Восхождение. Кромвель - Валерий Есенков

2

Мнения разделились. Пресвитериане поддержали Манчестера. Индепенденты стояли за Кромвеля. Кое-кому принципиальное столкновение мнений представилось обычной перепалкой двух генералов, чуть ли не склокой. Военный совет ничего не решил.

Это был не первый военный совет, который кончался ничем. Прежде Кромвель с этим мирился. Он возвращался к себе неудовлетворённым, ворчал среди своих офицеров, бранил бездельных аристократов, но не предпринимал ничего. Теперь генерал не шутя слышал веление Господа и не мог промолчать, не мог не настоять на своей правоте. Он покинул армию и отправился в Лондон.

Как и многие генералы, Кромвель оставался депутатом парламента. Естественно, Оливер появился на заседаниях нижней палаты. Он тотчас увидел, какие серьёзные перемены произошли за эти полгода среди представителей нации. Ряды умеренных пополнились многими из тех, на поддержку которых он прежде рассчитывал. Они, подобно Манчестеру, предпочитали заключить худой мир, лишь бы не дать индепендентам одержать победу. Оказалось, что шотландцы уже начали переговоры, ставя условием введение в Англии церкви пресвитерианского образца, оставляя в стороне требования свободы личности, свободы собственности и свободы предпринимательства. На их сторону склонялся граф Эссекс, которому претили эти радикальные требования.

Видимо, в течение нескольких дней Кромвель совещался с Оливером Сент-Джоном, своим двоюродным братом, и его сторонниками в нижней палате. В ходе этих совещаний он не мог не прийти к убеждению, что поведение Манчестера не частный случай, не простая ошибка, но выражение единой политики, которую в парламенте и в армии сознательно проводят умеренные. Своим обострившимся чутьём полководца генерал ощутил, что в сложившихся обстоятельствах Манчестер из частного лица превращается в символ и становится главной мишенью, в которую необходимо направить удар, чтобы исполнить предначертания Господа.

Двадцать пятого ноября он представил палате общин обвинительный акт о «нерасположенности графа Манчестера к действию». За плечами были победы, его солдаты, пролитая ими кровь, в душе звучал голос Господа, и он был уверен в себе, как никогда. Твёрдо и ясно перечислил все неудачи парламентских армий в течение нескольких военных кампаний, назвал своими именами бесстыдные просчёты и позорные поражения. После этого перешёл в наступление:

— В этих неудачах и вытекающих из них дурных последствиях граф Манчестер виноват больше всех! Ибо они проистекли не из каких-либо случайных или частных обстоятельств, не из-за простой непредусмотрительности или ошибки. Нет, они проистекли из-за принципиального нежелания его светлости превратить эту войну в нашу победу. Граф сам не раз заявлял, что ему не нравится эта война и что он предпочёл бы заключить мир с королём. Манчестер боится побеждать, боится последнего и решительного успеха. Нынче, когда король появился близ Ньюбери, не было ничего легче, как окончательно уничтожить всю вражескую армию. Я ходил к генералу, показывал ему, как это сделать, просил позволения пойти в атаку с одной бригадой. Другие офицеры настаивали на том же. Генерал решительно нам отказал. Он даже прибавил, что если нам даже удастся уничтожить неприятельское войско, король всё-таки останется королём и скоро наберёт себе новую армию, а мы после первого поражения будем считаться изменниками и мятежниками, которых осуждает закон.

Его заявление привело в негодование представителей нации. Все они, даже умеренные, не могли допустить, чтобы кто-нибудь сомневался в законности их сопротивления своеволию монарха. Однако негодование так и осталось негодованием. Депутаты разошлись по домам, ничего не решив. Их бездействие воодушевило графа Манчестера. Три дня спустя в палате лордов он обрушился на своего противника с обличительной речью, обвинил Кромвеля в неповиновении и в склонности к мятежу, припомнил ему будто бы валившихся с ног лошадей, не способных к атаке, и уверял собравшихся лордов, что все офицеры Кромвеля должны разделить с ним вину за поражение при Ньюбери. По его словам, Кромвель относится враждебно к шотландскому народу и будто бы готов так же быстро направить против него свои шпаги, как и против любого из армии короля. Этого мало. Кромвель желает, чтобы в парламентской армии не было никого, кроме индепендентов, высказывается против аристократов. Он припомнил, как однажды Кромвель предложил ему, графу Манчестеру, отказаться от своего графского титула, и на основании одной этой реплики стал утверждать, будто этот склонный к мятежам человек мечтает дожить до того времени, когда в Англии вообще не останется аристократов, потому что он не любит лордов. Одного этого утверждения было достаточно, чтобы оскорблённые лорды встали стеной на защиту несчастного графа. Однако Манчестер увлёкся и уже остановиться не мог. Он говорил, что генерал грозился застрелить самого короля, как любого другого, если тот окажется перед ним. Милорды, этот человек хотел дезертировать! Он оказывает покровительство сектантам и мистикам, которые тоже ненавидят лордов. Он позволяет им молиться так, как они вздумают!

