Голд, или Не хуже золота - Джозеф Хеллер

Врачебная этика Уэйнрока представляла собой смесь увещеваний и лести.

— Ну-ну, Брюси, прекрати ты вести себя, как ребенок. Давай закончим обследование, узнаем, что там с тобой. Теперь, когда ты становишься такой важной персоной, я хочу быть уверенным, что ты здоров.

— А чем ты занимался все эти годы, пока я не был важной персоной? — бросил ему упрек Голд, когда полностью оделся и вернулся в его кабинет. — Тогда ты не был уверен?

— Слушай, у меня совсем нет времени. Ты же видишь, как я занят.

— А если бы я и вправду был болен?

— Тогда я бы тебя не взял, Брюс. — откровенно ответил доктор Уэйнрок. — Понимаешь, я никогда не беру пациентов, которым действительно нужна помощь. Мне совсем не нравится быть среди больных. Дай-ка я посмотрю. — Он замолчал, внимательно изучая данные обследования Голда. — Хоть мне и очень не хочется это признавать, я должен согласиться с диагнозом, который поставил тебе этот бездельник, мой младший братец. Крап утверждает, что ты хер моржовый.

— То же самое говорит он мне о тебе.

— Когда он говорит обо мне, он имеет в виду только мои реакционные политические взгляды и узколобость.

— Слушай, а смогу я…

— Ты сможешь снести тернии власти и агонию власти и легко выдержишь бремя служения обществу. У тебя повышено содержание холестерина и мочевой кислоты, но это не опасно. У тебя избыток азота в крови, но меня это не беспокоит, главным образом потому, что это твоя кровь, а не моя. Опухоли на твоих легких, судя по рентгеновскому снимку, у тебя нет. Простата у тебя слегка увеличена, но у меня она тоже увеличена. А по твоей кардиограмме я вижу, — он с упреком поднял на него глаза, — что ты по-прежнему потрахиваешь мою жену.

— Меня к ней так тянет — я просто не могу удержаться, доктор.

— Короче, ты со здоровой, нормальной скоростью прямо на глазах превращаешься в развалину. Как дела дома?

— Отлично. — Голд почувствовал облегчение. — С Белл все в порядке, у меня прекрасные отношения с моим старшим — Ноем…

— Ной? — спросил Мерш Уэйнрок, вздрогнув.

— Да, это мой старший, и…

— Зачем ты дал парню такое ужасное имя, Брюс?

— Что? — Голд насторожился, он не мог поверить, что правильно понял Уэйнрока.

— Просто ужасное.

Голд, прежде чем ответить, долго и внимательно разглядывал крупное, совиное лицо доктора.

— Мы так не считаем. Мы назвали его так в честь моего тестя.

— Это даже не еврейское имя.

— Не еврейское?

— Конечно нет. Ной был до Авраама, а Авраам был прародителем евреев. Ной был пьяницей. С какой это стати называть своего ребенка в честь пьяницы-гоя?

— Он ничуть не против, — отрезал Голд. — Не суй свой нос в чужие дела.

— А вот и против.

— Откуда ты знаешь?

— А ты откуда знаешь?

— Мерш, — с волнением взмолился вдруг Голд, — может быть, ты сможешь мне помочь. Нет ли во мне, может быть, в моей конституции, чего-то такого, что вызывает в людях желание посмеяться надо мной? Нет ли во мне чего-то, что провоцирует других на шутки. Может быть я как-то так устроен, что всем вокруг смешно?

Уэйнрок откинулся назад, сплел пальцы на животе, опустил веки и сделал умное лицо.

— К сожалению, Брюс, что-то такое в тебе есть.

— Что?

— Не знаю.

Наступил миг прощания. При виде Голда, который вернулся домой с таким выражением на окаменевшем лице, будто он недавно пережил страшную трагедию, Белл на мгновение стала пепельно-серой.

— Со мной все в порядке, — слабым голосом заверил он ее. — Мне нужно быть очень осторожным с едой. Что у нас на обед?

— Телячья печень и бекон с грибами, картофельным пюре и луком-соте.

— Звучит неплохо, — сказал Голд. — Но только не телячья печень. Мне нужно думать о холестерине.

— А в беконе есть холестерин?

— Там есть жир. Мне о весе тоже нужно думать. Пожалуй, мне и грибы нельзя. У меня с мочевой кислотой не очень хорошо.

— Ты что, болен? — Белл со скрытой тревогой разглядывала его.

— Нет, я абсолютно здоров. Мне нужно еще и за кровяным давлением следить.

— Как ты собираешься это делать?

— Он не сказал. Наверно, потреблять меньше соли.

— Мне кажется, — сказала Белл, — что тебе было бы гораздо лучше, если бы ты заболел. Тогда бы тебе не нужно было столько за всем следить.

