Оранжерея - Чарлз Стросс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В будущем нам придется приходить пораньше, – говорю я Сэму, и он пристально смотрит на меня.
Входит Фиоре, выступает вперед, звучит музыка – запоминающийся духовой номер (как подсказывает модем, композитора зовут Брехт [21]).
– Дорогие прихожане, – возвещает он, – мы собрались здесь сегодня все вместе, дабы заявить о нашем месте во Вселенной. Вспомнить наши неизменные роли в великом цикле жизни, которые никто не должен отнимать у нас. Давайте воздадим должное дизайнерам, которые дали нам в этот день и во все последующие дни роль, которую мы должны играть! Слава дизайнерам!
– Слава дизайнерам! – вторят собравшиеся.
– Дорогие прихожане, давайте будем помнить – истинный смысл и счастье в жизни можно обрести, лишь следуя великому замыслу! Всяк сверчок – на свой шесток!
– Всяк сверчок – на свой шесток! – звучит в ответ.
– Давайте также поблагодарим нашу прекрасную Рив, миссис Браун – этого очень ответственного сверчка и полноправного сидельца на нашем шестке, – за избавление и утешение, которое члены инициативной группы нашей общины принесли Кассандре Грин, сейчас выздоравливающей в больнице! Счастья, смирения и утешения!
– Счастья, смирения, утешения!
Я качаю головой – счастливая, но смущенная. Не могу понять, почему Фиоре ставит меня в пример остальным прихожанам? Я оглядываюсь и вижу Джен, которая стоит в паре проходов от меня и таращится змеиными глазами.
– Наш долг – заботиться о ближних, помогать им соответствовать укладу нашего общества, разделять с ними их радость и горе, принятие и прощение. Если ваши соседи нуждаются в вас, идите к ним, будьте с ними щедры. Мы все – соседи, и те из нас, кто ни в чем не нуждается на этой неделе, могут оказаться в числе наиболее нуждающихся уже на неделе следующей. Направляйте их, заботьтесь о них, журите их, когда это уместно…
Мой разум куда-то уплывает. Голос Фиоре гипнотизирует, его тон поднимается и опускается в размеренной интонации. В церкви с закрытыми дверями тепло и душно, и, похоже, он не собирается отвлекаться от проповеди, чтобы осудить грешника на этой неделе. За что я должна быть благодарна – Фиоре мог запросто испортить мне рейтинг за то, что я сотворила на прошлой неделе. Несмотря на тепло, чувствую дрожь. Он проявил больше терпения, чем я ожидала. Должна ли я последовать его примеру и вместо того, чтобы рассказывать ему о Яне, попытаться самой наставить ее на путь истинный?
– …ибо помните, что вы все – сторожа брату своему, и по поступкам братьев своих вы сами да будете судимы. Ныне и присно, и во веки веков – аминь!
– Во веки веков! – вторит ему хор. – Аминь!
Мы встаем и вместе поем еще одну песню, сопровождаемую ритмичными хлопками в ладоши, на этот раз на языке, которого я не понимаю. Судя по песеннику, речь в ней идет о марше, свободе и хлебе. После этого священник сходит с амвона, и служба подходит к концу.
Я немного разочарована, но в то же время испытываю облегчение, когда мы выходим из церкви на яркий дневной свет, где ждет фуршет. Сэм держится еще тише, чем обычно, но сейчас мне все равно. Я беру бокал вина, тарелку с пирожными из пшеничной муки и направляюсь к нашей когорте.
– Решила остепениться, не так ли? – спрашивает голос за моим левым плечом. Мне удается подавить гримасу отвращения. Конечно, это Джен.
– Я просто забочусь о своих соседях, – говорю я, вкладывая в слова каждый грамм искренности, на какую способна. Потом заставляю себя улыбнуться ей.
Она, конечно, улыбается в ответ.
– Я тоже! – щебечет она, затем оглядывается. – Как хорошо, что Фиоре сегодня был милосерден. Я так понимаю, некоторым из нас, возможно, пришлось нелегко!
Хитрожопая маленькая дрянь.
– Понятия не имею, о чем ты, – начинаю я, но продолжать невозможно, потому что начали звонить церковные колокола. Обычно они звонят в смутном подобии ритма, но сейчас – дребезжат и гремят, будто что-то застряло между ними. Люди оборачиваются и смотрят на башню. – Что-то странное творится…
– Это уж точно. – Джен пренебрежительно фыркает и отворачивается к ближайшей группе мужчин.
– Эй, – окликаю я ее, – я вообще-то с тобой еще не закончила.
– А я с тобой – уже, дорогая. – Широко осклабившись, она ускользает в толпу.
Я раздраженно пялюсь на башню. Дверь в нее приоткрыта. Странно. Это не совсем мое дело, но… вдруг что-то вырвалось наружу? Нужно доложить кому следует. Я поручаю свой бокал и тарелку проходящей мимо официантке и иду к двери, стараясь не наступать острыми каблуками на газон.
Звон и дребезжание потревоженных колоколов становятся громче, и на ступеньках крыльца, у двери, я различаю тень. Пробираясь туда, опускаю глаза – и тут неприятно знакомая вонь набивается в ноздри, наворачивая слезы на глаза. Я оборачиваюсь и кричу:
– Сюда! Помогите!
Затем толкаю дверь, полностью распахивая ее.
Колокольня внутри – высокое помещение, освещенное маленькими окнами чуть ниже основания шпиля. Дневной свет, льющийся из них, отбрасывает длинные тени на балки и колокольчики, свисающие с них, толкаясь и ударяясь о побеленный пол, окрашивая растекающуюся лужу темной жидкости. Распространяющаяся чернота, серый цвет теней и бледный маятник, скребущий по полу, – требуется секунда, чтобы мои глаза привыкли к полумраку, и еще секунда, прежде чем я понимаю, что вижу.
Из всех возможных кандидатов именно Майк играет роль атонального карильона [22], привлекшего меня. Сразу видно, что его владение музыкой – искусство непроизвольное. Он висит на веревке звонка, привязанный за лодыжки. Его голова рисует бесконечный круг по полу двойной кровавой дорожкой. Кто-то примотал его руки скотчем к телу, заткнул рот кляпом и воткнул иглы для подкожных инъекций в уши. Канюли непрерывно капают, выкачивая остатки крови из его багровой раздутой головы. Петли, завитки и спирали крови образуют тонкую филигрань, а некоторые неровности пола приводят к тому, что ручейки образуют лужу, натекшую с внутренней стороны двери.
Я одновременно потрясена, ошеломлена дерзостью мысли автора этой убийственной инсталляции и напугана тем, что тот, кто это сотворил, все еще может скрываться на месте преступления. Поэтому иду на единственную разумную, социально целесообразную реакцию, которая приходит мне в голову, – кричу во все горло.
От первого парня, который забегает в часовню, толку мало – он бросает взгляд на импровизированный
