Демьян Бедный - Ирина Бразуль

О таких обращениях он после забывает, они нигде не печатаются, кроме рабочей многотиражки или местной газеты. Вот одно из подобных забытых, не вошедших ни в какие сборники стихотворений — письмо к прокопьевцам:

Была же мне в Кузстрое баня.Насчет речей я нынче пас.Три дня на митингах горланя,Сорвал я начисто свой бас.…Меня настойчиво зовут.Зашевелились агитпропыИ там и тут, и там и тут.Моя подмога им потребна,Но, превратившись в хрипуна,Для большевистского молебнаУж не гожусь я в дьякона.

Прокопьевцы! КатегоричноЯ, безголосый, вам шепчу:Когда я буду здесь вторично,Я первым делом к вам примчу.

Нешуточный, очень серьезный результат пребывания на стройках и обдумывания случившейся, как он называет, прошлогодней «прорухи» — или «фальштета» — проявляется в фельетоне «Вытянем!», посвященном магнитогорцам, но содержащим значительные автобиографические признания.

20 мая 1931 года, в день двадцатилетия литературной работы Демьяна Бедного, в «Правде» появляется эта поэма.

Опровергая злопыхательские домыслы заграничной белой печати: «Магнитогорск?.. Ерунда! Вот уже Демьян Бедный поехал туда. Ясно, с целью какой: для поднятия духа!» Он сообщает:

Верно. Так, для поднятия духа. Чьего?Духа магнитогорцев? Ничуть. Своего!Я об этом трубил ведь заране —Мало видеть постройки на киноэкране:Вот, мол, первых две домны — растут в одно лето!Нет, лишь тот, кто на месте увидит все это,Тот поймет и почувствует пафос трудаИ увидит невиданные стариною масштабы,Как средь голых просторов растут города…

И тут же — итоги раздумий над критикой:

Я — злой.Я крестьянски ушиблен Россией былой.Когда я выхожу против старой кувалды,То порою держать меня надо за фалды,Чтобы я, разойдясь, не хватил сгорячаМимо слов Ильича,Что в былом есть и то, чем мы вправе гордиться:Не убог он, тот край, где могла народитьсяВот такая, как нынче ведущая нас,Революционная партия масс…

Не только эти строки точно выраженного признания в своей «злости» и «ушибленности» позволяют узнать думу поэта. Чудится, что самое название «Вытянем!», имеющее широкое значение, связано с чисто личным. Демьян не из тех, кто сдается при неудачах. Вытянет.

Глава II

НА ШЕСТОМ ДЕСЯТКЕ

Свое пятидесятилетие поэт встретил хорошо. Казалось, «вытянул». Работал много, и хотя не все написанное выдержало испытание временем, но напечатанное в свой срок приходилось впору.

И все-таки в его жизни изменилось что-то.

В 1932 году, после долгой истории борьбы различных литературных организаций, обозначилась необходимость в существовании единого творческого союза. Российская ассоциация пролетарских писателей, в которую входил и Демьян, была ликвидирована. Созданный тогда же оргкомитет должен был подготовить все для I писательского учредительного съезда. Комитет, по указанию Сталина, собрался на квартире у Горького. Демьяна там не было.

Весной 1933 года, к пятидесятилетию, Калинин снова вручил поэту заслуженную награду: орден Ленина.

Старые друзья сердечно расцеловались. «Михал-Ваныч» был душевно рад за «Демьяшу» и вполне мог тут же напомнить о стихах, написанных поэтом к пятидесятилетию самого «Калиныча»:

Полвека жизни трудовойИ боевой.Жилось не сладко, не беспечно…Полсотни лет… оно конечно…Но ты не унывай, Калиныч дорогой:Ты мужиком еще глядишь довольно дюжим!Еще мы этак лет десяточек-другойСоветской Родине послужим!

Все с тем же неизменным желанием служить Родине Демьян вступил в шестой десяток.

Но именно когда он переступил порог шестого десятка, прекратили издание Полного собрания сочинений. Автор даже не получил последнего, XX тома: там остались печальной памяти фельетоны с картинами старой «расейской горе-культуры», страны «неоглядно-великой, разоренной, рабски-ленивой, дикой, в хвосте у культурных Америк, Европ»… Но если сгинули и сами явления, пусть сгинут и рисующие их картины! Туда им и дорога! У поэта полно тем, и вроде бы ничего не изменилось.

Продолжались и творческие удачи: под новый, 1934 год на сцене московского Мюзик-холла осуществили постановку комического обозрения «Как четырнадцатая дивизия в рай шла». Это был темпераментный, насыщенный народным юмором спектакль, и он пользовался большим успехом.

В этот же срок изменились личные, семейные дела Демьяна. Но, по его мнению, это никого не касалось. Когда-то он писал жене: «Как теперь все ни восхищаются письмами Чехова, а меня оторопь берет, что мои письма могут, или могли бы, тоже пойти на удовлетворение часто не совсем здорового любопытства читателей». В этих строках частично выражен взгляд поэта на собственную частную жизнь. Сам он — не Данте, его подруга жизни — не Беатриче. Любовь, семейная жизнь или уход из семьи не имеют никакого отношения к тому, чем Демьян значителен для читателя. С этим убеждением нельзя не посчитаться, тем более что оно основано на очень трезвом, объективном понимании собственной биографии; ведь она действительно с семейными переменами творчески не связана. Для читателя, корреспондента изменился только привычный адрес «Москва, Кремль, Демьян Бедный». Но продолжавшая идти в Кремль или различные редакции почта поступала теперь на Рождественский бульвар, где, расставшись с женой, Демьян поселился под новый, 1934 год.

Важным событием начала 1934 года был XVII съезд партии. Поэт в списках делегатов с редкой пометой: «Персонально». Он печатает «Мой рапорт» съезду, в котором по-прежнему чувствуется бодрость, а упоминания о промахах сделаны без малейшего самоунижения.

Я рапортую ежедневно,Еженедельно, как могу,И наношу я раны гневноНепримиримому врагу.

Моих стихов лихая рота, —Я с нею весело иду.Моя газетная работаУ всех свершалась на виду.

В них были промахи, не скрою(Впадают в дурь и мудрецы!),Но удавалось мне пороюДавать в работе образцы.

Он заявляет гордо, что «Наперекор моим годам в инвалидную отставку не так-то скоро я подам», и завершает:

…Как бы ни был век мой краток,Коль враг пойдет на нас стеной,В боях, в огне жестоких схватокЯ дней и сил моих остатокУдорожу тройной ценой.

Таким он приходит к I учредительному съезду писателей летом 1934 года. Демьян не собирается много говорить, не готовит широкого программного выступления; вообще-то был не очень активен в узком писательском кругу. Специфические цеховые споры ему чужды. Все принципиально важное, что сказано поэтом о работе, всегда адресовалось селькорам, рабкорам, учащейся молодежи — тому широкому кругу читателей, из которого он ждал пополнения литературных сил. В подавляющем большинстве эти беседы не оставили следа, не стенографировались. Собрания проходили в будничной, рабочей атмосфере. Но именно это и привлекало Демьяна Бедного. Он в свое время выезжал на встречу с рабкорами «Красной газеты», радуясь, что их будет уже двадцать человек — и среди них даже три женщины…