Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Гарднер Дозуа

— Как это мило с его стороны, — проворчал Голеску, скорчив недовольную мину. — А где вы нашли нашего крошку?

Прежде чем ответить, Амонет немного заколебалась.

— В лечебнице для душевнобольных, — сказала она.

— А! А там, конечно, не знали, кто он такой, да? — уточнил Голеску.

Амонет обернулась и посмотрела на него так, что он едва не испачкал штаны.

— А вы знаете? — спросила она.

— Убогий дурачок, который отлично умеет считать, — отозвался Голеску. — Я только одного не могу понять — почему вы не применяете его громадные белые мозги для того, чтобы разбогатеть. Но в конце концов это ваше дело. А что еще заботливая нянюшка должна знать о его питании и сне?

— Только то, что если вы вздумаете похитить его, пока меня нет, я вас догоню и убью, — ответила Амонет, нисколько не повысив голос, однако каким-то образом сумев убедить Голеску в полнейшей искренности своих намерений.

От этого его снова бросило в неприятную дрожь.

— Единственное, чего я жажду, — это вашего доверия, моя прелесть, — заверил он Амонет. — А куда вы направляетесь?

— Не ваше дело.

— Разумеется, — согласился он, кланяясь и почесываясь, — Вы ведь уезжаете на задней повозке, да? Трудно удержаться от вопроса, о моя черная голубка и владычица тайн, имеет ли это отношение к товару, который там спрятан. Вероятно, вы отправляетесь на рандеву с тем, кто снимет с вас это бремя, не так ли?

Ее взгляд, полный презрения, пронзил Голеску насквозь, зато он понял, что не ошибся.

Оставшись один, Голеску первым делом отправился обыскивать повозку Амонет.

Хотя главной его целью были деньги, нужно признать, что сначала он взялся за ящик, где предположительно хранилось нижнее белье. Ящик не оправдал его надежд, поскольку в нем содержалось вовсе не белье, а целая алхимическая лаборатория: баночки с толчеными минералами и металлами, перегонные кубы, колбы и реторты. Все было настолько незапятнанно чистым, словно им никогда не пользовались. Когда Голеску наконец обнаружил белье — в дорожном сундуке, — он разочаровался еще больше. Белье у Амонет оказалось простое и практичное, и было ясно, что оборки ее не интересуют. Тем не менее он похитил ее панталоны и запихнул в нагрудный карман, чтобы использовать вместо носового платка, а затем продолжил поиски.

Денег он не нашел, как и личных вещей, которые дали бы ему хоть какой-то намек на прошлое хозяйки. В повозке было много всяких штучек, очевидно предназначенных для создания египетского антуража: мумия в саркофаге из папье-маше в половину натуральной величины. Матерчатый свиток с иероглифами на стене — такие делают во Франции.

Возле умывальника не было ни духов, ни косметики, просто кусок желтого мыла. Голеску понюхал его и скривился: пахло мыло исключительно щелоком. Откуда же тогда брался этот дурманящий аромат не-совсем-корицы, исходивший от ее кожи?

Ни бумаг, ни письменных принадлежностей за исключением полированного сундучка с откидывающейся передней стенкой, который мог служить для чего-то подобного. Но внутри оказалось лишь мутное зеркало зеленого стекла — и больше ничего. Бегло осмотрев сундучок, Голеску захлопнул его, но в кончиках пальцев осталось какое-то неприятное покалывание.

В кладовой тоже не густо: черствый хлеб, луковица, немного картошки. Несколько кастрюлек и медное бельевое корыто. Потирая подбородок, Голеску окинул все это задумчивым взглядом.

— И никаких денег, — произнес он вслух и с размаху шлепнулся на постель Амонет, похрюкивая от досады.

Услышав слабый протестующий вскрик, он вскочил и заглянул под койку.

— Ну конечно! — воскликнул он и открыл ящик.

Эмиль заскулил и забился подальше от света, закрыв лицо руками.

— Эй, не сердись, — проговорил Голеску, вытаскивая его наружу. Он опустился на четвереньки, не обращая внимания на плач Эмиля, и осмотрел ящик. — Где же твоя хозяйка прячет золото, крошка моя? Не здесь, да? Тысяча чертей!

Он снова уселся на постель. Эмиль попытался заползти обратно в спасительную темноту, но Голеску схватил человечка за ногу.

— Эмиль, сокровище мое, в этом мире ничего нельзя достичь, если не можешь гулять при дневном свете, — заявил он. — Да и мне ты тогда пользы не принесешь. Что ты не поделил с солнцем, а?

— Оно мне глаза жжет, — всхлипнул Эмиль.

— Правда? — Голеску подтянул его поближе, силой отнял руки от лица и заглянул в мокрые глаза. — Попробуем-ка что-нибудь с этим сделать. А как только мы решим эту проблему… — Голеску не договорил, расплывшись в улыбке.

