Происхождение личности и интеллекта человека - Александр Невзоров

По всей вероятности, перечисленные факты и выводы дают основания предполагать, что т.н. разум не является «главной функцией мозга».

Следует отметить, что выстроенная нами гипотеза находится в существенном противоречии с известными версиями П. Шильдера - Н. Су- гара (Schilder R, Sugar N. Zur Lehre der schizophrenen Sprach-storungen bei Schizophrenen, 1927) и А. Шторха [Storch A. Das archaisch-primitive Erleben und Denken der Schizophrenen, 1922), утверждавших, что состояние, известное в психиатрии как шизофрения, — это некий «возврат к более древним способам мышления, к архаическому мышлению». Любопытные и авторитетные труды Шильдера — Сугара и Шторха, к сожалению, не содержат в себе никаких нейрофизиологических обоснований их красивой теории, а используют доводы исключительно из «психологического» арсенала, что делает полемику очень сложной, так как языки нейрофизиологии и психологии совершенно различны и, по сути, конфликтны до несовместимости.

Предположение о том, что поведением ранних homo могли управлять деменции®, галлюцинозы, мании, стереотипии, кататонияf и эхолалия[5] [6] et cetera, т.е. то, из чего «состоит» (по И. Павлову) более-менее полноценная шизофрения в ее сегодняшнем понимании, конечно, экзотично, но, puto, может иметь место лишь в романах, «житиях» или психологических сочинениях. Нейрофизиология же не оставляет сомнений в том, что только абсолютно адекватная и предельно точная рефлексия могла обеспечить выживаемость организму (виду, роду, семейству, отряду et cetera).

Sed следует признать, что общая стилистика первобытного мышления человека при поверхностном анализе дает основания признать некой нормой этого мышления то, что в XIX столетии получило название «шизофрения». Нет сомнения, что абстрагированная психиатрическая диагностика XIX-XXI веков именно так маркировала бы и ацтекский способ приумножения урожая тыкв, а также принятые в средневековой Тюрингии методы укрепления стен через замуровывание в них детей, или эвхаристические практики. Но основываясь на сделанном

выше анализе, мы получаем право на вывод, что эти и другие системные прецеденты истории homo не имеют ничего общего с деменциями или иными повреждениями функций мозга, а есть, вероятно, следствие несопоставимости поставленных жизнью задач и возможностей «природного» разума человека. К тому же, шизофрения — явление комплектное, и кроме алогичного ответа на сложный «вызов» предполагает наличие у «ответчика» множества иной симптоматики, а данными о таковой ни классическая антропология, ни история не располагают. Более того, люди, массово демонстрирующие неадекватность при решении сложных вопросов, показывают точность, успешность, хорошую обучаемость в решении тех задач, где все составляющие очевидны. (В вопросах строительства, ремесел, военного дела, иерархирования своих сообществ et cetera.)

Е supra dicto ordiri разум не надо переоценивать, в нем нет ничего чрезвычайного или «уникального», это очень древняя и весьма банальная функция практически любого живого организма. Перечисленные выше факты и выводы также дают основания предполагать, что разум не является «главной функцией мозга».

Возникает два итоговых вопроса, касающиеся природы разума. Первый — о степени его развитости у homo сравнительно с другими животными.

Второй — насколько анатомическая сложность мозга может служить индикатором этой развитости?

На первый вопрос, ответ, puto, прост и очевиден: если развитость разума определять по точности тех поведенческих решений, что основаны на оценке явных факторов, то тут человек будет примерно равен любому другому животному, что подтверждают два миллиона лет его «дикой» истории и задокументированные образчики поведения «мауглеоидов».

Ad verbum, теперь становится отчасти понятно, почему на простую задачу по усовершенствованию каменных орудий человеку понадобилось около миллиона лет.

В тех же случаях, когда поставленный перед «чистым разумом» вопрос содержит скрытые или неявные факторы, то основываясь лишь «сам на себе», отделенный от искусственных коллективных интеллектуальных систем, разум homo способен к решениям либо полностью ошибочным, либо содержащим очень высокий «процент ошибки», что в известной степени доказывают примеры, предложенные классической антропологией, религиями, народной медициной et cetera.

Что же касается второго вопроса, то однозначный ответ на него, вероятно, невозможен по простой причине отсутствия анатомического «субстрата разума».

