Дочь палача и театр смерти - Оливер Пётч

Кайзер склонил голову набок и посмотрел на Петера с любопытством:

– Смышленый мальчик, м-м? Но и это не должно тебя волновать. Это…

Он вдруг закашлялся так, что на документы попали мелкие брызги. Петер увидел, к своему ужасу, что брызги кроваво-красные.

В новом приступе кашля Кайзер вцепился руками в край стола. Лишь через некоторое время он пришел в себя.

– Теперь ты понимаешь, мальчик мой, почему я должен поскорее разгадать тайну венецианцев? – прохрипел он. – Я… я уже не жилец. Но прежде я разыщу эти проклятые сокровища, клянусь! Они преследуют меня почти всю мою жизнь! Я… я должен их разыскать!

Кайзер поднялся и принялся ходить из угла в угол, при этом то и дело поглядывая на дверь.

– Почему же Ханнеса до сих пор нет? – бормотал он. – Сегодня ночью они отправились в нужный рудник. В этот раз всё верно, все знаки указывают на это! Я наконец истолковал их, не хватало лишь некоторых деталей. Сокровища должны быть там, должны!

Несколько коров замычали в стойлах, первый петух прокричал где-то в отдалении, и ничто больше не нарушало безмолвия. Кайзер снова сел за стол и взял Петера за холодную, дрожащую руку. У мальчика возникло чувство, будто это смерть коснулась его.

– Ты умный мальчик, Петер, – произнес учитель. – Как твой отец. Он мне всегда нравился, и ты тоже мне нравишься. Но, черт возьми, я не знаю, могу ли тебе доверять. – В глазах его неожиданно заблестели слезы. – Я почти у цели, понимаешь? Если ты предашь меня, эти хищники ринутся в горы и заберут то, что принадлежит мне, что я разыскивал столько лет! Другие дети, им я мог пригрозить. Я говорил им, что вышвырну их вместе с семьями из долины, если они меня выдадут. Что натравлю на них Вюрмзеера и других членов Совета. Но тебе, Петер, я пригрозить не могу. Могу лишь довериться твоему слову.

Лицо Кайзера находилось почти вплотную к его лицу. Мальчик, казалось, чувствовал запах болезни, прогорклый, как от пригоревшего молока.

– Скажи, Петер, – прошептал Кайзер, – могу ли я тебе доверять?

Петер молча кивнул. В глазах у учителя чернела пустота, на губах по-прежнему блестели капельки крови. Некоторое время в комнате стояла полная тишина.

– Дай мне слово, Петер, – взмолился Кайзер, – что никому не расскажешь, даже своему отцу! Пообещай мне!

Мальчик до сих пор не мог понять, почему старик так внезапно переменился. Все это казалось дурным сном, и Кайзер словно был заколдован. От страха Петер лишился дара речи, губы точно склеились. Он лишь смотрел на учителя, и тот скорбно покачал головой.

– Ты не оставляешь мне выбора, Петер, – с грустью произнес Георг. – Думаю, придется от тебя избавиться – по крайней мере на время, пока все не утрясется.

Он решительно кивнул и добавил:

– Старая берлога подойдет лучше всего. Там есть несколько тесных ниш, где тебя никто не услышит. Нам, конечно, придется связать тебя. Но я скажу Ханнесу, чтобы он каждый день носил тебе еду. К тому же я оставлю тебе свечу. Думаю, пройдет не больше недели, потом… Эй!

Петер вскочил и бросился к выходу. Ему вспомнился сон, который он видел этой ночью. При одной только мысли, что его оставят одного в темной пещере, им овладело безумие. Он бросился было к двери, но Кайзер догнал его, схватил длинными костлявыми пальцами и прижал к полу. Петер отбивался, как загнанная в угол кошка, отчаянно полз к двери, но Кайзер не знал жалости.

– Ну же… не валяй дурака… – хрипел он. – Подумай о сокровищах! Всегда приходится чем-то жертвовать.

Петер попытался закричать, но Кайзер зажал ему рот ладонью. Вопреки болезни, ему удалось свободной рукой стянуть пояс с домашнего сюртука. Учитель принялся торопливо связывать Петера.

– Видит бог, я этого не хотел, – бормотал он, точно в трансе. – Но ничто не должно помешать нам. Только не этой ночью! Мы почти у цели…

Первые солнечные лучи коснулись гор. Куизль, тяжело дыша, бежал по скользкой тропе к Кофелю, откуда донесся крик. Должно быть, Ханнес с девочкой где-то там! Он, наверное, рассчитывал спрятаться где-нибудь среди скал в надежде, что Якоб двинется в другом направлении.

Голова по-прежнему гудела после удара по затылку, сердце рвалось из груди. Но, несмотря ни на что, палач бежал так быстро, как только мог. Услышав, как закричала девочка, Якоб вновь осознал, что Господь дал ему еще один шанс. Последние два года он беспрестанно пил, стараясь заглушить тоску по умершей жене и злобу от разлуки с сыном. Просто спивался от жалости к самому себе. Потребовалось событие сродни землетрясению, чтобы вновь привести его в чувство.

