Убийца Шута - Робин Хобб

- Неужели? - снисходительно спросил меня мой отец. Он улыбнулся мне, но я почувствовала, как Майлд и Тавия обменялись удивлёнными взглядами позади нас. Они узнавали обо мне все больше и больше, но я почувствовала, что мне все равно. Возможно, если бы они не думали обо мне как о дурочке, моя жизнь была бы намного проще.

- Да. Понадобится. - ответила я твёрдо. Он говорил так, как будто это была моя внезапная глупая фантазия, а не что-то важное. Неужели он не понял, что это был за особый сон? Я решила объяснить поподробнее.

- Сон пришёл ко мне в черных и золотых красках. Цвета в моём сне были очень яркими, и всё казалось очень большим, так что даже маленькие детали невозможно было проигнорировать. Он начался в саду мамы. Цветы лаванды были усеяны пчелами, и сладкий запах наполнял воздух. Я была там. Потом я увидела длинную дорогу, которая вела к дому. Четверо волков шли по ней, рысью, по двое. Белый, серый, и два красных. Только это были не волки. - Я на мгновение остановилась, пытаясь назвать существ, которых я видела только во сне. - Они были красивы как волки, но у них не было волчьей чести. Они рыскали на корточках, опустив тощие хвосты. Их уши были круглые, а их красные рты были открыты, и из них текла слюна, пока они подходили. Они были злые... нет, не так. Они были слугами самого зла. И они пришли охотиться на того, кто служит добру.

Улыбка моего отца стала озадаченной.

- Крайне подробный сон. - сказал он. Я повернулась к Тавии. - Мне кажется, бекон подгорает. - сказала я, и она вздрогнула, как будто я ткнула её вилкой. Она повернулась обратно к сковороде, где шваркающие полосы бекона начали чернеть, и вытащила её с огня.

- И правда, - пробормотала она и занялась беконом.

Я повернулась к моему отцу и румяному тосту. Я два раза надкусила его и выпила немного молока, прежде чем продолжила.

- Я же говорила, что это - особый сон. Он продолжается снова и снова, и мой долг запомнить его и сохранить.

Улыбка начала исчезать с его лица.

- Зачем?

Я пожала плечами.

- Я просто должна. Я еще не все рассказала. После того, как фальшивые волки прошли, я нашла крыло бабочки на земле. Я подняла его, но крыло вдруг стало расти, все больше и больше, и под ним оказался бледный человек, белый как мел и холодный как рыба. Я думала, что он мертв, но затем он вдруг открыл глаза. Они были бесцветные. Он не говорил губами, вместо этого он открывал и закрывал ладонь. Он умер, и рубины падали из его глаз...

Мой отец поставил свою кружку обратно на край блюдца. Оно наклонилось, и содержимое чашки пролилось по столу, оставляя след из чая.

- Проклятье! - воскликнул он голосом, который был мне незнаком, и вдруг встал, едва не перевернув скамейку.

- О, сэр, не берите в голову, я уберу, - воскликнула Тавия и немедленно оказалась рядом с тряпкой.

Мой отец попятился от стола, стряхивая горячий чай со своей руки. Я съела последний кусок жареного хлеба с маслом. Я всегда была очень голодна после своих снов.

- А скоро будет бекон? - спросила я.

Майлд принесла тарелку с беконом на стол. Он был слегка подгоревший, но мне нравился хрустящий бекон, поэтому я не возражала.

- Мне нужно на некоторое время выйти - сказал мой отец. Он подошёл к двери, открыл её и выглянул на грязный кухонный двор. Он сделал несколько глубоких вдохов морозного зимнего воздуха, и холодок пробрался на кухню через открытую дверь.

- Сэр, хлеб остынет! - возмутилась Тавия его открытой дверью.

Он ничего не сказал, но вышел наружу без плаща и куртки.

- Мне понадобится бумага! - крикнула я ему, огорчённая тем, что он так беззаботно отмахнулся от моего сна и моей просьбы.

- Возьми что нужно из моего стола, - сказал он, не оборачиваясь, и закрыл за собой дверь.

Весь остальной день я почти не видела отца. Я знала, что он был занят, наполняя Ивовый Лес шумом тысячи различных дел. Несколько смежных комнат были выбраны для моей двоюродной сестры, наволочки и простыни достали из кедровых сундуков и постелили, камин должен был быть почищен, так как было обнаружено, что какая-то птица своим гнездом полностью перегородила дымоход. В течение последующих двух дней хаос возрос еще больше. Наш управляющий, Ревел, был в восторге от деятельности, и носился туда-сюда по всему дому, придумывая всё новые и новые задания для слуг. Поток незнакомых мне людей пришёл к нашей двери, и они с отцом и Ревелом провели много времени в кабинете. Они отбирали ремесленников и рабочих, служанок и мальчишек из тех, кто пришёл, и некоторые их них на следующий день вернулись с инструментами и начали работать. Приходили и другие - с ручными тележками, полными личных вещей, - и заселялись в крыло для прислуги.

