Маска - Сабина Мартин

Хотя над Эсслингеном уже нависла летняя жара, в городе царило праздничное настроение. Уличные торговцы продавали сладости и напитки, скоморохи развлекали честной народ плясками и шутками, пытаясь выпросить у прохожих пару геллеров, воришки обносили кошели неосторожных зевак.

На рыночной площади поставили трибуну для проведения суда. Земпах занял свое место с другими судьями и советниками.

— Приветствую вас! — радостно воскликнул Ремзер.

Конраду хотелось оплеухой согнать ухмылку с ненавистного лица, но он заставил себя улыбнуться и уселся между Хеннером Лангкопом и Герольдом фон Тюркхаймом.

Чуть позже подручные палача привели арестанта Симона Брехта.

На нем было ярмо. От обвиняемого исходила ужасная вонь — зеваки забросали его по дороге от Шелькопфской башни гнилыми овощами и экскрементами.

— Симон Брехт, подмастерье каменщика и сын Ганна Брехта, ты сознался в том, что коварно зарезал ножом Бенедикта Ренгерта, сына почтенного виноградаря Йоста Ренгерта. — Судья Куниберт фон Энгерн зачитал преступнику его признание вины. — Ты подтверждаешь истинность этих показаний?

Брехт, запинаясь, повторил свое признание. Это был худой жилистый парень с кривым носом, видимо сломанным в драке. Какое жалкое зрелище! Конрад Земпах брезгливо поморщился. Если он говорил правду и ему действительно заплатили за убийство, то человек, подстроивший это преступление, зря пожалел денег на достойного исполнителя. Наверное, Брехт согласился зарезать мальчишку за пару десятков грошей, а за такие деньги надежного человека не наймешь. А может быть, дело в том, что заинтересованная в убийстве особа наняла кого-то другого, а тот — кого-то еще, и деньги осели где-то в этой цепочке, не дойдя до непосредственного исполнителя. Кто бы это ни был, сейчас он, безусловно, доволен, что эта часть истории никого не заинтересовала. Городской совет нашел убийцу, справедливость была восстановлена. А зачем кому-то понадобилось подстраивать убийство сына виноградаря, теперь неважно, по крайней мере, большинство и так считало историю Брехта жалкой попыткой оправдаться.

— Безбожник ты!

— Жалкое ничтожество!

— Убогая тварь!

Пока Брехт во всех подробностях описывал совершенное преступление, из толпы доносились громкие крики — виноградари города и их семьи не переставали возмущаться.

Брехт, похоже, не понимал, что ему предстоит, и потому продолжал свой рассказ.

Когда он замолчал, фон Энгерн подошел к остальным судьям:

— Что ж, мы пришли к соглашению касательно приговора, не так ли?

Те молча кивнули.

— Никакой милости этому отродью преисподней, — прошипел фон Тюркхайм.

— Значит, решено. — Фон Эндерс вышел вперед и повысил голос: — Суд выносит следующий приговор: ты, Симон Брехт, признан виновным в совершении убийства и приговариваешься к смерти через колесование!

Толпа возликовала. Колесование было столь же жестоким способом казни, как и сдирание кожи или четвертование, а жители Эсслингена были согласны с тем, что убийца заслужил такую смерть.

Процессия отправилась на место казни. Первым шел палач из Ульма, огромный широкоплечий детина с плоским лицом и светлыми волосами до плеч. Телега с приговоренным двигалась медленно, поскольку ее обступили люди. Толпа запрудила все переулки и улицы. Каждый хотел взглянуть на подлого убийцу, выкрикнуть ему в лицо оскорбление, плюнуть, забросать гнилыми овощами или экскрементами. На Внутреннем мосту телега остановилась — она не могла ехать ни вперед, ни назад, — так тесно ее окружили зеваки, ринувшиеся на мост через Неккар.

Иоганн Ремзер принялся браниться на чем свет стоит. Герольд фон Тюркхайм угрожающе замахнулся тростью, Земпах вспотел от напряжения. Только благодаря вмешательству стражников толпу удалось разогнать и телега смогла проехать.

На эшафоте перед Хайлихкройцкими воротами все уже было готово. Палач из Ульма поднялся на подмостки и встал, широко расставив ноги, в ожидании, когда подручные вытащат приговоренного из телеги, приведут на эшафот и поставят на колени.

К преступнику подошел священник, перекрестился, прочитал молитву. Когда с этой частью было покончено, палач посмотрел на трибуны, где собрались все зажиточные горожане. Земпах, заняв свое место, старался сдержать рвотные позывы. Зной, толпа, толкавшаяся у трибун, вино, выпитое перед выходом из дома, — все это не лучшим образом сказывалось на его самочувствии. Конрад принялся обмахиваться рукавом.

Куниберт фон Энгерн подал палачу знак, и ульмец приказал подручным связать Брехта. Приговоренный застонал, когда его швырнули на спину и развели ему ноги и руки.

Земпах задумался о том, не дал ли этот палач Брехту обезболивающее, которым так часто пользовался Мельхиор. Конрад в этом сомневался. У Симона Брехта не было заступников в Эсслингене, никого, кто заплатил бы за такое, а палач из Ульма не был похож на человека, который по доброй воле станет помогать приговоренному.

Один из подручных поднял огромное колесо с эшафота и протянул палачу. В толпе благоговейно зашептались.

Палач склонился над приговоренным и обеими руками занес колесо. Вокруг воцарилась тишина, и палач обрушил колесо на ступни преступника. Жуткий вопль сорвался с губ Брехта, в долине Неккара разнеслось многоголосое «Ох…».

И вновь палач нанес удар, на этот раз на уровне щиколоток. Судья приговорил Брехта к пятнадцати ударам — по одному за каждый прожитый год Бенедикта. Вначале убийца вопил, но после восьмого удара его крики стали тише, а в конце он только стонал. Зато гул толпы нарастал.

Когда палач замахнулся для последнего удара — по горлу, — вновь стало тихо. Заплечных дел мастер принимал решение — продлить мучения приговоренного или проявить милосердие и оборвать его страдания, убив последним ударом. Выдержав паузу, палач нанес этот удар не в шею, а в ключицу. Симон Брехт захрипел, его руки и ноги стали подергиваться.

Палач передал одному из подручных колесо и расправил плечи. Даже с трибун было видно, как поднимается и опускается его могучая грудь. Напряжение выбило его из колеи.

Земпах задумался, как бы справился с этой задачей Мельхиор. Пока мальчишка занимал эту должность, никого еще не приговаривали к казни через колесование. Земпаху очень хотелось бы посмотреть, как щуплый мальчишка управлялся бы с огромным колесом.

Тем временем ульмец приказал, чтобы Брехта отвязали. На эшафот внесли второе колесо, и подручные положили на него Брехта. В теле приговоренного не осталось, должно быть, ни одной целой кости. Слуги так просунули руки и ноги Брехта между деревянными спицами, что веревка им уже не понадобилась. Затем они по приказу палача подняли колесо и водрузили его на шест из березового ствола.