Аристократы единодушно поддержали Манчестера, однако из осторожности не вынесли никакого решения. Нижняя палата тоже молчала. Кромвеля поддерживали только индепенденты, однако их идеи исповедовала меньшая часть представителей нации. Большинство принадлежало к пресвитерианам. Они тайно симпатизировали Манчестеру, но не решались высказать своё, мнение вслух. Положение на фронтах было трудным, почти безнадёжным, и они, как и лорды, предпочитали нападать на Кромвеля исподтишка, распуская о нём небылицы, перешёптывались в переходах Вестминстера и разглагольствовали в гостиных финансистов и богатых торговцев. Их злостные сплетни сводились к тому, что Оливер Кромвель готовится уничтожить аристократию, убить короля и перевернуть весь государственный строй, в старой доброй Англии существовавший веками и одобренный англичанами.

Ни о чём подобном Кромвель, конечно, не думал. Перед ним были ближайшие цели, к ним он шёл, их стремился достичь.

Ближайшей целью Кромвеля было разрушить новые попытки умеренных и шотландцев пойти на уступки и заключить мир на условиях, которых не могли принять ни его солдаты, ни он сам. Правда, очередные переговоры о мире, начатые умеренными и шотландцами, не привели ни к чему. Гордый и недальновидный король не шёл ни на какие уступки: он желал оставаться неограниченным, единовластным монархом, как будто в Англии ничего не случилось. Его придворным уже надоела война. Только под их упорным давлением он не сказал ни да, ни нет, отпустил депутацию и вручил ей закрытый пакет для передачи парламенту, который не признавал и за всё время переговоров ни разу не произнёс самое слово «парламент». В пакете оказалось требование охранных грамот для герцога Ричмонда и графа Саутгемптона, которые должны были привести в Лондон более определённый ответ короля. В сущности, такое пренебрежение было намеренным оскорблением представителей нации, однако умеренные не оскорбились и тотчас отправили охранные грамоты в Оксфорд, оправдывая своё согласие и поспешность тем, что в противном случае шотландцы без участия англичан договорятся с королём и перейдут в его лагерь, в таком случае парламентские армии ждёт неминуемый и полный разгром.

Кромвель не мог согласиться ни на какие уступки. Возможное предательство шотландцев его не пугало. Генерал всюду рассказывал, как трусливо вели себя шотландцы в битве при Марстон-Муре, уверял, что со своими кавалеристами справится и без них, а если до этого дело дойдёт, разобьёт и шотландцев, как только что разбил принца Руперта. Это не было пустым хвастовством, а твёрдая уверенность в себе и в своих людях. Иначе и быть не могло: ведь отныне он избран Господом.

Пресвитериане, умеренные, в особенности Манчестер и Эссекс, были испуганы. Они были далеки от простых сельских хозяев, свободных фермеров и арендаторов, которые были индепендентами и составляли кавалерию Кромвеля; рассчитывали только на богатых дворян и их слуг, которые плохо сражались и не хотели и не могли победить. По этой причине они больше всего надеялись на помощь наёмников шотландцев, и вот этот смутьян сеял вредные мысли, не только отталкивал, но и оскорблял их верных союзников, которые в самом деле были готовы перейти на сторону короля.

С этим бунтовщиком надо было покончить, но действовать открыто они не могли: Кромвель был популярен среди солдат и простых англичан. Первого декабря они собрались в доме Эссекса на совещание, долго судили и рядили, однако ни один из них не был наделён цельной натурой и сильным умом. Придумать ничего не смогли. Наконец, близко к полуночи, кому-то из них пришла в голову мысль пригласить на совещание Уайтлока и Мейнарда, известных юристов, авось эти светлые головы придумают что-нибудь.