Беззащитные гиганты - Дейв Кэрри
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через густой буш грузовик спустился по длинному бугристому склону к пересохшему руслу, и Мкондо включил передний привод тяжелого «мерседеса», и колеса взрыли сухой белый песок, и в облаках сухой пыли мы вприпрыжку пересекли русло и вырвались на крутой сухой берег, где были видны следы «лендровера» Нормана, и с грохотом, ревом и треском, вздымая пыль, затряслись вверх по противоположному склону, и Мкондо выжал до отказа газ, чтобы не потерять скорость, и мы крутились между деревьями и пригибались под нависающими сучьями. Солнце поднялось достаточно высоко, но в тряском кузове грузовика все еще было холодно; дальше мы спустились по длинному голому обугленному склону, где местные жители выжгли кустарник, расчищая землю под пашню, и на дне широкой, пологой долины увидели реку Руйю, увидели каменные плиты, светлые струи, зеленый камыш и лагерь старины Нормана на берегу. «Мерседес» въехал по ухабам в лагерь, и старина Норман — сам смуглый, костюм защитного цвета — подошел к нам по золотистой траве, усатый, приветливый, уравновешенный.
— С добрым утром, с добрым утром! — сказал он.
Африканцы вылезли из кузова, все еще под градусом, и расселись на корточках вокруг большого костра под развесистым деревом. Мы подошли к костру старины Нормана у реки и стали греться у струек теплого дыма на солнышке, и повар подал нам кружки с чаем, и старина Норман рассказал Томпсону, какие следы удалось обнаружить ему и его следопытам. Старина Норман прирос душой к носорогам. Кругом полно следов, говорил он, и ночные есть и вчерашние, но самое главное — чудесный сегодняшний след. В четырех километрах отсюда. По меньшей мере, два детеныша, один совсем маленький, от силы месяц ему. Один очень крупный самец.
Радиостанция в «лендровере» старины Нормана была включена, и мы слышали, как Национальный парк Уанки докладывает Управлению в Солсбери о замеченных браконьерах.
— Гады! — сказал Томпсон.
— Я тут тоже к браконьерам подбираюсь, — поделился старина Норман.
— Ну и? — поинтересовался я.
— Дайте срок. Пусть думают, что я недотепа.
— Ружья или петли? — спросил я.
— Все на свете. Через два года на Руйе ни одного зверя не останется, — заключил старина Норман.
— Поймай этих гадов, — сказал Томпсон, — непременно поймай!
Мы допили чай.
— Начали, — сказал Томпсон.
Мы шагали друг за другом по неровным сухим золотистым склонам; первым шел следопыт, ведя нас туда, где он обнаружил самые четкие следы, за ним Томпсон, дальше Ричард, за ним Грэм, за Грэмом Невин, за Невином я, дальше рабочие с ружьями, радиостанцией, веревками, питьевой водой и топорами. Местность была бугристая, сильно пересеченная. Через час следопыт остановился и указал рукой на землю; мы окружили его, внимательно глядя под ноги, и увидели след.
— Это первый, — сказал следопыт.
Мы нагнулись, изучая след. Солнце начало припекать, и все мы покрылись испариной. На пятачке мягкой земли чуть заметной серповидной ямкой отпечаталось носорожье копыто и сразу за ним — морщинистый узор подушечки.
— Левый палец.
Томпсон поднял с земли прутик, обвел след в виде трилистника чертой, и нашим глазам явственно предстал отпечаток всей ноги.
— Кунене? — Томпсон посмотрел на Бена. — Утренний?
Бен кивнул. Он стоял с безразличным видом, отдыхая, попыхивая трубкой, тощий, старообразный. Страдал ли он от похмелья? По лицу не скажешь.
— А где второй след?
— За холмом, — показал рукой следопыт. — Километра три будет.
— Ясно. Пойдем по первому следу.
Часы показывали восемь.
Глава третья
Жара, слепящее бело-голубое полуденное небо безоблачно, редколесье буша не очень-то жалует тенью. Сквозь резиновые подметки ощущаем жар каменистой твердой земли, жаркий, сухой, неподвижный воздух обжигает кожу, пышут жаром бурый и серый буш и высокая сухая желтая трава, и до самого края бело-голубого неба нескончаемой чередой ткнутся лиловые бугры и серые гряды скал. Плохая местность для поиска. Следопыты рассыпались цепочкой, поделив участки. В который раз мы потеряли след. Большая стая бабуинов пересекла нам путь и затоптала след носорога. Мы прошли порядочный конец по холмам и оврагам, петляя и кружа, пересекая собственные следы. Этот носорог оказался изрядным бродягой. Каждый знак в книге природы требовал внимания — примятая земля, сдвинутый камешек, растоптанный сухой лист, сломанный прутик на высоте полутора метров, где носорог закусывал на ходу.
Говорить разрешалось только шепотом. Мы шли редкой цепочкой, разбросанной на сотни метров, не видя крайних. Даже яркие рубашки пропали бы из виду, а защитная одежда и подавно. Носильщики остались где-то позади под деревом, ожидая, когда мы что-нибудь обнаружим. Я шел за Беном. Воспаленные глаза на бесстрастном старообразном лице, голова под казенной войлочной шляпой с обвисшими полями чуть наклонена, трубка попыхивает. Сзади на поясе болтается оловянная фляга с водой. Худые черные икры, казенные ботинки, защитные гетры. Я шел за Беном, потому что он был лучший среди следопытов, стараясь учиться у него, совершенствоваться в поиске. Сам я сдался бы давным-давно. Одно дело приметить след, совсем другое — истолковать его. Давность следа я мог определить только в самых очевидных случаях. Увидев сдвинутый камень, я тихонько шлепнул себя по бедру, привлекая внимание Бена, и показал на землю. Его воспаленные глаза небрежно скользнули по камню.
— Зуро, — сказал он. — Вчерашний.
Вчерашний? Нижняя сторона камня вроде бы совсем свежая. При таком солнце след вполне может быть сегодняшним.
— Почему? — спросил я шепотом.
— Зуро, — повторил Бен.
Я шел сбоку от него в десяти метрах, немного отставая, чтобы не наступить на какой-нибудь след, прежде чем он его увидит. Снова знак: распластанный лист и на земле рядом с ним метина от копыта. Я шлепнул себя по бедру. Бен подошел. Глянул и отвернулся, ничего не сказав.
— Зуро? — Я присел, всматриваясь.
Как определить, когда на мертвый сухой лист наступил зверь — сегодня утром или вчера? Да при таком солнце! Пусть маленькая метина от пальца смазана, так ведь земля сухая и твердая. Ну, ладно. Послышался свист цесарки — такой же звук получается, когда человек свистит, приставив палец к губам, и я поднял голову и