Установив специализации практически всех отделов головного мозга, от мозжечка до лучистостей мозолистого тела, нейрофизиология не может и, вероятно, не сможет никогда указать ту мозговую структуру, которая собственно и генерирует интересующую нас функцию, т.е. разум.

Exempli causa:

Мы можем с определенной уверенностью не просто назвать те мозговые субстраты, которые осуществляют наш процесс визуализации мира, но и предъявить их «на стекле».

Для этого достаточно положить анатомический препарат головы homo или любого другого млекопитающего на стол — и отпрепарировать из него глаза, т.е. внешнюю часть зрительного анализатора головного мозга. Затем, вскрыв череп, достав и перевернув мозг, следует отделить оптический нерв, хиазму, зрительные тракты, прорезаться к латеральным коленчатым телам, лучистости Грацио- ле, клину, шпорной борозде, язычной извилинке, а затем коротким движением ланцета отодвинуть извлеченные структуры от основной мозговой массы.

Этот набор анатомических фрагментиков и будет материальным субстратом нашего зрения.

Ad verbum, разумеется, это очень упрощенная, грубая схема препаровки, так как для анатомической комплектности зрительного анализатора потребуются сверхтонкие манипуляции по отделению зрачковых иннерваторов, черного вещества, ядер Вестфаля — Эдингера, Якубовича, протектального, красного ядер et cetera. Можно секционировать еще эффектнее: вслед за отпрепаровкой глаз в орбите, сделать выпилку части большого крыла клиновидной кости и глазничной части лобной кости, а потом, после открытия черепа и мягкой оттяжки мозга от лобно-лицевой части, просто втянуть внутрь глаза, не нарушая их связи с оптикусом, хиазмой и зрительным трактом.

Мы сможем попытаться анализировать его по прямым признакам развитости (например, по количеству нервных волокон в п. opticus или в radiatio optica) и отчасти оценить его развитость и сложность.

При этом мы обязаны будем признать, что «потеряли» в ходе нашей препарации самое главное и ценное — т.е. те связи зрительного тракта со стволовыми ретикулярными и прочими структурами мозга, что побуждали его функционировать, и «пользовались» результатами его деятельности.

Ad verbum, эти связи не всегда прямы; exempli causa, связь с лимбической системой и гипоталамусом идет через медиальные ядра таламуса.

Nihilominus пусть и лишенный движущих его связей, перед нами, зримый и осязаемый, будет лежать анатомический субстрат функции зрения.

Примерно такую же процедуру мы можем проделать практически с любой функцией головного мозга: со слухом, обонянием, так- тилизацией, болью, моториками, хеморецепцией (вкусом), вокализацией et cetera.

Secundum naturam, «набор анатомических фрагментиков» каждый раз будет существенно отличаться и количеством и размером отпрепаро- вок, не говоря уже о тех случаях, когда к нашему маленькому собранию «на стекле» придется добавлять бесконечные ветвления висцеральной нервной системы, извлеченной из внутренних органов.

Ничего подобного с функцией разума мы проделать не сможем. Эта функция не имеет своего собственного субстрата, а является результатом взаимоотношений ретикулярной формации, гиппокампа и иных стволовых древних структур с анализаторами и рецепторами.

Констатация этого обстоятельства не подразумевает никакого драматического подтекста, она всего лишь выводит нас на вывод, что пытаться искать индикацию развитости разума имеет смысл лишь в простом наличии связей и трактов, а вот общее развитие головного мозга таким индикатором являться, по всей вероятности, не будет.

Да, увеличение общего объема мозга и усложнение корковых структур, обилие ассоциативных и проекционных зон коры головного мозга, скорость и стабильность движения медиаторов — все это является несомненным свидетельством ароморфоза. Но как демонстрируют приведенные выше примеры из народной медицины, религий, мифологии, к качеству «основных продуктов», т.е. ответов на сложные вопросы, поставленных средой, все это не имеет ни малейшего отношения.

Если бы разум был полноценной, многообъемлющей функцией, которая способна предложить эти «верные ответы», то никакой потребности в интеллекте, вероятно, никогда бы и не возникло, как не возникло бы потребности в каменном рубиле, если бы зубы и когти homo были бы в состоянии сами вспороть кожу на приготовленной к съедению туше.