Александр Беляев - Зеев Бар-Селла

Но здесь нам возражает сам Лео Цандер:

«— Не забывайте, — говорил Цандер, — что родина звездолетов — Советы. Там родилась и была научно разработана теория реактивных двигателей. Вокруг Циолковского выросла целая плеяда советских специалистов — его учеников. Что, если Советы двинут на „Ноев ковчег“, который вздумал бы принять участие в боевых наступательных операциях, целую флотилию звездолетов? Пассажирам „ковчега“ не поздоровится!»

Вот вам: крупнейший специалист отдает должное успехам советской космонавтики! Но сразу после гимна Советам сказано следующее:

«Ни Пуччи, рассказавший об этом Гансу, ни сам Ганс не знали о том, что Цандер, давая такое заключение, был не совсем объективен. В нем говорил его традиционный пацифизм».

То есть ничего не изменилось! На дворе советская власть, а русский инженер Цандер — энтузиаст ракетоплавания! — все так же в одиночку или с кучкой нищих энтузиастов бьется над постройкой ракеты, в которой самый снисходительный глаз разглядит лишь действующую (чаще всего — плохо действующую) модель… А с Запада доносятся такие слухи, что впору локти кусать!.. А в 1933-м — год выхода романа — Цандер умер от чахотки, так и не увидев ни одной взлетевшей ракеты.

Еще об одной любопытной подробности поведал нам ассистент зарубежного Цандера, Винклер:

«Цандер — талантливый теоретик, великолепный конструктор и на редкость скромный человек. „Я только ученик своего великого учителя Циолковского. Он зажег пламя, я лишь поддерживаю его, пока мечта человечества не осуществится“, — так говорит он о себе».

Нынешнее ухо и впрямь не распознает здесь ничего, кроме свидетельства беспримерной Цандеровой скромности[316]. Но советскому читателю 1930-х годов открывалось и другое:

«Что касается меня, то я только ученик Ленина и цель моей жизни — быть достойным его учеником.

Задача, которой я посвящаю свою жизнь, состоит в возвышении… рабочего класса. <…> Если бы каждый шаг в моей работе по возвышению рабочего класса и укреплению социалистического государства этого класса не был направлен на то, чтобы укреплять и улучшать положение рабочего класса, то я считал бы свою жизнь бесцельной».

Это знаменитейшая фраза, сказанная товарищем Сталиным немецкому писателю Эмилю Людвигу. Написав в 1906 году о Наполеоне, Людвиг четверть века спустя решил замахнуться и на биографию живого колосса, с каковой целью приехал в СССР и 13 декабря 1931 года был принят героем будущей книги. В ходе беседы Сталин и осчастливил биографа исторической фразой. После чего с ней были ознакомлены и прочие обитатели земного шара[317].

Вопрос: как ее понимать в устах Лео Цандера? Видимо, в контексте прочих его высказываний о Циолковском:

«— Я уезжаю. Надолго покидаю родину, быть может навсегда.

— „Могикане“? — коротко спросил Винклер.

— Да, они… Вы полагаете, что мне угрожает заточение, Винклер? Хуже. Гораздо хуже. Они приходили не с мечом, а с дарами.

— „Бойтесь данайцев, дары приносящих“, — кивнул головой Винклер. — И что же это за дары?

— Они готовы милостиво забыть о моей нечистой крови, — с горечью сказал Цандер. — Вернуть мне кафедру, хорошо оплачивать мой труд.

— Из средств… военного ведомства?

— Вы угадали, Винклер. Они предлагали мне — вы понимаете, что значит, когда они предлагают? — работать в военном ведомстве… Стратосферные бомбардировочные ракеты, управляемые по радио. Вы слыхали о них? Во многих районах страны уже возведены сооружения для стрельбы такими ракетами. Из этих пунктов в несколько минут можно уничтожить Париж, Брюссель, Прагу, Варшаву градом взрывчатых и газовых ракет. Но им этого мало. Им нужны „снаряды без пушек“, летящие за тысячи километров. Не только Лондон, Рим, Неаполь, Мадрид, Москва, Ленинград, но даже и Нью-Йорк, Вашингтон — мишени для их новых орудий истребления. Столицы, промышленные города, порты, аэродромы соседних государств уничтожаются в несколько минут вместе со всеми людьми. Душить детей, рвать на части тела отцов и матерей — во имя чего? — вот что они предлагают мне, Винклер. Об этом ли думал мой учитель Циолковский, об этом ли мечтал я, посвятив свою жизнь реактивным двигателям, ракетам, звездоплаванию?..»

«Могикане» — это, несомненно, фашисты, а точнее, раз уж зашла речь о «нечистой крови», — нацисты (хотя русский Цандер был остзейским немцем). Но главное — это убежденность Лео Цандера в том, что Циолковский и война несовместимы. А поскольку Цандер не уточняет, о какой войне идет речь — империалистической или революционной, складывается впечатление, что и учитель его в классовую борьбу не сильно верил.

А тогда получается, что, называя себя «только учеником великого Циолковского», Цандер (и, надо понимать, Беляев) ставит на место величайшего гения XX столетия не Ленина, а калужского затворника (заинтересованные в подробностях могут сразу обратиться к главе «КЭЦ»).

Но продолжим чтение романа.

Итак, группа богатейших капиталистов и их прихлебателей, напуганных призраком неотвратимой революции, готовится к бегству. Но на земном шаре ни одного безопасного угла уже не осталось, и тогда обезумевшие буржуи решают отправиться на другую планету. Космическому кораблю, который унесет их в немыслимую даль, присваивают имя «Ноев ковчег».

Уподобить бегство от революции спасению от Всемирного потопа первым догадался Маяковский, в 1918 году написавший пьесу «Мистерия-буфф». И вполне возможно, что Беляев этой идеей воспользовался. Но в 1925 году вышла и другая книга, далекая от художественности, но несомненно способная заинтересовать Беляева — мемуары о Белом Крыме, написанные человеком, хорошо знавшим механизмы врангелевского государства. В этой книге рассказано и об эвакуации 1920 года, в частности, есть там такие слова:

«Наш Ноев ковчег, набитый только одними нечистыми (такими нас сделало бегство), начинает двигаться»[318].

Вспомним как будто совсем по другому поводу сказанные слова Цандера о «нечистой крови», и тайна нового Ноева ковчега раскрыта — этот корабль плывет в эмиграцию. И надежды на возвращение больше нет.

А что происходит с писателем, потерявшим надежду, но не утратившим желание жить? Он становится другим.

Первая часть романа — сатирическая, в том смысле, который придавали этому слову в СССР: безжалостное бичевание заграничных буржуазных нравов[319].

Вторая — более всего походит на самопародию: аристократы поселяются в пещере и дичают (ср. с беляевской повестью «Белый дикарь») — и откровенное глумление над фантастикой: шестирукие венерианские туземцы, которые носом пущают усыпляющих газов…