Падшие в небеса - Ярослав Питерский

— Да, да, я видел. Прокурор тут был и Гиршберг. Председатель!

— Да, Гиршберг! — тяжело вздохнул Петр Иванович. — Только вот, не нравится мне это, что здесь эти люди. Ой, не нравится! — как-то загадочно буркнул Оболенский и боязливо оглянулся.

— Это ж почему? — удивился Павел.

— А! — махнул рукой старик. — Это недобрый знак. Да и для вас не добрый знак, что я тут!

— Как это? — Павел погладил свой полушубок. — Так, вы меня спасли! От холода! Спасли! А вы, говорите! Нет. Наоборот!

— Ой, Паша! Часто спасение становится временным! Ой, временным! — вздохнул старик. Заскрипел ворота. Конвоиры в очередной раз начали орать и бить прикладами арестантов — сгоняя их в кучу. Люди устремились к центру этого гигантского загона. Павел жался к Оболенскому. Тот тащил еще и большую котомку. Правда, — не надевая ее на плечи. Колонну погнали к выходу. К воротам. Возле них, несколько солдат, усердно лупили арестантов прикладами — формируя из стихийной огромной толпы, стройную колонну, по четыре человека.

— Суки, в ряды, в шеренги разберись! Суки — в ряды в шеренги разберись! — из-за спин конвоиров орал молодой офицер.

Его голос охрип. Было видно, что — так дико орать, этому человеку, уже больно. Безумные глаза — они выкатились из орбит от напряжения. Гневное и красное лицо. И рот, рот — перекошенный злобой. Из, него вырывается матерная брань:

— Мать… пере… мать — твою туда! А ну! А ну! Суки! В шеренги! В шеренги… гады! Шаг в сторону — попытка к бегству! Конвой стреляет без задержки! Прыжок вверх — провокация, попытка улететь, конвой стреляет без предупреждения! Мать… вашу! Суки! В шеренги! В шеренги, гады! Павел, Оболенский, как и еще сотни арестантов, мелкими шажками выбежали за тюремные ворота. Вот она свобода — в нескольких шагах от него! Необычное чувство охватило Клюфта! Сделать шаг и свобода! Вот тут — на обочине, заснеженной дороги! Колонна растянулась метров на пятьдесят! Их гнали от тюрьмы по улице к железнодорожным путям! Гнали по узкому переулку! Павел, всматривался в окна деревянных домов — которые стояли вдоль дороги. Ни одного огонька за стеклом! Как будто жители вымерли! Темнота. Блеск замерзших стекол. Крыши — серые крыши, засыпанные снегом. Покосившиеся заборы. Видно, конвой уже не раз гнал этап по этому переулку. И знал, что тут, никаких зевак не будет. Не будет лишних глаз и свидетелей, а главное — никаких родственников арестантов! Им просто негде стоять! Да и откуда они могут знать, что ночью вот тут, в этой толпе, бегут родные и близкие люди?! Где-то впереди горят огни железнодорожной станции. Товарный район. Тут вообще одни заборы. Склады и промышленные цеха! Тут нет жилых домов. Через сто метров, колонна, свернула направо, и послышались гудки паровозов. Вагоны. И рельсы. Лай собак. К конвоирам присоединились еще солдаты. Они с овчарками вынырнули из темноты. Где-то тут в переулках, они поджидали колонну арестантов — подстраховывая своих товарищей! А вдруг кто-то на побег решится? Тогда шансов — убежать по этим узким закоулкам товарной станции — просто нет! Их вывели из тюрьмы через тыльные ворота. Через специальный — уже подготовленный ход. Это скорбный путь уже проверен. Проверен и пройден — тысячами арестантов. Возможно — вот так же, при царе тут гоняли и революционеров.

Все ближе железнодорожные пути. Все ближе вагоны. Это с виду обычные, товарные вагоны — ничем неприметные. Только на меленьких окнах — прибиты толстые решетки. А кое-где из крыш торчат железные трубы. Из них валит дым, и даже вырываются огоньки рыжего пламени. Черным, гигантским червем, стоит состав на путях. И солдаты. Солдаты вытянулись цепью. Они, сурово смотрят, на толпу арестантов, бегущих, по этой узенькой, протоптанной дорожке. Наконец, колонна вышла на пирон. Это был грузовой перрон старой станции — где-то на задворках. Пыхтящий паровоз. Пар вырывается из его буксов — словно дыхание великана. Их посадили в снег. На колени. Кто-то пытается держаться на корточках — но конвойные толкают их прикладами. Люди теряют равновесие и падают. Лают собаки. Павел пытается рассмотреть, что происходит возле вагонов. Там, тоже, скопление людей. Это, судя по темно-серым шинелям — офицеры. Они что-то решают. Машут руками. Клюфт осмотрелся. Арестантов человек двести. Все стоят на коленях и ждут.