Эмиль вывернулся и исчез в своем ящике. Голеску ногой задвинул его.

— Спи, моя картошечка, — сказал он, поднимаясь. — Только никуда не ходи, а твой любимый дядя Барбу к вечеру вернется с подарками!

Напевая себе под нос, он вытер лицо панталонами Амонет, снова засунул их в карман и выбрался из повозки. Задержавшись лишь затем, чтобы запереть дверь, он отправился искать ближайшую дорогу.

Городок он, однако, нашел не скоро, а там то да се, пятое да десятое — так что вернулся Голеску только к закату.

Он поставил на землю свою ношу — большую коробку и битком набитый мешок — и отпер дверь.

— Вылезай, крошка Эмиль, — позвал он и, не получив ответа, запрыгнул в повозку и открыл ящик. — Вылезай!

— Хочу есть, — с укором пропищал Эмиль, но остался лежать.

— Вылезай, и я сварю тебе картошечки! Уже можно, солнце село. Неужели не хочешь поглядеть, что я тебе принес, неблагодарная ты тварь?

Эмиль неохотно поднялся, а Голеску его подгонял. Человечек остановился в дверях и высунулся, подозрительно надув тонкие губки. Увидев низкое красное солнце, он пронзительно взвизгнул и закрыл лицо руками.

— Да, я тебя обманул, — признал Голеску, — но только примерь… — И он достал из кармана очки с синими стеклами и, силой отведя руки Эмиля от лица, напялил очки ему на переносицу. Очки тут же свалились, поскольку нос у Эмиля был такой маленький и узенький, что держаться на нем они не могли, к тому же дужка у них имелась только одна.

Голеску порылся в принесенном мешке и вытащил длинный шерстяной шарф. Он прорезал в нем две дырки, а Эмиль тем временем верещал и трясся. Затем, пристроив очки обратно на нос Эмилю и придерживая их большим пальцем, Голеску обмотал шарф вокруг головы человечка, словно повязку на глаза, и расширил прорези, чтобы открыть стекла.

— Смотри-ка! Очки! — воскликнул Голеску, — Теперь солнце тебе не страшно, правда? Да открой же свои глазенки, чтоб тебя, шмакодявка!

Судя по всему, Эмиль его послушался, поскольку тут же замер, опустив руки по швам. Нижняя губа у него вяло отвисла от удивления.

— Погоди-погоди! — продолжал Голеску. — Это еще не все!

Он снова покопался в мешке, извлек холщовый кучерский плащ и укутал Эмиля. Плащ был рассчитан на человека вдвое крупнее, так что Эмилю он оказался длинноват, точнее, просто-напросто волочился по земле, к том же Голеску пришлось минуты три изрядно попотеть, просовывая безвольные руки Эмиля в рукава и отворачивая обшлага. Но когда хлопоты по застегиванию остались позади, Эмиль был словно в палатке.

— И наконец последний штрих… — И Голеску достал из мешка широкополую фетровую шляпу и водрузил ее Эмилю на голову.

Отступив на шаг, Голеску любовался результатом.

— Ну разве не красавец? — проговорил он. На самом деле Эмиль был похож на гриб, но рот у него закрылся. — Вот видишь? Теперь солнце тебе не страшно. Упырь может разгуливать средь бела дня. Что нужно сказать доброму дядюшке Барбу?

— Хочу картошку, — отозвался Эмиль.

— А! Хорошо, давай попируем. У нас сегодня еще много дел, — сообщил Голеску, приподнял мешок и с загадочным видом потряс его.

Костер он развел довольно быстро и подвесил кипятиться котелок с водой, чтобы сварить Эмилю картошку. Себе Голеску и вправду устроил настоящий пир из принесенных запасов: зажарил кролика с беконом и луком, а чтобы лучше усвоилось, запил снедь вином, красным, словно бычья кровь. Отставив бутылку, Голеску закурил славную большую сигару, а Эмиль тем временем послушно отправился к реке мыть посуду.

— Хороший раб, — весело похвалил Эмиля Голеску. — Ну что ж, такая жизнь меня устраивает. Когда все помоешь, принеси медное корыто. Я тебе помогу его наполнить. И раздобудь еще хворосту для костра!

Когда Эмиль приволок корыто, они наполнили его водой из реки, а потом, спотыкаясь, притащили обратно к костру и поставили греться. Голеску достал из мешка свое очередное приобретение — трехкилограммовый бумажный пакет с печатью аптеки. Эмиль глядел на огонь, и его бессмысленное лицо из-за очков казалось еще более бессмысленным, однако при виде пакета он заинтересовался.

— Мы будем делать Черное Зелье? — спросил он.

— Нет, моя лапочка, мы будем делать золотое зелье, — ответил Голеску.