вклиниться и что-нибудь, имеющее к текущему моменту куда меньшее отношение.

Роту они сожгли за десять минут. Все-таки он был, пожалуй, не прав в своем предположении. Что СУ-85 не похожа на «семьдесят шестую» – это ладно. Что-то общее в них все равно есть, а строго спрашивать с никогда не видевших ни того, ни другого было глупо. Вряд ли ребята так же хорошо учили силуэты русских танков и самоходных орудий, как зазубривали их наши танкисты. Но это было не главное. Скорее всего, это действительно была разведка дивизии, зажатая между уже глубоко продвинувшимися частями и практически не имевшая шансов ни при каком раскладе. Деваться им было некуда, бригады шли в прорыв одна за другой. Странно, что они не сдались, пока могли. Американцам так и не удалось сблизиться с самоходками до таких дистанций, чтобы их пушки могли пробить борта «сушек», а вращающиеся башни полноценных танков стали решающим фактором маневренного боя. Назад им тоже отойти не удалось, поскольку Батя погнал полк вперед и пятящиеся танки с не слишком толстой броней «восьмидесятипятка» наживляла с полутора километров. Как там, «Наши гнали татар сорок верст…». В Ленькином экипаже, кстати, был татарин, причем крымский. Это он их тогда спас, когда чертов «хетцер» сжег две «тридцатьчетверки» на его глазах и чуть не прибил его самого.