Вообще-то накануне вечером он отправился на поиски резчика Ксавера, но вместо него наткнулся на этих скорбных, потерянных детей. И теперь одному из них грозила смерть! Якоб вынужден был согласиться с Макслем: Ханнес почти наверняка захочет выместить злобу на маленькой девочке. Услышанный прежде крик был подобен зову с небес, призванному направить его, палача, по верному пути. Всю свою жизнь он калечил и убивал. Теперь же речь шла о спасении жизни.

«Око за око, зуб за зуб», – хмуро подумал Якоб.

Подниматься было тяжело, но Куизль чувствовал себя легко и свободно, взбегая к вершине. По левую руку склон уходил резко вниз, в долину, но теперь было достаточно светло, чтобы не сбиться с дороги. Время от времени попадались плоские камни, сложенные один на другой, указывая таким образом направление. Дул холодный ветер, молочной белизны туман рассеивался крайне неохотно.

Потом тропа внезапно окончилась ровной площадкой у подножия последнего скалистого зуба. Куизль огляделся и в нескольких шагах заметил еще одну тропу, сбегавшую обратно в долину. Другая, едва заметная среди скал, тропка взбиралась дальше, к вершине. Палач прошел несколько метров, потом недоверчиво нахмурился. А точно ли Ханнес взобрался сюда с девочкой? Он бы с большей вероятностью спустился в долину.

Куизль уже двинулся в сторону долины, но тут заметил застрявший в иголках сосны клочок зеленой материи. Палач взял его и задумчиво покатал в мозолистых пальцах. На Йозеффе было зеленое, хоть и сильно выцветшее, платье. Должно быть, Ханнес тащил ее за собой и она зацепилась. Значит, они действительно где-то на вершине!

Куизль тихо застонал. Он еще никому в этом не признавался, но если что-то и было для него ненавистнее водной глади под ногами, так это отвесные склоны. Стоило только посмотреть вниз, и голова начинала кружиться, а ноги дрожали, как у пугливой женщины. Даже подлый удар по затылку не породил такой ненависти к Ханнесу, как необходимость карабкаться на эту вершину.

Куизль сопел, взбираясь по склону. Туман понемногу расступался, и взору открылась отвесная стена высотой в сотню шагов. Внизу раскинулась длинная каменная осыпь. Якоб старался смотреть прямо перед собой. Тропа тянулась вдоль склона, то круто забирая вверх, то снова выравниваясь, но неизменно вела к вершине. Порой возникало впечатление, что кто-то очень давно вырубил ступени в скале, хотя возможно, что такую форму придала им природа.

Пот и туман пропитали рубашку, и казалось, Якоб погрузился в глубокое холодное море. Воздух становился все холоднее. Палач преодолел последние несколько шагов и наконец оказался на вершине – во всяком случае, так ему представлялось. Туман здесь был до того густым, что Якоб не мог разглядеть собственной вытянутой руки. Ветер трепал его волосы и бороду, и, кроме этих порывов и криков галок, слышно ничего не было. Может, он все-таки ошибся?

После некоторых колебаний Куизль решил действовать.

– Йозеффа! – проревел он в туман. – Ты здесь?

Послышался сдавленный крик, совсем рядом.

– Йозеффа! – вновь крикнул палач.

Но в этот раз никто ему не ответил.

Якоб тихо выругался и без сил опустился на камень. В таком густом тумане Ханнес со своей заложницей мог оказаться где угодно. Возможно, он только что сбросил ее со скалы, как ненужную обузу!

Куизль хотел крикнуть в третий раз, но Господь вновь послал ему чудо. Хотя возможно, что это лишь ветер на такой высоте проявлял себя странным образом. Он неожиданно переменил направление и, словно пух, разметал туман. Вершину вдруг залило теплым светом утреннего солнца.

Ханнес с девочкой стоял всего в десяти шагах от Куизля.

Симон с Магдаленой мчались по сумрачным улицам Обераммергау, к дому Кайзера. Вряд ли учитель был на ногах в такой ранний час. Но после того, что они выяснили в церкви, цирюльник не мог ждать. Священник Тобиас Гереле был до смерти напуган, близок к помешательству. Потребовалось некоторое время, чтобы получить от него нужные сведения. Но в конце концов его преподобие помог им. Должно быть, его мучила совесть оттого, что он молчал так долго. Симон стиснул зубы и побежал еще быстрее. Он хотел задать Кайзеру несколько вопросов, и нельзя было с этим тянуть.

Тем более что у него находился Петер.

Не то чтобы Симон всерьез опасался за сына, однако то, что он узнал, действительно внушало тревогу. Магдалена тоже выглядела напуганной; она бежала рядом, и плащ ее развевался на ветру. Жар и переутомление последних дней еще давали о себе знать, но это не могло ее остановить.