Казалось, что куда бы я ни пошла - везде царила суматоха. Люди чистили полы и полировали деревянную мебель, а также вытаскивали новую мебель из чуланов. Плотник и его помощники пришли, чтобы починить протекающую крышу в одной из комнат с растениями. В таком шуме и суете, я вернулась к своей молчаливости и тайным повадкам. Никто не заметил. Когда я замечала моего отца, он разговаривал с кем-нибудь или изучал какую-нибудь бумагу, или, хмуро держа Ревела под локоть, показывал ему различные вещи и жаловался. Когда он смотрел на меня, он улыбался, но была какая-то грусть в его глазах, и боль в уголках его губ, из-за чего мне хотелось спрятаться.

Этим я и занималась. Я взяла бумагу, чернила и перья из его стола, и, так как он сказал, что я могу брать всё что нужно, я взяла еще и хороший пергамент, и его лучшие цветные чернила и перья с медными наконечниками. Я также взяла свечи. Я собрала много маминых ароматизированных свечей и спрятала их в своей комнате, где они делали душистым мой сундук с одеждой и наполняли мои сны её ароматами. Я также взяла длинные свечи медленного горения, которые мы сделали вместе, и хранила их в своей шпионской комнате.

Я взяла много вещей в те несколько дней, когда отцу было не до меня. Я взяла сухари и сушеные фрукты, и красивую деревянную коробку, чтобы крысы не добрались до них. Я взяла кувшин и крышку, чтобы у меня была вода, и треснутую чашку, которой никто не хватится. Я также взяла шерстяное одеяло, которое висело на веревке, и про которое Тавия сказала, что оно так изъедено мышами, что годится только для того, чтобы пол протирать. Суматоха в Ивовом Лесу была такой, что я безнаказанно крала, и никто даже не заметил, потому что каждый думал, что кто-то другой просто переместил вещи в другое место. Я нашла тряпку в красных и оранжевых тонах, которая была чуть-чуть больше чем мой глазок. Я повесила его на стену, превращая мою комнату в гнездо. Из запасов моей мамы я позаимствовала лаванду, которую мы собирали, и еще некоторые ароматные травы в пакетиках.

Моё убежище стало довольно удобным. Я не ходила туда через кабинет отца. Я чувствовала, что он не одобрит то, как много времени я там проводила, так что я нашла скрытую дверь в кладовой, а затем построила перед ней стену из коробок с солёной рыбой. Я оставила достаточно места для того, чтобы я могла протиснуться позади коробок, открыть потайную дверь и втиснуться в неё. Я закрывала её за собой, и позаботилась о том, чтобы она не заперлась сама по себе. Я так и не обнаружила защёлку, которая позволила бы мне открыть её со стороны кладовки, так что я всегда оставляла небольшую щёлочку открытой.

Я разметила мои маршруты через лабиринт, смела всю паутину и мышиный помёт в одну сторону. Я повесила гроздья ароматных трав вдоль всего пути в мою каморку, так чтобы я смогла найти путь по запаху даже в полной темноте. Я быстро запомнила его, но не смогла забыть ту ужасную ночь.

Я обнаружила, что лабиринт путей в стенах был обширнее, чем мой отец рассказал мне. Я подумала, знал ли он об этом и намеренно солгал, или же некоторые проёмы были настолько малы, что он пропустил их. Я вынуждена была отставить исследование на некоторое время. У меня было много старых Снов, которые нужно было записать, и каждая запись должна быть настолько детальной, насколько я смогу выжать из своей головы. Я записала сон о летающем олене и другой о гобелене с изображёнными на нём высокими золотоглазыми королями древности. Описание сна о бледном мальчике в лодке, в которой не было весело, и который продавал себя как раба, заняло шесть страниц. Я записала сон, в котором мой отец открывает свою грудную клетку, вытаскивает своё сердце и прижимает его к камню, пока вся кровь не вытечет из него.

Я не понимала сны, которые записываю, но я думала, что однажды кто-то сумеет их понять, и потому записывала их. Я писала, пока все мои пальцы не стали цвета чернил, а мои руки ужасно болели. Я украла еще бумаги и записала еще.

А ночью, когда я ложилась в кровать, я читала. У моей матери было три книги, которые принадлежали только ей. Одна - справочник по растениям, который дала ей Пэйшенс. Это был тот самый справочник, который мой отец дал Пэйшенс, и я думаю, что она отослала его Молли, когда они обе думали, что мой отец мертв. Другая книга была о цветах, а третья - о пчелах. Эту она написала сама, и это была не обычная книга, а стопка листов, связанных лентой, продетой через дырочки. Это было больше похоже на неё журнал по пчеловодству, и эту книгу я любила больше остальных. От первой до последней страницы я наблюдала, как её буквы становятся более ровными, а грамматика улучшается, её наблюдения становятся более толковыми по мере того, как она обучается ремеслу. Я читала её снова и снова, и пообещала себе, что весной буду ухаживать за ульями лучше.