Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1916 год. Сверхнапряжение - Олег Айрапетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аудитория бурно одобряла оратора, явно поддерживая тезис об измене. Милюков перешел к намекам на измену императрицы. Сделал он это весьма характерно – подкрепив собственные обвинения цитатой из немецкой газеты22. Председательствовавший С. Т. Варун-Секрет не прерывал речь лидера кадетов – впоследствии он оправдывался тем, что не знал немецкого языка, хотя думский наказ вообще запрещал использование при выступлении иного языка, кроме русского23. Милюков назвал все правительство главным злом страны, «победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании»24. Фактически это был призыв к открытой войне с властью. Доказательств в «обличительной» речи лидера кадетов и не было. Вместо них использовались ссылки на «дело Сухомлинова». В своем выступлении Милюков признался: «Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло (следствие «не открыло» ничего. – А. О.), мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность»25.
При этом лидер кадетов убеждал своих слушателей, что именно правительство развязало войну на «домашнем фронте»: «Прежде мы пробовали создать доказательство, что нельзя же вступать в борьбу со всеми живыми силами страны; нельзя вести войну внутри страны, если вы ее ведете на фронте… Теперь же, господа, кажется, все убедились, что обращаться к ним с доказательствами бесполезно, когда страх перед народом, перед своей страной слепит глаза и когда основной задачей является поскорее покончить войну, хотя бы вничью, чтобы только отделаться поскорее от необходимости искать народной поддержки. Мы говорим правительству, как сказала декларация блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами (законность этих действий вызывает большие сомнения. – А. О.) до тех пор, пока вы не уйдете. Говорят, что один член Совета министров, услышав, что на этот раз Государственная дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: “Я, быть может, дурак, но я не изменник”. Господа, предшественник этого министра был несомненно умным человеком (имеется в виду Поливанов. – А. О.), так же как и предшественник министра иностранных дел был честным человеком (имеется в виду Сазонов. – А. О.). Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменою?»26
На фоне этой блестящей риторики у военного министра было одно, хотя и гораздо более существенное, преимущество – он сумел поднять уровень обеспечения армии. «Я по непосредственному опыту, – вспоминал А. И. Деникин, считавший, впрочем, это результатом работы общественных организаций, – а не только по цифрам, имею полное основание утверждать, что уже к концу 1916 г. армия наша, не достигнув, конечно, тех высоких норм, которые практиковались в армиях союзников, обладала все же вполне достаточными боевыми средствами, чтобы начать планомерную и широкую операцию на всем своем фронте»27. Провокация удалась. Эффект, произведенный ею, попросту не поддается оценке. Земства и города принимали резолюции в поддержку Думы, белые полосы на страницах газет были явным свидетельством правоты слов, изъятых цензурой28.
В правительстве попросту не знали, что делать. Впечатление, произведенное речью Милюкова, было весьма тяжелым. Поначалу раздавались голоса в пользу введения цензуры, однако пойти на репрессии не решились29. Уже 3 (16) ноября Совет министров рассмотрел заявление Штюрмера, который счел речь «для него оскорбительной и заключавшей в себе признаки клеветы, то есть деяния, караемого уголовным законом»30. Совещание признало справедливость этих замечаний, добавив при этом: «Не ограничиваясь указаниями на бесчестную деятельность председателя Совета министров, член Государственной думы Милюков позволил себе приписать гофмейстеру Штюрмеру действия изменнические»31. Первые несколько дней колебания вызвали у думцев страх. Столкнувшись лицом к лицу с угрозой роспуска, Родзянко попытался заверить двор в своей личной преданности, фактически взвалив ответственность на Варун-Секрета32.
4 (17) ноября Д. С. Шуваев и И. К. Григорович появились в Думе. Это было сделано по решению правительства. Б. В. Штюрмер колебался между подачей в суд на Милюкова и разгоном Думы, но в конечном итоге Совет министров на своем заседании предложил сделать попытку демонстрации готовности правительства работать вместе с думцами33. Возможно, что в случае, если бы Шуваев и Григорович получили бы враждебную встречу, это в результате могло быть использовано в качестве повода к роспуску Думы. Но дело приобрело неожиданный оборот. Военный министр, «…сильно волнуясь, сказал, что он, как старый солдат, верит в доблесть русской армии, что армия снабжена всем необходимым благодаря единодушной поддержке народа и народного представительства. Он привел цифры увеличения поступления боевых припасов в армию со времени учреждения Особого совещания по обороне. Закончил он просьбой и впредь поддерживать его своим доверием. Так же коротко и сильно сказал морской министр Григорович»34. Речь Шуваева действительно была эмоциональной, но вполне убедительной.
