Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

— Вот песий сын, обдурил! — заругался боярин и спрашивает возчика: — Что возьмешь нести?

— Хомут да дуга — вся конская тяга, боярин. Телега полегче будет, на колесах!

— Ну так тому и быть. Бери хомут да дугу, а я телегу покачу!

Прикатил к утру в Рязань, у воеводы спрашивает, не видел ли отрока на двух конях? А про рязанские небылицы и словом не заикнулся более!»

Казаки посмеялись над незадачливым боярином, начали расходиться, подыскивая место поуютнее, чтобы телу дать роздых после долгой дороги по воде.

Поутру войсковой круг принял решение сойти с Иргиза на Яик и в хорошо знаемом месте, где река Илек с левого берега впадает в Яик, на хорошем острове Кош-Яик обустроить постоянный казацкий городок, пока не станет ясно, каково намерение Боярский думы и царя Федора Ивановича по отношению к казакам и их возможной службе Руси.

— И от Волги не так далече, небольшим волоком можно до нее добраться, и до реки Самары через переволоку можно дойти, а по реке той опять же мимо нового государева городка в темную ночь проскочить на стругах запросто, — подытожил решение казацкого круга атаман Богдан Барбоша, оглаживая посеребренную седым волосом бороду. — Коль порешили так — час на сборы да и пойдем Иргизом до верха, а там поволокемся по степным речушкам да бечевой до реки Камелик, от той речушки поволокемся до речки Деркул и по Деркулу на восход солнца. Он-то нас и приведет к Яику. А по Яику до острова верст сто пятьдесят или чуток более будет. Место укромное, царские воеводы не враз туда доберутся. А казакам все едино: где поле, там и воля!

Оставив самодельные плоты в верховьях Иргиза, навьючив лошадей ратным снаряжением и продовольствием, казаки без большого труда конской тягой перетаскивали пустые струги по ровной степи, пока не добрались до реки Деркул. Отсюда по течению погнали струги на восток, к Яику. И во все время походный казацкий табор надежно прикрывали всадники, вооруженные пищалями. Дозорцы высматривали степь с небольших холмов, бережливо проверяли речные заросли и овраги, опасаясь засады ногайцев, которые наверняка уже прознали о походе казацкого войска с Волги на Яик и не могли не озаботиться из-за присутствия такого опасного для них соседа. Просторная дорога для набегов на ближние окраины Руси теперь заперта, а за спиной налетчиков постоянно будут сильные казацкие отряды.

Атаманы Богдан и Матвей который день ехали на конях впереди пеших казаков, большинство из которых были вновь приставшие к войску люди. Они сами досматривали степь впереди, не забывая поглядывать и на струги, которые гуськом бережно шли по течению небольшой речушки Деркул, поросшей по берегам буйными зарослями ивняка и ежевичника.

— Дивно и странно! Прошли не менее сотни верст, а ногайские дозорцы лишь на вторые сутки утром в малом числе показались на дальнем увале, а после того будто в тартарары провалились! — с удивлением проворчал Богдан Барбоша. — Не по нутру мне в этаком неведении идти. Прежде бывало, ходили мы на Яик передохнуть от царского сыска, к устью Чагана, так ногаи едва не по пятам шли, скапливались около нас до тысячи и более всадников. Но в драку не кидались, норовили малые числом дозоры ухватить нечаянно. В последние два года присмирел хан Урус. Состарился, что ли? — Богдан усмехнулся, из-под выпуклого надбровья глянул искоса на Матвея, словно от него хотел узнать причину такого поведения ногайского хана и его воинственных мурз.

Матвей догадывался, почему именно в последние годы ногайским мурзам было не до крупной драки с вольными казаками, и он высказал свое предположение:

— Ведомо нам, что в Сибири у хана Кучума в большом числе служили ногайские и башкирские мурзы со своими отрядами. Может и такое оказаться, что и в то лето, собирая силы против царских воевод, пришедших нам на смену в Кашлык, хан Кучум за богатые подарки призвал их в свое войско.

Атаман Барбоша потрепал вороного коня по теплой шее, согласился с предположением Матвея, от себя добавил:

— Нехудо было бы мурзам до зимы остаться в Сибири. Тогда мы успеем добротно обустроиться на новом месте. Не хотелось бы в шалашах зимовать, людишки перемрут от холода, особенно бабы да ребятишки. Вона как сорванцы резвятся, страха в душе не держат под казацкой защитой. Ежели пришлет Урус переговорщиков, чтобы увели мы воинство с Яика, то скажем ему, как прежде крымцам не раз сказывали: «Ваша воля, наше поле; биться не хотим, поля не отдадим! Не-ет, хан, коль растворил степную горницу и впустил туда казачью вольницу, живи да мирись, да больше не дерись!»

Матвей хотел было ответить, что ногайцы вряд ли смирятся с приходом казаков на Яик, почти в середину их владений, но засмотрелся на ребятишек — более десятка отроков, обгоняя друг друга, то бежали по берегу Деркула, то с разбега бросались в воду, сверкая под жарким уже июньским солнцем загорелыми спинами, а в полуверсте впереди по левому берегу реки на невысокий увал поднялся казачий дозор числом в двадцать сабель. Старший делал какие-то знаки одетой на пику черной шапкой, вращая ее над головой.

Атаман Барбоша радостно вскинул вверх левую руку, давая понять дозорным, что их сигнал принят и правильно понят.

— Вышли к Яику, Матвей! Теперь по большой реке пойдем супротив течения. Ежели господь пожалеет горестных казаков, то пошлет доброго и постоянного попутного ветра! Тогда за неделю дойдем до острова Кош-Яик. Там и быть постоянному нашему житью. Спокойного сна не обещаю, Матвей, потому как сосед у нас объявится всенепременно задиристый и неуживчивый. Можно подумать, что тысяча новых жильцов в состоянии своими конями и немногим скотом уничтожить окрестные пастбища! Да в здешних местах можно прокормить дюжину Мамаевых орд, а не только ногаев, и нас, казаков.

Скорбно вздохнув, Матвей заметил собеседнику, что слишком много крови пролито как с одной, так и с другой стороны, чтобы вот так сразу замириться и вложить сабли в ножны.

— С Батыева нашествия вражда эта, — добавил Матвей, на ходу оглянулся — Марфа и Зульфия, а в крещении Софья, о чем-то весело переговаривались, обе в казацких нарядах на белых кобылицах. Улыбнулся невольно, а к сердцу подступила теплая нежность.

«Обоснуемся на новом месте, в крепком казацком городке, богомольный старец Еремей обвенчает нас с Марфушей, а Ортюху с Зульфией, заживем своим хозяйством. А там, глядишь, и детишки у ног бегать начнут, утеха и надежда в старости».

— Твоя правда, Матвей, — отозвался Богдан, — покудова Русь не одолеет непоседливых кочевых соседей в Сибири и здесь, в Заволжье, да еще крымцев — русскому мужику не жить на своей земле в мире и бесстрашии. — Барбоша привстал на стременах и зычно прокричал вниз, к стругам: — Навались, братцы! Яик уже рядом! На берегу сотворим привал с обильным ужином!