Кто-то даже без шапки. Павел увидел, как Ваня Пермяков — упершись загипсованными руками в снег, трясется от холода. Его шевелюра видна издалека. Но добраться до него — никакой возможности. Солдаты, тут же, ударят прикладом. Наконец конвоиры забегали. Послышались крики. Мат вперемешку с командами.

Створки вагонов со скрипом открыли. Теплушки распахнули свои чрева, как страшные сказочные чудовища. И тут Павел увидел — в вагонах «привидения»! Из темноты, на них, смотрели люди! Лица серые и почти невидимые, с ужасом, и любопытством, рассматривают арестантов, стоящих на коленях, на перроне. В этом составе — уже есть арестанты! Есть! Там в вагонах уже везут зэков! Значит — этот страшный поезд едет, откуда-то издалека. По всей стране! Он, вот так, собирает пассажиров на пиронах! Вот так, набивают, в его чрево, очередную партию несчастных! Вновь крики конвоиров, сквозь лай собак. Этап начали загонять в теплушки. Людей пинками вбивают в вагончики. Там их подхватывают невидимые руки. Периодически кто-то из конвойных орет:

— Партия! Следующие!

Арестанты стоят на коленях и безропотно ждут — когда до них дойдет очередь! Со стороны это похоже на массовую молитву! Как будто сотни людей молятся! Молятся и просят у Бога, что бы он поскорее отправил их в преисподнюю! Фамилии не читают. Павел догадался, в вагоны набивают по принципу — сколько влезет. Считают лишь по головам. И это странно! Вдруг в этап попадет совсем другой человек? Вдруг посадят и повезут на зону совсем другого человека?

— Они даже не знают — кого везут! — услышал шепот рядом Клюфт. Это был Оболенский. Старик грустно улыбнулся и кивнул на вагоны. Павел тоже кивнул в ответ. Он попытался в последний раз оглянуться. Он увидел — там, где-то далеко, на краю пирона — силуэты людей. Нет, не людей — это были лишь тени. Недвижимые и страшные тени. Призраки. Они стояли и смотрели… Павел увидел, что их много. Люди-тени, смотрящие за этой страшной церемонией погрузки этапа. Клюфт понял — это родственники, родные и близкие людей, которые оказались тут. А может, и не оказались — может быть, остались там, в камерах тюрьмы. Но родные пришли взглянуть на этап. И может быть, в последний раз, увидеть среди этой огромной массы арестантов знакомый силуэт — отца, мужа, брата или сына! Увидеть! Они стоят молча — не пытаясь кричать. Они не могу кричать — иначе конвоиры их прогонят от угла пирона. Они и так подпустили на расстояние ста метров. А может, и не пустили. Может, они просто не стали разгонять, что бы, не поднимать шума? Ведь совсем, рядом — пассажирский вокзал и там могут услышать его обитатели, что где-то, в углу, станции творится, что-то страшное!

— Живей гады! Живей! Первый пошел, второй, пошел, третий пошел!

— Считай по головам! Конвоиры ревели. Собаки звонко лаяли. Арестантов одного за другим поднимали с колен и пинками подгоняли к вагонам. Дошла очередь и до Павла с Оболенским. Старик ловко подскочил и кинулся к раскрытой створке. Клюфт последовал за ним, но тут же получил удар сапогом по ребрам:

— Куда прешь! Команды не слышишь? — осадил его солдат. В глазах потемнело от боли. Павел завалился на бок. Резануло под сердцем. Клюфт глотал воздух как рыба на берегу. Они открывал ритмично рот.

— Сто пятнадцать. Еще двух. Двух еще сюда! — орал, где-то сбоку офицер. Он всматривался в списки и отмечал на бумаге что-то крестиком. Конвоир вновь пнул Павла по ребрам и прикрикнул:

— А ну, встать, встать, что завалился? — ревел солдат. Но сил подняться у Павла не было. Боль сковала мышцы. Клюфт чувствовал, что теряет сознание.

— Слушай. Этого, наверное — не примем! Он вон, сдох уже, наверное! Завалился и идти не может! Куда потом его по этапу? А мне жмурики в вагоне не нужны лишние! Хлопот потом со жмурами больше чем с живыми! Оттаскивай его в сторону! — закричал офицер, указывая на Павла. И тут Клюфта подхватили руки. Крепкий охват и он почти поднялся на ноги. Кто-то перекинул его руку себе на плечо. Судя по тому, как он крепко сжал Павла — это был сильный мужчина, он поволок его к вагону. Сурово и уверенно прикрикнул на офицера:

— Лейтенант! Он встал, вон уже идет! Я его подкину! Давай сажать будем! Офицер презрительно взглянул на Павла, затем покосился на его спасителя и махнул рукой:

— Сто шестнадцать, еще одного в этот вагон! Павла схватили за локти еще, чьи-то руки. Много рук и втянули внутрь вагона. Клюфт потерял сознание. Очнулся он через минуту. Над ним склонились несколько человек. Неизвестные люди, всматривались в лицо Клюфта и бормотали:

— Ничего, ничего отойдет!