Отомщенный любовник - Дж. Уорд

Он снова взгляну на ее лицо и увидел, как одинокая слеза скатилась по щеке и упала на платок.

О... Святая Дева-Летописеца, подумал он. Я не готов.

Рив положил трость на пол, подошел к матери и опустился перед ней на колени. Повернув к себе стул, он взял утюг из ее руки и отложил его в сторону, готовый прямо сейчас отвезти ее к Хэйверсу и заплатить ему любые деньги за любые лекарства.

– Мамэн, что беспокоит тебя? Он взял один из накрахмаленных платков ее отца и вытер ей щеки. – Расскажи своему сыну, что так тяготит твое сердце?

Слезы продолжали капать из ее глаз, и он стирал их платком одну за другой. Она была прекрасна, несмотря на возраст и слезы. Павшая Избранная, чья жизнь выдалась очень тяжелой, она по сей день оставалась прекрасной и полной грации.

Когда она, наконец, заговорила, ее голос был тонким:

– Я умираю. – Мэдалина покачала головой, прежде чем он смог ответить. – Нет, давай будем честны друг с другом. Мой конец настал.

Это мы еще посмотрим, подумал он.

– Мой отец, – она коснулась платка, которым Рив вытирал ей слезы – Мой отец... это странно, что я думаю о нем днем и ночью, но так и есть. Давным-давно он был Праймэйлом и любил своих детей. Его величайшей радостью была его кровь, и хотя нас было много, он уделял внимание всем нам. Эти платки? Они были скроены из его одежд. Воистину, я очень любила шить, и он знал это, поэтому отдал часть своих одеяний.

Она протянула вперед свою худую руку и потрогала стопку отглаженных платков.

– Когда я покинула Другую Сторону, он заставил меня взять часть из них с собой. Я была влюблена в Брата, и, конечно же, моя жизнь была бы полной, только если бы я осталась с ним. Конечно, потом...

Да, именно  «потом» и настали времена, когда ей причинили много боли: ее изнасиловал симпат, она забеременела Ривенджем и была вынуждена родить чудовище-полукровку, которого каким-то образом  все-таки поднесла к своей груди и полюбила так, как любой сын мог только мечтать. И все это время, король симпатов держал ее у себя против ее воли, в то время как Брат, которого она любила, искал ее лишь для того, чтобы умереть, пытаясь ее вернуть.

Но и эти трагедии были не последними в ее жизни.

– После того как меня... вернули, отец позвал меня к своему смертному одру, – продолжила она. – Из всех Избранных, их всех его жен и детей, он хотел видеть меня. Но я не пошла. Я бы не выдержала... Я была уже не той его дочерью, которую он знал. – Ее глаза встретились с глазами Рива, в них таилась глубокая мольба. – Я не хотела, чтобы он знал, что случилось со мной. Что меня осквернили.

Боже, ему было знакомо это чувство, но мамэн не нужно было знать об этом бремени. Она не знала, с каким дерьмом ему приходилось иметь дело. И никогда не узнает, потому что было совершенно ясно, что главная причина, по которой Рив продавал себя, заключалась в том, что он хотел избавить ее от мучений, которые она испытает, если ее сына депортируют.

– Когда я отказалась пойти на его зов, ко мне пришла Директрикс и сказала, что он страдает. Что он не отправится в Забвение, пока я не приду к нему. Что он будет оставаться на этой болезненной грани между жизнью и смертью целую вечность, пока я не приду и не дам ему облегчение. На следующий вечер, с тяжелым сердцем я отправилась к нему.

В этот момент взгляд его матери стал жестким.

– Когда я прибыла в храм Праймэйла, он хотел обнять меня, но я не смогла... позволить ему сделать это. Я была совсем чужой, хоть и с любимым лицом, не более. Я пыталась разговаривать с ним вежливо и на отвлеченные темы. Именно тогда он сказал нечто такое, чего я не могу понять в полной мере и по сей день. Он сказал: «Тяжелая душа не может спокойно отойти, хоть тело уже теряет свои силы». Его держало то, что тяготило меня. Ему казалось, что как отец он потерпел неудачу. Что, удержи он меня на Другой Стороне, моя судьба сложилась бы иначе, намного лучше того, что произошло после моего ухода.

У Рива свело горло от внезапного, ужасного подозрения, которое неожиданно закралось в его голову.

Голос матери был слабым, но решительным.

– Я подошла к его ложу, он потянулся к моей руке, и я держала его ладонь в своих собственных. Я сказал ему, что люблю своего новорожденного сына, что собираюсь обручиться с мужчиной из благородной Глимеры, и что еще не все  потеряно. Мой отец искал правду в лице и словах, сказанных мною, и когда он остался доволен увиденным, он закрыл глаза... и отошел в Забвение. Я знала, что если бы я не пришла... – Она сделала глубокий вдох. – Воистину, я не могу оставить эту землю просто так.

Рив покачал головой.

– У всех все замечательно, мамэн. Бэлла и ее ребенок хорошо себя чувствуют и они в безопасности. Я…

– Перестань. –  Протянув руку, мать взяла его за подбородок, как тогда, когда он был совсем молод и плохо себя вел. – Я знаю, что ты сделал. Я знаю, ты убил моего хеллрена, Ремпуна.

Рив взвешивал, имело ли смысл лгать, но судя по выражению лица своей матери, правда вышла на поверхность, и ничего из того, что он мог сказать, не могло переубедить Мэдалину.

– Как, – спросил он, – как ты узнала об этом?

– Кто еще мог? Кто? – Она отпустила его подбородок и погладила по щеке, и он потянулся за этим теплым прикосновением. – Не забывай, я видела твое лицо каждый раз, когда мой хеллрен выходил из себя. Сын мой, мой сильный, властный сын. Посмотри на себя.

Ее искренняя, любящая гордость – вот, чего он никогда не понимал, учитывая обстоятельства своего зачатия.

– Я также знаю, – прошептала она, – что ты убил своего родного отца. Двадцать пять лет назад.

А вот это действительно было интересно.

– Ты не должна была узнать. Кто рассказал тебе об этом?

Она отняла руку от его лица, и указала на туалетный столик, на хрустальную чашу, которая, как он всегда предполагал, была предназначена для маникюра.

– Старые привычки Избранной Летописецы так просто не исчезают. Я увидела это в водах. Сразу после того, как все произошло.

– И ты ничего не сказала, – удивленно произнес он.

– И больше не могу держать это в себе. Вот зачем я призвала тебя.

Ужасное чувство нахлынуло вновь, Рив оказался в ловушке между тем, о чем собиралась попросить его мать и своим твердым убеждением, что его сестре вряд ли станет легче, узнай она все грязные и злые тайны их семьи. Бэллу эта гадость никогда не касалась, и сейчас не было никаких оснований для признаний, особенно учитывая, что их мать находилась при смерти.

Нет, Мэдалина не умирает, напомнил он себе.

– Мамэн…

– Твоя сестра ни в коем случае не должна об этом знать.

Рив напрягся, молясь о том, что расслышал ее правильно.