В отличие от Милюкова он оперировал точными данными: «Позвольте вам в круглых цифрах сказать, что же дало это наше общее движение, к чему оно привело. Я возьму три цифры: 1 января 1915 г. за единицу, затем я скажу, во сколько раз производство увеличилось к 1 января 1916 г. и в настоящее время. Трехдюймовые орудия: 1 января – единица; 1 января 1916 г. – в 3,8 раза и в августе 1916 г. – в 8 раз. Если же мы приведем введенную вставку стволов, починку орудий, то мы получим такие результаты: 1 января 1915 г. – единица; 1 января 1916 г. – в 5,7 раза и в августе 1916 г. – в 13,2 раза. 48-линейные гаубицы – это орудие сложное, господа, и трудно приготовляемое, но и оно в январе 1916 г. удвоилось, а в августе почти учетверилось сравнительно с январем 1915 г. Снаряды: 42-линейные в январе 1916 г. увеличились в 6,5 раз, в августе 1916 г. – в 7,5 раз. 48-линейные снаряды: в январе 1916 г. увеличились в 2,5 раза, в августе 1916 г. – в 9 раз. Шестидюймовые снаряды: в январе 1916 г. – в 2 раза, а в августе – в 5 раз. Трехдюймовые снаряды: в январе 1916 г. увеличились в 12,5 раз, а в августе 1916 г. – в 19,7 раза. Взрыватели – это важный элемент для снарядов – увеличились в январе в 6 раз, а в августе – в 19 раз. 48-линейные и шестидюймовые фугасные бомбы – в 4 раза и в 16 раз. Взрывчатые вещества… я не буду перечислять вам, господа, все, но увеличение произошло в некоторых случаях даже в 40 раз. Удушающие средства. господа, нужно кланяться нашим артиллеристам, жаль, что я их не вижу, я бы в присутствии вас низко им поклонился. Удушающие средства увеличились в январе 1916 г. в 33 раза, а в августе – в 69 раз. Господа, враг сломлен и надломлен, он не справится. Я еще раз повторю: каждый день приближает нас к победе и каждый день приближает его, напротив, к поражению. Мы должны, как глубокоуважаемый Председатель Государственной думы высказал, должны во что бы то ни стало победить. Это повелительные указания Державного нашего Главнокомандующего нашей доблестной армией. Этого требует по указанию Его Императорского Величества и по общему нашему признанию благо родины нашей, перед которым все должно отойти в сторону. Господа, позвольте еще раз высказать полную уверенность старого солдата, что мы не только должны победить, но и победим, победим во что бы то ни стало. Нет такой силы, которая могла бы одолеть русское царство»35.
Это выступление неоднократно прерывалось криками «Браво!», министрам устроили овацию. Они спустились в зал к депутатам, и там Шуваев обменялся рукопожатием с несколькими депутатами, в том числе и с Милюковым. «К нему (к Шуваеву. – А. О.) обращаются с просьбою изгнать ненавистных министров, – отмечает думский пристав, – он отвечает, что он солдат и в эти дела не вмешивается». «“Вот именно, так как вы солдат, то выгоните их штыками”, – возражают ему»36. Эта сцена имела продолжение. Лидер кадетов истолковал в своей газете состоявшееся рукопожатие с военным министром как факт поддержки со стороны генерала, который якобы еще и поблагодарил за что-то лидера кадетов. «Подвел [Милюков] старика ловко», – отмечал Я. В. Глинка37. Рукопожатие было действительно странным. За день до своего выступления в Думе Григорович и Шуваев присутствовали на заседании Совета министров, в ходе которого было принято решение привлечь лидера кадетов к суду за ложь38.
Вместо демонстрации единства правительства, как этого хотел Штюр-мер, вышло нечто другое. Дума, со своей стороны, показала готовность сотрудничать с армией и флотом39. Ее наиболее видные представители наперебой заявляли об одержанной моральной победе народного представительства. Несколько особняком держались только черносотенцы. Марков (второй) пытался урезонить коллег: «В этом выступлении нет ничего удивительного. Конечно, правительству во время войны нужна поддержка Г. Думы. Выступление министров, – это скорее акт, направленный к увещеванию Государственной думы»40. Увещевания не получилось. Наиболее типичным из опубликованных высказываний было принадлежавшее Милюкову: «Морской и военный министры сочли необходимым прийти и заявить, что армия и флот с Государственной думой»41. Немедленно последовали соответствующие шаги и со стороны земцев.