Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

– Здоровья хозяевам, веселья дому! – заговорили оба, приветствуя хозяев и чуров, разместившихся на полочке в красном углу. – К тебе мы, Домагость Витонежич, и к роду твоему с делом неотложным, – продолжал Родослав, когда оба уселись. – Шли мы бережком, видели диво дивное. Сидит сокол на колышке, соколица – на другой сторонушке, меж собой речь ведут. Соколица говорит: не летай ты, сокол молодой, не летай высоко и далеко, да не маши крыльём широко. Много мужей на Волхове, еще больше парней молодых. А нету середь них такого молодца, как Горислав Вышеславич! Он на горе ясна сокола убил, под горой куницу задавил, а на заводи – утушку, да на песочке – лебедушку. Теперь ищет красну девицу…

Домагость, поначалу слушавший настороженно, улыбнулся, поняв, что словенские старейшины пришли вести речь о сватовстве, чтобы женить Горислава на какой-нибудь из ближайших родственниц Дивляны, раз уж сама она отправляется в Киев. В Витонеговом роду взрослые невесты имелись у Хотонега и у стрыя-деда Братомера. Сошлись на том, что пойдут сейчас к ним и выяснят, какую из дочерей родители хотели бы первой отдать. Витошку послали предупредить, чтобы хозяева готовились к встрече, а Велем, пользуясь случаем, вышел во двор поискать Ложечку.

Девушку он нашел в клети, где она просеивала муку: Милорада собиралась сегодня ставить новый хлеб. Завидев Велема, Ложечка улыбнулась, но работы не прервала. А он остановился в нерешительности: как с ней объясниться? Будь на ее месте другая девушка, он не растерялся бы. По-варяжски Велем говорил свободно, по-чудски – с запинками, но вполне внятно. Беда в том, что Ложечка не знала ни словенского, ни варяжского, ни чудского. А тот язык, на котором она изредка пела по вечерам, был непонятен совершенно.

– Послушай. – Велем все же подошел и взял ее маленькую руку, испачканную мукой.

Ложечка перестала работать и повернулась к нему. Взгляд ее карих глаз, почти черных в полутьме клети, куда свет падал только через открытую дверь, был напряженным и немного тревожным.

– Я хочу, чтобы ты была моей женой. – Велем со значением сжал ее руку и приложил к своему сердцу. Ложечка с возрастающим беспокойством проследила за движением своей руки в его ладони. – Ты, – другой рукой Велем показал на нее, а затем обвел клеть и все ее содержимое, – будешь хозяйкой. Хозяйкой, – повторил он и похлопал по поясу, где обычно у варяжских женщин висят ключи, знак законной жены и госпожи дома. – Со мной. – Он показал на себя и потом обнял ее, не зная, как еще выразить свою мысль.

Ложечка, до того стоявшая неподвижно, зашевелилась, пытаясь освободиться. Она уперлась руками в грудь Велема, такая маленькая и хрупкая рядом со здоровенным сильным парнем, покачала головой, и в глазах ее появился страх. Увидев это, Велем выпустил ее:

– Да ты не бойся! Ты женой моей будешь, хозяйкой в доме!

Глядя ему в глаза и видя в них доброту и сочувствие, девушка немного успокоилась. Неизвестно, вполне ли она поняла Велема, но уяснила, что он предлагает ей более тесные отношения, чем были у них до того. Теперь она не знала, каким образом дать ему вразумительный ответ. Она сложила перед собой ладони одна к одной, устремив на лицо парня заклинающий взгляд, подняла их и раскрыла, будто обращалась к божеству. Она обвела руками пространство над собой, словно обрисовала небо, прижала обе руки к сердцу и склонила голову. Потом вынула из-под рубашки тот бронзовый крестик, который сам Велем ей подарил и которому она так обрадовалась, и горячо поцеловала знак своей веры. А затем снова сложила ладони и посмотрела на Велема с сожалением, даже как будто с извинением и решительно покачала головой.

Видимо, девушка оказалась более способной к объяснению без слов, потому что Велем сразу все понял. Он даже вспомнил, что до того, как попасть в руки викингов, Ложечка посвятила себя тамошнему богу. Но и теперь она не хочет изменять своим обетам, даже будучи заброшенной так далеко от тех мест, где она их приносила.

Велем вздохнул. Ему было жаль лишиться надежды на такую хорошую жену, но он подумал и о другом: хозяйка дома – старшая жрица для своих домочадцев, и как же будет жить дом, где мать служит совсем чужому богу? Это невозможно. И если Ложечка не хочет забывать своего бога и служить здешним, то она и не может быть здесь никем иным, кроме как челядинкой. Между ними пропасть, и незнание языка здесь далеко не главное препятствие. Их души взрастили разные боги…

Когда Велем вышел, Ложечка вернулась к прерванной работе. Она взялась за решето, несколько раз осторожно встряхнула им… потом быстро поднесла руку к лицу, смахнула что-то со щеки, торопливо перекрестилась, быстро и почти беззвучно шепча что-то на своем, никому не понятном языке…

Выйдя из клети на свет, Велем увидел перед домом стайку девушек и среди них дочерей Вышеслава – Остряну с двумя младшими сестрами. Они не случайно здесь оказались. Видя, что все заняты другим, Остряна сама постаралась подтолкнуть события в нужном направлении. Еще вчера, беседуя с Добролютой о том и о сем, она заметила:

– Видала, матушка, сколько в Витонеговом роду девок хороших? Одна другой краше. А теперь, когда сестра их – Дева Ильмера и княгиня полянская, всех разберут, даже самых маленьких сговорят. А мы опять останемся, все счастье провороним. Да и братцу Горяше сколько же можно неженатым ходить? У меня сердце за него болит, он ведь совсем уже молодец.

– Я уж думала, – вздохнула Добролюта. – Не досталась нам Огнедева, надо из ее сестер кого-то сватать. Но ведь не отдадут нам Витонегову внучку просто так. Другую невесту взамен потребуют. У них, Витонежичей, еще есть парни неженатые. Вон, хотя бы старший Домагостев, что к нам ездил, Велем. Ведь за двадцать уже парню, во всем вроде справный, а все не подберет ему отец…

– Ну так почему бы и не дать им невесту? Я бы, матушка… – Остряна со смущенным видом затеребила кончик косы, для убедительности подражая Тишанке, хотя и в самом деле волновалась. – Я бы и сама… я отцу-то не смею сказать, не мое дело – себя сватать, а тебе скажу, ты мне все равно как мать…

– Да уж, и тебе пора давно бы ветку на дереве выбрать, сесть да гнездо вить, детушек водить, – согласилась Добролюта.

Она видела, что племянница ведет с ней беседу, вооруженная некой тайной мыслью, и догадывалась, что мысль эта – та самая, которая неизменно делает девиц на выданье храбрыми и изобретательными.

– Поговорю с братом. Коли уж мы все здесь, надо что-то решать.

В тот же вечер Добролюта поделилась с Вышеславом, а тот немедленно принялся обсуждать это с Родославом, Прибыней и своим тестем Остробором, уже не сомневаясь, что сам об этом все время думал и что сестра лишь напомнила ему о том, о чем он раньше с ней говорил. Выход лежал на поверхности, и неудивительно, если о нем подумали все сразу.