Гулящая - Панас Мирный

Тихо, темно... И в могиле темней не будет. А Христя еще глубже зарывается в подушки, еще плотней закутывается в одеяло. Несмотря на летнюю жару, ее бьет лихорадка, она озябла, вся дрожит. Перед глазами плывут желтые круги, брызжут светлые искорки. Она крепче зажмуривает глаза, а искры так и летят во все стороны, будто кто раздувает горн... По спине у нее мурашки бегают, страх леденит душу. Ей слышится голос Оришки: "А что, будешь звать меня бабушкой? Какая я тебе бабушка?.." Маленькая девочка мерещится... Помертвев от страха, Христя, сама этого не замечая, раскрылась.

В комнате по стене бегает, как кошка, светлый блик. Вот он хочет добраться до полу, соскочит на стул, подрожит, потрепещет и снова прыгает назад. "Что это? откуда он взялся? Неужели это месяц взошел? Да, да. Это он шалит-забавляется. Ишь хитрый какой, из-за стены хотел меня напугать. Погоди же, встану я, доберусь до окна".

И ей кажется, что она уже стоит у окна... Внизу в долине лес чернеет, серое облако тумана ползет из-за горы, туман стелется, как дым, и окутывает деревья. Курится земля, а месяц, выставив свои рога, хохочет "Ну, ну,говорит он,- стелись да укрывайся. Пора тебе спать. Дай и мне выглянуть. Ведь и меня ждут не дождутся".- "Кто там ждет тебя, рогатого?" - слышится голос внизу. "Вот посмотри на дворец. Да и спи себе, не вертись",- ответил месяц и сразу на пол-аршина подскочил вверх. Вся долина, как рядном, покрылась густым туманом. Туман доходил до самого окна. Зато поверх него стало так светло и ясно. Христя глянула на дворец. Там, на самом краю крыши, на страшной высоте, стоял кто-то в белом и протягивал к месяцу руки. Христя всмотрелась: да ведь это бабка Оришка. Она, она. В одной сорочке, растрепанная.

- Ну, скорее иди. Что это ты сегодня так замешкался? - спрашивает Оришка,

- Да черт их знает,- говорит месяц, подскакивая вверх на целых пол-аршина.- Как стали мяться да кочевряжиться, пока, наконец, выпустили. И знают ведь, что ночь коротка, а надо всю землю обежать, так нет же, затеяли пир. Сидят себе, пьют, гуляют.

- Кто же это там?

Месяц назвал такие чудные имена, что Христя диву далась. Отродясь она таких имен не слыхивала, да и выговорить их человеку трудно, скорее язык сломаешь, чем выговоришь.

- О-о, это известный гуляка! - ответила старуха месяцу.- А ведь и у нас новости.

- Приехал все-таки.

- А ты почем знаешь?

- Разве не видно по следу? Я только выглянул, сразу колеи увидал, а во дворе около дома сено натрушено, конский навоз лежит.

- Приехать-то приехал. Да угадай, с кем?

- С женой,- ответил месяц.

- С женой - это бы не диво. А то такую панночку где-то подхватил, что не ему, старому, за ней увиваться.

- Молодую, пригожую? - воскликнул месяц.

- В самом соку.

- Ах, черт возьми! Хоть бы одним глазком на нее поглядеть! воскликнул месяц и так завертелся волчком, что у Христи даже в глазах зарябило.

- Ну-ну, я тебе задам! - погрозила старуха своим скрюченным пальцем.Вы, я вижу, все одинаковые повесы. Я это сегодня, на нее глядя, не прямиком, а обиняком песенку спела, что не такому, мол, старикашке любить такую кралю. Так куда там! Так распетушился, что ну. Очень я его испугалась! Будто он не знает, что стоит мне только примчать сюда его жену, так не будет места не только крале, но и ему.

- О-о, ты отчаянная! Я тебя по зарнице знаю. Надвое-то меня ты расколола.

- А что же ты повадился каждую ночь? Вашего брата не придержи, так вы такого натворите, что хоть святых вон выноси.

- Что же, он с нею и спать лег вместе? - помолчав, спросил месяц.

- Нет, врозь легли. Скрывает он. Сам в боковушке лег, а ей светлицу отдал.

- Так, может, ты пустишь поглядеть? - лукаво подмигнув одним глазом, спросил месяц.

- По мне, хоть и погляди. Только, чур, к ней не подъезжать, а то и другую половину рожи истолку тебе, как в ступе.

Месяц верть!- да как прыгнет вверх, еще, еще... И вдруг очутился в самом окне. Светло стало в комнате, хоть иголки собирай. И слышит Христя, тянется к ее щеке светлый луч. Глядь - а это не луч, а бледные губы с черными усиками. Чмок!

- Видел! видел! - крикнул месяц, соскочив с окна, и стрелой помчался к старухе.

