Морок - Юлия Аксенова

— А кроме того…

Жена подождала моей реакции.

— Что «кроме»? — подыграл я.

— Я во сне их видела почти каждую ночь. Наверное, правда встречалась там с ними.

Я не удивился. Посетовал:

— Вот так любящая жена! Что ж ты мне ни разу не приснилась?!

— А ты мне?!

Палец в рот не клади. Да, попался ты, друг ситный!

Пит пытался вклиниться в наш с Джей короткий диалог. Он даже дергал меня за рукав. Наконец содержание его речи прорвалось в мое сознание:

— Папа!

Хорошее начало: он старался избегать этого слова с самого момента нашей встречи.

— Папа, а ты умеешь строить корабли?

— Умею, из бумаги.

— Нет! — возмутился сын. — Настоящие корабли, большие! Умеешь?

— Конечно нет. Я ведь не инженер, а…

— А мой папа, тот, умеет. Умел.

Я испуганно посмотрел на жену. Что это, детская фантазия? Сон? Бред? Я даже пощупал у ребенка лоб — не горячий ли?

Джей судорожно вздохнула, и я с удивлением и страхом увидел, как ее глаза наполняются слезами.

— Пришло время узнать, что происходило с нашими детьми, пока мы решали свои проблемы, — сказала она.

Дальнейший долгий разговор, который мы вели с сыном и дочерью, не поддается описанию. Наши сбивчивые вопросы, их противоречивые и не всегда разборчивые ответы…

Они рассказывали о большом белом доме на берегу реки. И другом — поменьше, но тоже большом, деревянном, из которого ни реки, ни моря не видно, но зато, если дойти до конца улицы и повернуть за угол, то море видно, и можно купаться сколько хочешь. О красивых — белых и коричневых — кораблях, которыми море буквально кишело; разумеется, все эти корабли строил папа. Еще было завались красных-красных зеленых арбузов, в которых самыми вкусными почему-то оказывались семечки, хотя именно семечки мама не разрешала грызть — разве что совсем чуть-чуть. Долго обсуждали игрушечный поезд, который поломался от того, что на него наступил соседский мальчишка, и которого совсем не жалко, потому что из него получился отличный самолет…

Кэти устала и задремала на коленях у Джей. Пит забрался на колени ко мне, сидел очень смирно, что с ним редко случается, и я слышал, как он все менее охотно ворочает языком. Свинцовая усталость навалилась и на меня: сказались бессонные сутки, и неожиданное открытие, что наши дети теперь вроде как не совсем наши, почему-то не слишком меня запенило. Я собрался было прекратить это самое необычное на свете интервью, но тут Джей задала простой и в то же время дикий вопрос. Я встрепенулся, стиснул руки и невольно зажал сына в такой тугой замок, что он возмущенно завозился, высвобождаясь… Он ответил. Он произнес малораспространенную русскую фамилию, совершенно мне не знакомую. Он назвал имена родителей. Даже если буду умирать в глубокой старости от прогрессирующего маразма, я не забуду этих имен.

Не имею понятия о том, что я сделал в следующую секунду: вскрикнул? ударил ребенка? всего лишь изменился в лице? Факт тот, что жена успокаивающе сжала мою руку и сказала:

— Подожди.

И попросила Питера назвать нашу фамилию. Он подумал немного и назвал. Дальше Джей пыталась расспрашивать сына о нашем прежнем доме, о его игрушках и друзьях, еще о каких-то мелочах. Но долгий разговор давно утомил мальчика. Он извертелся у меня на руках, отвечал неохотно и через пень-колоду, сочинял и фантазировал. В какой-то момент жена спросила, не надеясь услышать вразумительный ответ:

— Сыночек, а бабулю ты помнишь? Твою родную бабушку, мою маму?

Пит на секунду сел смирно, скучливо вздохнул и произнес отчетливо, со взрослыми интонациями:

— Конечно, помню. Бабулю зовут Людмила Васильевна. Она живет на даче в Антоновке. А когда Christmas и Новый год, она живет в Москве. Все, хватит. «Помнишь — не помнишь?» Надоело. Отстаньте от ребенка!

И он принялся ломиться через материнские ноги и спящую сестру к окну. Кэйт проснулась и заплакала. Пит попытался вскарабкаться мне на плечи, и я едва успел удержать его, когда он уже занес ладонь над лысиной соседа спереди. А потом дети на пару устроили истерику из-за того, что родители не разрешили им «немножко побегать» по проходу. И жизнь вошла в нормальную колею.

Точнее, почти вошла. Потому что пустое кресло в глубине салона то и дело притягивало мой взгляд; потому что время от времени я повторял про себя слова жены: «Может, самолет обречен?» — и старался найти на них ответ.

Самолет плавно погрузился в воздушную яму, и меня замутило. В жизни никогда не страдал от укачивания! Только тут я понял, что не в состоянии справиться с нарастающей тревогой. Я не мог ожидать пассивно решения нашей участи.

Я поднялся, еще не соображая, что буду делать дальше. Слегка сжав плечо жены — я, мол, иду сама понимаешь куда, на минутку, не беспокойся, — медленно двинулся по проходу назад. В который раз посмотрел на пустующее кресло. Самолет — битком, ни одного лишнего билета не было. А кресло — одно-единственное — пустует. Я почему-то не решился сразу осуществить свое намерение. Все так же медленно прогулялся до туалета, умылся и постоял некоторое время с закрытыми глазами, размышляя, что именно собираюсь предпринять. В сущности, не такая уж сложная операция. И кому какое дело, кто где сидит?..

На обратном пути я еще больше замедлил шаг. Бросил взгляд на своих. Дети дремали; Джей, оберегая их покой, не обернется.

Вот я и поравнялся с пустым креслом. Сердце бешено заколотилось, пробивая себе путь сквозь глотку. Я, превозмогая желание драматическим жестом прижать руку к горлу и стараясь не замечать изумленного взгляда соседа справа, опустился на чужое место.

Кресло встретило меня враждебно. Уже знакомый болезненный разряд пронзил тело. Не настолько сильный, чтобы выбить меня из колеи! Но муторное ощущение тревоги усилилось.

Я не видел, спереди она подошла или сзади. Она стояла прямо надо мной и пристально смотрела тяжелым, холодным взглядом. Женщина была молода — не больше тридцати, и ее лицо казалось мне знакомым. Я неуверенно произнес:

— Линда?

Ее губы дрогнули в намеке на улыбку.

— Не ждал? — послышался хрипловатый шепот, от которого мороз продрал по коже.

Я последовал привычке обычной вежливости и подался вперед, чтобы подняться из кресла ей навстречу. Она быстро отступила, освобождая мне проход, но я снова упал в кресло, пораженный тем, что, наконец, заметил.

Резкие складки возле губ, длинные волосы неопределенного цвета, собранные в пучок, высокий рост… Как я ухитрился увидеть в этой женщине Линду Джемс — маленькую, худенькую, с короткой аккуратной стрижкой и без единой морщинки на молодом телегеничном лице?! Леди, которая дважды пересекала мой путь, вновь стояла передо мной — только не хватало пары-тройки морщин на лбу и щеках. Да вместо темного старушечьего плаща на ней сейчас был модный брючный костюм бежевых тонов. Женщина без возраста.