Голду не понравился ее тон, но он, тем не менее, положил на место банковские книжки и решил пожить с ней еще немного.

ГОЛД обнаружил в себе огромное нежелание признавать, что чем меньше оставалось времени до его женитьбы на Андреа и назначения на должность государственного секретаря, тем большие сомнения испытывал он в своем стремлении к тому и другому. Андреа никогда не помогала ему мыть посуду. С каждым днем он все больше убеждался, что она совсем не так легко, как он на то надеялся, поддается его влиянию, а в ее характере обнаруживались острые углы, о которые должны были разбиться даже самые благие его намерения изменить ее в лучшую сторону. Наблюдая, как Андреа ведет себя со своим отцом, он понял, что она принадлежит к тому типу людей, которые никогда не делают того, чего не хотят, но всегда преуспевают в том, что делают. Пока что она была неизменно уступчива и любезна, хотя и не без скрытого внутреннего сопротивления, которое нередко порождало в нем тоскливое чувство безнадежности. Постельные дела с Белл давно стали для него житейской прозой. Постельные дела с Андреа теперь тоже были житейской прозой, хотя с ней спектр экспериментирования был безгранично шире. Обо всем, что касалось этой области, она говорила со знанием дела и естественной прямотой, что нередко просто шокировало Голда, и соглашалась на любые его предложения, которые он делал просто шутки ради, не имея не малейшего желания воплощать их в жизнь.

— Вы с отцом, — сказал он ей, — все время обнимаетесь, да?

— Особенно я, — сказала она, не испытывая ни малейшего смущения. — Когда я была маленькой девочкой, я обнаружила, что если, сидя на коленях у мужчины, я начинаю поерзывать, то мне всегда уделяют больше внимания. С тех пор я это всегда делаю.

— Так с тех пор и делаешь?

— Да, вот смотри. — Она тут же уселась ему на колени, и Голд во время этой демонстрации поразился полному отсутствию у нее каких-либо эмоций. — Наверно, с самого детства мне нравились все, у кого торчит член, потому что я понимала — вот где вся сила и все действие. И потому я всегда пыталась быть рядом с мальчишками, и они ничуть не возражали, если я терлась или ерзала.

Голду удалось встать и отойти подальше от нее, никак не показав ей при этом, что он уже не в первый раз шокирован ее взглядами, которые не мог расценить иначе как извращенные и своеобразные.

— Андреа, ты не должна говорить такие вещи, — предостерег он ее с показным добродушием, в котором сквозило неодобрение.

— Даже тебе?

— Может быть, — смягчился он, подумав о том, что нет никакого смысла отказывать себе в новом и освежающем источнике удовольствия, — мне одному.

— Я мало понимаю в таких вещах, — благодарно призналась она. — Я ведь воспитанница колледжа Сара Лоренс, хотя я его и не закончила, а там меня учили говорить правду, как я ее вижу. А знаешь, в Беннингтоне[255] у нас был профессор искусствоведения, так мы вели на него счет. За два года, что он там работал, с ним перетрахались триста двадцать четыре из нас. Ты ведь тоже трахаешь своих студенток, да?

— Нет, — с чувством возразил ей Голд. — Не трахаю.

— Никогда?

— Студенток или аспиранток?

— И тех и других.

— Изредка, — признался он. — Но всегда очень недолго. И вообще так — чуть-чуть.

— В Смите, — спокойно добавила она, — мы устроили охоту на наших отцов.

Голд, прежде чем задать свой вопрос, судорожно проглотил слюну.

— На ваших отцов?

— Вот это было куда интереснее.

Голд снова подумал о том, что же это за девицу собирается он взять себе в жены.

— Извини, дорогая, я не уверен, что правильно тебя понял. На ваших отцов?

— Ну да.

— Господи, — сказал Голд и дотронулся ладонью до лба. — И кто же до этого додумался?

— Я была в первых рядах, — ответила она. — Я чуть не получила награду за лучшие достижения среди старшекурсниц, когда придумала это.

— А твой отец?

— Он был одним из первых. И всегда среди лучших. — Андреа вдруг с радостным воплем прочла его мысли. — Не своих же отцов, дурачок, — громко закричала она и рассмеялась высоким, заливистым смехом, который он последнее время вместе с некоторыми другими ее чертами уже больше не считал таким привлекательным, как прежде. — Это было бы ужасно.

— Я так и подумал, — сухо сказал Голд.

— Мы делали это с отцами других, — объяснила она, снисходительно улыбнувшись. — Мы занимались этим в очередь. Мой отец всегда был самым доступным, не упускал ни одной возможности. Мне нужно было только привести на ночь домой какую-нибудь подружку и шепнуть ему, что она считает его очень сексуальным. После этого дело было в шляпе. Они все сошлись на том, что он первоклассный ебарь. Я думаю, он и сейчас такой. Разве подружки твоей дочери не пытаются лечь под тебя?