- Не вытерпел-таки! Хоть разок, да чмокнул,- заворчала та и цап его за рога! Прыг с крыши - и побежала вприпрыжку поверх тумана. Как кружится-скользит на льду молодая девушка, так старая ведьма, держась за рог месяца, понеслась над туманом. То стрелой промчится вдоль, то пойдет вприсядку, то вихрем закружится на одном месте, то нырнет в серую бездну, то снова вынырнет, захохочет и пойдет-пойдет... Волосы у нее становятся все длиннее, все гуще и черней... Лицо краснеет, наливается кровью, сорочка розовеет, все тело начинает светиться, как бумага на свету, глаза искрятся. И вдруг, выпустив из рук месяц, она вся запылала. Месяц, бледный-бледный, пулей промчался через все небо, стал напротив, меняется в лице и дрожит...

Христя вскрикнула и проснулась.

5

Как раз всходило солнце. Румяная заря забрезжил над землей, черная туча над нею нависла, и от этого заря казалась еще алее. Розовый свет заливал всю комнату, по балкам потолка бегали зайчики, в углах, куда не проник свет, трепетала тьма. В комнате было душно. "Сон это или видение?" подумала Христя, потягиваясь, спрыгнула, как кошечка, с постели на пол и в одну минуту очутилась у окна. Щелкнула задвижка, и в раскрытое окно полилась утренняя прохлада. Ворот сорочки был раскрыт у Христи, и она вздрогнула, когда утренний ветерок, как шаловливый мальчик, прокрался ей под сорочку. Краешек ясного солнца как раз показался из-за горизонта, и пучок золотых лучей мгновенно скользнул к Христе. Он пробежал по личику, чмокнул в жаркие уста и рассыпался искрами по высокой белоснежной груди. Христе показалось, что это теплый дождик ее покропил, легкая дрожь пробежала у нее по всему телу. Она поглядела в окно: у подножия горы клубились серые облака густого тумана. Вон целый клок оторвался и взвился вверх... покружился, потрепетал и длинной-длинной прядью вытянулся в розовом воздухе. Солнышко поднялось еще выше: по склону горы засверкала роса на траве, зеленые ветви загорелись на вершинах деревьев в лесу. Птицы запели: где-то зачирикал крапивник, закуковала вещая птица кукушка, в кустах под самым окном защелкал соловей, а там, а там, в тумане, будто кто на скрипочке заиграл,- тысячи пташек защебетали на все лады и на все голоса. И птичий гомон и утренняя прохлада лились навстречу Христе, приветствовали и нежили ее.

- О боже, как тут хорошо! - вслух подумала Христя и подняла глаза на дворец. Вся солнечная его сторона горела розовым светом, словно стены были окрашены в такой цвет, зато задняя пряталась в тени. Обломанные карнизы, выбитые окна, потрескавшиеся стены, облупленные колонны - все казалось угрюмым и страшным, точно это было когда-то не человеческое жилье, а мрачная темница, где томились грешные души. Оставленная людьми, она обратилась теперь в заброшенные руины. У входов разрослись лопухи и чернобыль, террасы поросли мхом, окна увила колючая повилика и еще больше заглушила глухие, безмолвные стены. Христя поскорей отвела глаза и стала смотреть в другую сторону.

Там в тумане притаилась слобода. Густой пар поднимался над прудом, словно воду подогрели снизу, и она теперь быстро испарялась. В тумане на берегу пруда белели хатки, а повыше, на склоне горы, зеленели огороды. Подсолнухи высоко вверх подняли свои желтые шапки, словно встали на цыпочки, чтобы поскорее погреться в солнечных лучах, которые, светлой дугой перекинувшись через гору, золотой россыпью оседали далеко за прудом на лугах. Казалось, луга улыбались, греясь после ночной прохлады, купались и омывались в волнах света, становясь из зеленых то оранжевыми, то фиолетовыми. Позади лугов, еще чуть повыше, словно пестрые плахты, раскинулись поля, будто кто цветные дорожки расстелил по долине; ровные и долгие, они тянулись бог весть куда, исчезая в беспредельной синей дали. Христя так загляделась на залитые солнцем поля, что забыла обо всем на свете. Как там хорошо, как чудно, так бы и полетела туда. Но что это мелькает вон там, в стороне, что чернеет вон там, под самым небом? Словно легкое облачко колышется над землей, а над ним, как жар, что-то горит. Это же крест на церкви. Ну, конечно, а это чернеет село. Да ведь это Марьяновка! Она. Вот откуда видна ее родная сторонка.

- Матушки мои! Я думала, вы спите, а вы уже встали! - услышала Христя позади себя голос.

Обернулась - перед ней стоит Оришка. Такая же маленькая, изможденная, как и вчера. Только лицо как-то изменилось. Правда, подбородок очень выдается вперед и нос свесился до самой губы, но сегодня она не так желта, как вчера, и ни капельки не страшна, наоборот, приветлива и мила. Глаза у нее такие веселые, добрые, словно пришла она к Христе с какой-то хорошей вестью. Лоб высокий, изрезан тонкими морщинками, голова плотно повязана черным платком, только на висках белеют начесы.

- Это вы, ба...- Христя хотела сказать "бабушка", но спохватилась: Орина?